Красный десант (операция)

Красный десант
Основной конфликт: Гражданская война в России
Дата	8-14 июня 1918 года
Место	Боцманово, Поляковка, Русская Слободка, Христофоровка (Область Войска Донского)
Причина	Установление контроля над стратегически важным городом Таганрог
Итог	Поражение десанта Красной армии
Противники
Германская империя,  УНР  Советская Россия Азовская военная флотилия РККФ
Командующие
Артур Бопп, Карл Альберт фон Кнерцер Сигизмунд Клово, Герштейн, Иосиф Яковлевич
Силы сторон
около 3000 человек десант свыше 7000 человек, более 20 различных судов Азовской флотилии
Потери
данные сильно разнятся: от 39 убитых, 2 пропавших без вести, 169 раненных до 700 человек данные сильно разнятся: от 300 до 8000 человек убитыми, захвачены: 8 орудий, 10 тачанок, 35 пулеметов, часть кораблей флотилии

Красный десант — военная операция Красной армии по овладению городом Таганрогом, оккупированном германской армией, проведённая в июне 1918 года. Десант потерпел неудачу, в плен к германцам попало более двух тысяч красноармейцев. Все пленные были казнены по приказу германского военного командования.

Предшествующие события и планы сторон

1 мая 1918 года войска Германии при поддержке войск УНР вступили в Таганрог. Через несколько дней они заняли Ростов-на-Дону. Однако дальнейшее продвижение оккупантов было приостановлено частями Красной армии и рабочими отрядами. Неоднократные попытки интервентов занять Батайск — важный железнодорожный узел — были отбиты. Командование Красной армии на Кубани во главе с К. И. Калниным пыталось развернуть активные боевые действия, стремясь вырвать инициативу из рук противника.

К июню 1918 года в Ейске скопилось несколько частей Красной армии, которые под напором немцев были вынуждены были искать убежище на Кубани. Из этих частей, а также из жителей Ейска, Приморско-Ахтарска, Уманской, Староминской и других станиц северо-западной части Кубани была сформирована дивизия. Командование Красной армии на Кубани решило высадить эту дивизию в Таганроге, где уже находились германцы, и отбить город.

В состав десанта вошли: 1-я внеочередная дивизия, состоящая из Кубанского, Ейского, Ахтарского пехотного и Кубанского кавалерийского полков, артиллерийская бригада из 3-х батарей по 4 орудия в каждой и конно-пулеметная команда. Десант состоял в основном из рабочих, крестьян и казаков Таганрога, Ахтарей и Ейского отдела кубанских станиц. Планом предусматривалось, что в момент высадки десанта командующий войсками Доно-Кубанского фронта И. Л. Сорокин поведет наступление на Ростов и тем самым отвлечет немецкие войска на себя.

Десант предполагалось высадить в Таганрогском порту. Для этого был выработан подробный план высадки. Красные войска по высадке должны были двигаться в 4-х направлениях по спускам Никольскому, Биржевому и Воронцовскому, 4-я часть десанта должна была двигаться в направлении Кожзавода и быстро занять с тыла железнодорожный узел станции Таганрог.

Силы сторон

войска Германской империи

(командующий Карл Альберт фон Кнерцер):

• 2-й батальон 122го резервного пехотного полка,
• 3-й батальон 121го ополченского пехотного полка,
• 1-й батальон 3-го ополченского пехотного полка
• 224-й резервный пехотный полк
• подразделения 7й Баварской кавалерийской бригады,
• 6-я и 7-я батареи Полк полевой артиллерии короля Карла (1-й Вюртембергский) № 13
• Полк полевой артиллерии № 274
• 1-й эскадрон Уланского полка короля Вильгельма I (2-й Вюртембергский) № 20
• 2 эскадрона 5 королевск. баварский шеволежерский полк «Эрцгерцог Австрийский Фридрих»
• Авиаотряд № 27

Итого: около 3000 человек, авиация, 1 броневик, 10 артиллерийских батарей,.

РККА

• 1-я внеочередная дивизия войск Кубано-Черноморской республики: (командующий С. Клово), состоящая из Кубанского, Ейского, Ахтарского пехотного и Кубанского кавалерийского полков, артиллерийская бригада из 3-х батарей по 4 орудия в каждой и конно-пулеметная команда.
• около 500 человек местного ополчения, присоединившиеся к «красному десанту».
• Ростовский фронт войск Кубано-Черноморской республики(командующий И. Л. Сорокин) параллельно перешел в наступление в районе Батайска — до 1000 чел.

Итого: по разным оценкам от 6400 до 20000 человек, 12 орудий, тачанки, пулеметы.

