Красный Кристалл
Красный Кристалл — одна из трёх эмблем Международного Движения Красного Креста и Красного Полумесяца[1].
Международное Движение имело две общепризнанные эмблемы — красный крест и красный полумесяц. Национальное общество Израиля отказывалось применять эти символы, считая их религиозными, и использовало Красный щит Давида. Поэтому, в качестве нейтрального в отношении религий и государственной принадлежности, решили ввести ещё одну эмблему — Красный кристалл — красный квадрат на белом фоне. Эта эмблема используется наравне с красным крестом и красным полумесяцем.
Принятие этого символа позволило Израилю войти в Международное Движение Красного Креста и Красного Полумесяца, а специалисты из Израиля теперь могут оказывать медицинскую и гуманитарную помощь по всему миру, используя эмблему красного кристалла и под защитой международных законов.
В Движение Красного Креста и Красного Полумесяца входят 186 национальных обществ[2], Международный Комитет Красного Креста и Международная Федерация. На [www.icrc.org/web/rus/siterus0.nsf/htmlall/6QWEGH 29-й Международной Конференции Красного Креста и Красного Полумесяца], которая проходила в 2006 году, [www.icrc.org/web/rus/siterus0.nsf/html/emblem-keyfacts-140107 дополнительная эмблема] была принята большинством в две трети голосов.
Изображения
- Flag of the Red Cross.svg
Красный Крест
- Flag of the Red Crescent.svg
Красный Полумесяц
- Magen David Adom.svg
Эмблема МДА
Напишите отзыв о статье "Красный Кристалл"
Примечания
Ссылки
- [news8.thdo.bbc.co.uk/hi/russian/news/newsid_4508000/4508898.stm Би-би-си]
- [www.icrc.org/rus Сайт Международного Комитета Красного Креста на русском языке.]
Отрывок, характеризующий Красный Кристалл
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
