Красный террор в Эфиопии

Красный террор в Эфиопии (амх. ቀይ ሽብር käy šəbbər) — название массовых репрессий, проводившихся военной диктатурой («Дерг») в ходе Гражданской войны в Эфиопии против противников режима, сепаратистов и мирного населения.

Ход событий

Менгисту Хайле Мариам пресёк возможность появления всякой оппозиции, закрыв университеты, средние школы и распустив профсоюзы. После революции особую активность проявляли две партии: Эфиопская народно-революционная партия (ЭНРП) и Социалистическое Всеэфиопское движение (СВЭД). Обе партии были марксистской ориентации, и при тактических различиях ключевая разница между ними состояла в том, что ЭНРП представляла народность амхара, а СВЭД — оромо. В 1975 году между ними происходили постоянные вооружённые стычки, причём СВЭД поддерживала Менгисту, ЭНРП же обвиняла Менгисту и «Дерг» в предательстве революции и в конце концов перешла к террору против функционеров режима: в частности, были убиты профсоюзные деятели Теодорос Бекель и Темеслин Меде; предприняты ряд покушений на лидеров режима и самого Менгисту Хайле Мариама; также террористы ограбили несколько банков, устроили поджоги. После покушения на жизнь Менгисту Хайле Мариама в сентябре 1976 года, во время которого он был ранен, диктатор приказал уничтожить Эфиопскую народно-революционную партию. Хайле Мариам приступил к кампании по подавлению оппозиции, вошедшей в историю под названием «Красный террор».

За коммунистическую риторику и за жестокую кампанию «красного террора» Менгисту получил прозвище Красный негус (то есть «красный царь»); его также называли «Чёрным Сталиным» и «Мясником из Эфиопии». Считается, что за годы террора в 1970-х—1980-х годов погибли более 100 тысяч эфиопов. «Международная амнистия» полагает, что жертвами «Красного террора» стали не менее 500 тысяч человек. По данным, содержащимся в обвинительном приговоре, диктатор лично отдал приказы о расстреле 2 тысяч человек, включая несколько десятков правительственных чиновников и членов императорской семьи. Ещё 2,5 тысяч невинных людей умерли от пыток. Менгисту отвергал всякие обвинения в геноциде, называя эти события «классовой борьбой». Во время одного из интервью, находясь в изгнании, он заявил, что красный террор являлся всего лишь «борьбой между двумя различными социальными группами», одна из которых пыталась свергнуть его правительство. Менгисту заявил: «Нам пришлось собрать людей в городские и сельские комитеты обороны, а также в крестьянские объединения для защиты страны». Эфиопский общественный деятель и историк Гетачеу Джига Демексса так описал деятельность Менгисту Хайле Мариама:

Подобно Сталину, Менгисту планомерно уничтожал соратников по революции 1974 года, свергнувших императорскую власть. В отличие от многих других африканских диктаторов, приводивших с собой к власти собственные этно-племенные кланы, Менгисту долгое время не давал никаких преференций своим сородичам из народности амхара. Чистки и репрессии касались представителей всех этносов, без разбора. А однажды ему пришла в голову такая мысль: чтобы трудящиеся не обращали внимания на этнические различия, одеть их всех в одну форму. Форму позаимствовали у Мао: все стали ходить в одинаковой синей одежде.

В январе 2007 года Менгисту был признан виновным в геноциде и приговорён к пожизненному заключению. После того как суд вынес заочный приговор, Зимбабве, где Менгисту получил убежище благодаря дружбе с Робертом Мугабе, заявила, что не выдаст его Эфиопии. В мае 2008 года, Верховный суд Эфиопии заочно приговорил Менгисту к смертной казни. Также 72 должностных лица «Дерг» были признаны виновными в геноциде собственного населения.

Отрывок, характеризующий Красный террор в Эфиопии

Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»