Состав Азовской флотилии РККФ

(командующий Герштейн, Иосиф Яковлевич)

• Болиндер № 2 (вооруженный 6-дюймовым орудием и зенитной противо-аэропланной пушкой)
• Болиндер № 4 (вооруженный 6-дюймовым орудием и зенитной противо-аэропланной пушкой)
• «Елена» (тральщик)
• «Адольф» (тральщик, под командованием Кадацкого-Руднева)
• «Аю-Даг» (тральщик, вооруженный двумя 3-дюймовыми орудиями) — захвачен немецкими войсками
• «Ястреб» (посыльное судно)
• «Титания» (яхта)
• «Анна В» (транспорт)
• «Анна Д» (транспорт)
• «Пенай» (транспорт)
• «Вальяно» (транспорт)
• два буксира при болиндерах «Геркулес», «Горпия»
• «Республика» (катер)
• «Тарас Бульба» (буксирное судно)
• 2-3 угольных баржи

Боевые действия

Первая группа кораблей и судов Азовской флотилии с десантниками на борту ушла из Ейска в ночь с 6 на 7 июня. Командующим этой флотилией был Иосиф Яковлевич Герштейн. Через сутки к таганрогским берегам отправилась вторая часть десанта.

Из-за плохой погоды и по причине плохого знания фарватера высадка в районе города Таганрога не состоялась и была полностью проведена 8−10 июня 1918 года у Миусского лимана в районе Платово, Боцманово, Поляковки, Русской Слободки, Христофоровки, между Таганрогом и Золотой косой. Мелководье помешало подойти достаточно близко к берегу и неудача высадки тотчас сказалась. Высаживаться пришлось в течение 3-х суток вместо 24 часов. Высадка производилась в брод, отчасти на баркасах и мелких судах, и осложнялась тем, что немецкие аэропланы сбрасывали бомбы на высаживающийся десант.

Первая баржа войск была высажена 8 июня вблизи имения помещика Лакиера в 22 верстах от Таганрога в количестве 800 человек. Часть высадившихся были направлены как застава в направлении села Лакедемоновка. Две баржи были высажены близ имения Полякова (около 2000 чел.). 3500 чел. десанта было высажено между деревнями Долоковка, Русская и Христофоровки.

Комендант Таганрога полковник Швейцербарт (Oberst Schweizerbarth) узнал о десанте 9 июня в 10 час. вечера, тогда как в 8 ч. утра десант уже находился у устья Миуса.

В 4 утра 10 июня начался обстрел Таганрога корабельной артиллерией. Артиллерийский обстрел произошел ранее, чем требовалось и лишил красный десант внезапности. В 6 утра германские силы заметили сначала 9 десантных кораблей, а к 10 утра их количество возросло до приблизительно 30. 7-я Баварская кавалерийская бригада, которая располагалась к северо-западу от Миусского лимана к вечеру 10 июня смогла локализовать противника. Одновременно с этим Красная армия перешла в наступление в районе Батайска. В создавшейся ситуации германское командование рассматривало возможность сдачи Таганрога и перемещения всех имеющихся частей на вокзал Матвеев Кургана.

Свыше 6 тысяч красных бойцов (по другим данным до 20 тысяч) на судах Азовской флотилии переправились через Таганрогский залив и, захватив значительный плацдарм, 10 июня заняли северный берег Миусского полуострова и развернули наступление на Таганрог. В самый разгар боев И. Л. Сорокин оставил Батайск. Отступив от Батайска, он предоставил тем самым немцам возможность сосредоточить свои силы против отрядов Красного десанта и перейти в наступление. Подразделениям 7-й Баварской кавалерийской бригады была поставлена задачи провести разведку в районе Федоровки и северной и западной частей Миусской бухты. Германской кавалерии была поставлена оперативная задача — установить контроль над маяками в районе Лакедемоновки и на северо-западном берегу полуострова для того, чтобы воспрепятствовать высадке десанта на северном берегу.

11 июня для уничтожения десантных кораблей Азовской флотилии были направлены турецкие крейсера «Гамидие» и «Меджидие», которые, однако, не смогли пройти в мелководную часть Таганрогского залива и подключились к поддержке перехода германских войск на Таманский полуостров, обстреляв город Ейск 160 снарядами.

В первой половине дня 11 июня 1918 г. красный десант вел наступление по двум направлениям: в северо-западном направлении к южному берегу Миусской бухты и в восточном направлении к Таганрогу. С 11 по 12 июня немцы начали собирать подкрепления под Таганрогом. Командование над этими силами было возложено на генерал-майора Артура Боппа, который разделил их на три группы:

• Северная группировка (2 эскадрона 5 королевск. баварский шеволежерский полк «Эрцгерцог Австрийский Фридрих», 4 пехотных батальона, 3 арт. батареи, 1 броневик) — должна была осуществить быстрый прорыв вдоль Миусской бухты для окружения противника.
• Средняя группировка (2 артиллерийские батареи, 1 пехотный батальон)
• Южная группировка (5 арт. батарей, 3 пехотных батальона, и 1 кав. эскадрон) в районе Дмитриадовки.

