Риттер фон Краусер, Фридрих Вильгельм

У этого человека немецкое имя; в нём Риттер фон Краусер — фамилия, а Фридрих Вильгельм — имя.

Фридрих Вильгельм Риттер фон Краусер (Фриц фон Краусер; нем. Friedrich Wilhelm Ritter von Kraußer; 29 апреля 1888, Нюрнберг — 30 июня 1934, Берлин) — обергруппенфюрер СА. Убит во время «ночи длинных ножей».

Участие в Первой мировой войне

Окончил Баварский кадетский корпус. С 1910 года — лейтенант 4-го Баварского пехотного полка, расквартированного в Меце. С началом Первой мировой войны принимал участие в боевых действиях, был дважды ранен — в августе 1914 года и в ноябре 1917 года (тяжёлое ранение). С начала 1915 года служил в военной авиации: наблюдатель, с 1917 года — командир авиационной эскадрильи. Кавалер одной из высших наград Баварии — Рыцарского креста Военного ордена Максимилиана Иосифа — присуждённой, согласно статуту, за проявленную высочайшую храбрость, мужество, героизм и боевые навыки в воздушном бою. Это дало ему право на почётный личный (не переходящий по наследству) титул «риттер» (рыцарь).

Активный деятель военных союзов

В 1919 году участвовал в деятельности Добровольческого корпуса («фрайкора») фон Эппа, сражавшегося против Баварской советской республики. Согласно собственным словам, участвовал в «освобождении Мюнхена» (то есть занятии города частями фрайкора, что означало уничтожение советской республики). В 1920 году вошёл в состав оборонного союза Reichsflagge («Имперское знамя») — основанное в следующем году мюнхенское региональное отделение этой организации было ориентировано на Эрнста Рёма, будущего главу СА. После внутренних конфликтов союз Reichsflagge в октябре 1923 года раскололся, и Краусер присоединился к организации, созданной его радикальным членами-сторонниками Рёма — Reichskriegsflagge («Имперское военное знамя»). В ноябре 1923 союз Reichskriegsflagge принял участие в «пивном путче» в Мюнхене, организованном под руководством Адольфа Гитлера.

Одновременно с участием в деятельности военных союзов, Краусер продолжал службу в рейхсвере — вооружённых силах Веймарской республики. С 1920 года он служил в чине гауптмана (капитана) в 20-м пехотном полку, расквартированном в Нюрнберге, а в 1923 году был переведён в штаб 7-й дивизии в Мюнхене. Только после «пивного путча» он был вынужден покинуть рейхсвер (в 1924). Работал торговым агентом, в 1924—1925 годах входил в состав штаба главного командования организации Frontbann («Подпольный фронт») — преемницы запрещённых после путча СА — и возглавлял её отделение в Мюнхене. В сентябре 1924 года был арестован, провёл шесть недель в предварительном заключении. В 1924—1928 годах возглавлял отделение народного оборонного союза Altreichsflagge («Старое имперское знамя») в Мюнхене — этот союз откололся в 1923 от Reichsflagge и возглавлялся Вилли Либелем, который при нацистском режиме стал обер-бургомистром Нюрнберга.

Нацист

С 1928 года — член НСДАП, а с 1931 года — член СА в чине оберфюрера. С 3 ноября 1931 года по 14 апреля 1932 года был руководителем группы СА Hohland в Мюнхене. С 15 марта 1932 года — группенфюрер СА. С 1 июля 1932 года — руководитель первого (организационного) управления Высшего руководства СА, и, одновременно, заместитель начальника штаба СА Эрнста Рёма (до 1934), один из наиболее приближенных к нему и влиятельных руководителей СА. С 30 сентября 1932 года — глава авиации СА и СС, ответственный за деятельность лётных подразделений этих организаций, которые действовали параллельно Национал-социалистическому лётному корпусу.

После прихода к власти нацистов Краусер с 1 мая по 31 декабря 1933 года был представителем в Баварии командования созданной из членов СА Вспомогательной защитной полиции. 15 мая 1933 года был одним из организаторов Немецкого воздушного спортивного союза (DLV). С 27 июня 1933 года — обергруппенфюрер СА. С ноября 1933 года — депутат рейхстага от Магдебурга. Летом 1934 года Рём, отбывая в отпуск, возложил на Краусера временное исполнение обязанностей руководителя СА.

Гибель

Убит эсэсовцами вместе с другими командирами СА — сторонниками Рёма — во время «Ночи длинных ножей» 1934. Принц цу Изенбург, сопровождавший Гитлера во время разгрома руководства СА, слышал, как фюрер сказал «Я помиловал Рёма за его заслуги, а Краусера — за награды». Несмотря на это, оба были убиты, и Гитлер не проявлял недовольства этим.

Награды

• Железный крест 1-го и 2-го классов.
• Баварский крест за военные заслуги с короной и мечами.
• Рыцарский крест ордена Дома Гогенцоллернов.
• Рыцарский крест Вюртембергского ордена Фридриха.
• Баварский Рыцарский крест Военного ордена Максимилиана-Иосифа.

Библиография

• Залесский К. НСДАП. Власть в третьем рейхе. М., 2005. С 279.
• Хайнц Хёне. [militera.lib.ru/research/hohne_h01/index.html Чёрный орден СС. История охранных отрядов]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. — 542 с. — 6000 экз. — ISBN 5-224-03843-X.

Ссылки

• [www.reichstag-abgeordnetendatenbank.de/selectmaske.html?pnd=130505323&recherche=ja Фриц фон Краусер в базе данных о депутатах рейхстага на сайте Баварской государственной библиотеки]

Отрывок, характеризующий Риттер фон Краусер, Фридрих Вильгельм

– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.