К вечеру 12 июня германская ударная группировка продвинулась с боями на 6 километров в восточном направлении, до середины Миусского полуострова. Там красный десант окопался вдоль опушки леса, который проходил через полуостров. Утром 13 июня немцы осуществили обход краснодесантников по их левому флангу. Ко второй половине дня германский правый фланг сначала пересек посадку, а затем сделал резкий поворот на юг в сторону противника. Этот заход не был замечен красными, которые упорно продолжали действия против «центральной» и «южных» группировок. Тем же вечером было завершено окружение красного десанта. Немецкие войска достигли южного берега Миусского полуострова в районе Христофоровки. В 20:00 около двух тысяч бойцов успели погрузиться на суда Азовской флотилии и отплыть в южном направлении в сторону Семибалки и Ейска.

Утром 14 июня германские кавалерийские эскадроны произвели «зачистку» юго-западной части полуострова. Генерал фон Кнерцер сообщил о завершении боевых действий в 11 часов 12 минут того же дня. По оценкам немецкой стороны потери красного десанта составили порядка 6000 человек, собственные потери — 39 убитыми, 2 пропавших без вести, 169 раненых.

Казнь советских военнопленных

В отчете генерала фон Кнерцера говорится о 2500 военнопленных и 500 раненных. 14 июня в 7:00 утра по письменному приказу генерал-майора Артура Боппа все военнопленные были расстреляны. Приговор был вынесен через украинского чиновника.

Массовые расстрелы под Таганрогом стали предметом обсуждения 6 июля 1918 года на межфракционном заседании Рейхстага. Вопрос поднял депутат-социалист Ф. Эберт. 12 июля 1918 года германское верховное командование на Украине во главе с генералом-фельдмаршалом Эйхгорном перенаправило в размещавшийся в Таганроге штаб Корпуса Кнерцера официальный запрос из военного министерства в Берлине, в котором были затребованы разъяснения касательно «массового расстрела около 2000 человек, в основном гражданских лиц, в том числе женщин и детей». Инициаторы расстрельного приказа в обоснование необходимости расстрела выдвинули аргументы, очень схожие с печально знаменитым Приказом о комиссарах 1941 года — «противник своими методами ведения войны поставил себя вне правового поля».

Последствия

После ухода остатков Азовской флотилии из Ейска в Азов, 17 июня начались переговоры об установлении перемирия между германскими войсками и войсками Кубано-Черноморской республики.

Заподозренный в измене И. Я. Герштейн и другие офицеры были арестованы. Освободили их после вмешательства группы раненых вооруженных десантников. И. Я. Герштейн был смещен с должности командующего Азовской флотилией. В боях отличился командир катера-истребителя Азовской флотилии И. Я. Сидлер, которого одним из первых наградили орденом Красного Знамени.

В конце декабря 1918 года германские военнослужащие 215-й пехотной дивизии, следовавшие в поезде на родину после подписания перемирия были разоружены красногвардейцами на территории восточной Украины. 11 офицеров были расстреляны в качестве возмездия за бойню в окрестностях Таганрога в июне 1918 года, а другие военнослужащие были интернированы в Павлограде, около Днепропетровска.

Память

Позже на месте гибели красных десантников были установлены памятники.

Внешние изображения
	[rostov-region.ru/books/item/f00/s00/z0000042/pic/000067.jpg Памятник Красному десанту]
	[pangorod.ru/images/photos/map1079.jpg Памятник Красному десанту (1918) и Таганрогскому десанту (1943)]
	[digitalcollections.smu.edu/utils/ajaxhelper/?CISOROOT=eaa&CISOPTR=471&action=2&DMSCALE=100&DMWIDTH=10150&DMHEIGHT=10110&DMX=0&DMY=0&DMTEXT=&DMROTATE=0 одно из судов флотилии, захваченных немцами в районе Христофоровки в 1918 году]
	[fudao.livejournal.com/164362.html Памятник Красному десанту в Боцманово, 1934 год]

• В хуторе Красный Десант (названному в честь десанта Красной армии) — в 1960 году установлен памятник бойцам Красного десанта (скульптор В. В. Руссо).
• В посёлке Забойский Славянского района Краснодарского края одна из улиц носит имя Красного Десанта.

Ссылки

• [rostov-region.ru/books/item/f00/s00/z0000042/st038.shtml Красный десант]
• [www.veiske.ru/history/b4/ Таганрогский десант]
• [yeisk-online.ru/index.php?showtopic=3578&st=340 ТАГАНРОГСКИЙ ДЕСАНТ (1918)]
• [gottfriedrinker.bplaced.net/band5.html Kriegstagebuch aus dem 1.Weltkrieg von Gottfried Rinker. Das Kapitel «In Rostow» (мемуары участника событий 1918 года)]

Отрывок, характеризующий Красный десант (операция)

– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.