Краус, Карл

Карл Краус
Место рождения:	Йичин, Богемия, Австро-Венгрия
Гражданство:	Австро-Венгрия, Австрия
Род деятельности:	прозаик, поэт-сатирик, литературный критик, художественный критик, фельетонист, публицист
Жанр:	сатира
Язык произведений:	немецкий

Карл Краус (нем. Karl Kraus, 28 апреля 1874, Йичин, тогда Австро-Венгрия, ныне Чехия — 12 июня 1936, Вена, Австрия) — австрийский писатель, поэт-сатирик, литературный и художественный критик, фельетонист, публицист, уникальная фигура немецкоязычной общественной и культурной жизни первой трети XX в.

Биография и творчество

Карл Краус родился в Богемии в богатой еврейской семье, в 1877 году переехавшей в Вену. В 1892 году поступил на юридический факультет, в этот же период выступил как литературный критик, пробовал свои силы на сцене. В 1894 году перешел на факультет философии и литературы, в 1896 году оставил университет, не получив диплома.

В этот период подружился с Петером Альтенбергом, вошел в кружок Молодая Вена (Герман Бар, Гофмансталь, Шницлер, Феликс Зальтен и др.). Через год порвал с ним, опубликовав памфлет Die demolierte Literatur. Выступил с резким отвержением сионизма Теодора Герцля. В 1899 начал издавать собственный журнал «Факел», который выпускал вплоть до смерти, сделал его влиятельнейшим изданием эпохи.

На его страницах публиковались крупнейшие писатели и художники: Альтенберг, Демель, Кокошка, Ласкер-Шюлер, Генрих Манн, Шёнберг, Стриндберг, Тракль, Верфель, Оскар Уайльд и др. С 1911 Краус стал в журнале единственным автором. В том же году он принял католицизм. Параллельно Краус выступал с публичными лекциями и чтениями — до 1936 он дал около 1700 подобных сольных представлений не только в Вене, но в Берлине и Праге. В 1923 он покинул католическую церковь.

Крупнейшим произведением Крауса стала сатирическая драма в жанре «мирового обозрения» «Последние дни человечества» (1915—1919), во многом построенная на актуальных материалах европейских газет. Кроме того, Краус известен своими афоризмами (собраны в книге «Обращенное в слово», нем. Beim Wort genommen, 1955). Изображен на австрийской почтовой марке 1974 года.

Избранные сочинения

• Die demolirte Literatur (1897)
• Eine Krone für Zion (1898)
• Sittlichkeit und Kriminalität (1908)
• Sprüche und Widersprüche (1909)
• Die chinesische Mauer (1910)
• Pro domo et mundo (1912)
• Nestroy und die Nachwelt (1913)
• Worte in Versen (1916—1930)
• Die letzten Tage der Menschheit (1918)
• Weltgericht (1919)
• Nachts (1919)
• Untergang der Welt durch schwarze Magie (1922)
• Literatur (1921)
• Traumstück (1922)
• Die letzten Tage der Menschheit: Tragödie in fünf Akten mit Vorspiel und Epilog (1922)
• Wolkenkuckucksheim (1923)
• Traumtheater (1924)
• Die Unüberwindlichen (1927)
• Epigramme (1927)
• Die Unüberwindlichen (1928)
• Literatur und Lüge (1929)
• Shakespeares Sonette (1933)
• Die Sprache (1937)
• Die dritte Walpurgisnacht (posthumous, 1952)

На русском языке

• Детерминизм / Пер. Виктора Топорова // Западноевропейская поэзия XX века. — М.: Художественная литература, 1977. — С. 29.

Литература

• Zohn H. Karl Kraus. New York: Twayne Publishers, 1971
• Timms E. Karl Kraus, apocalyptic satirist: culture and catastrophe in Habsburg Vienna. New Haven: Yale UP, 1986
• Zohn H. Karl Kraus and the critics. Columbia: Camden House, 1997
• Carr G.J., Timms E. Karl Kraus und Die Fackel: Aufsätze zur Rezeptionsgeschichte = Reading Karl Kraus: essays on the reception of Die Fackel. München: Iudicium, 2001
• Bouveresse J. Schmock ou Le triomphe du journalisme: la grande bataille de Karl Kraus, Paris: Seuil, 2001
• Rothe F. Karl Kraus: die Biographie. München: Piper, 2003
• Timms E. Karl Kraus und der Kampf ums Recht. Wien: Picus, 2006
• Ganahl S. Ich gegen Babylon: Karl Kraus und die Presse im Fin de Siècle. Wien: Picus, 2006
• Reitter P. The anti-journalist: Karl Kraus and Jewish self-fashioning in fin-de-siècle Europe. Chicago: The University of Chicago Press, 2008
• Канетти Э. Карл Краус, школа сопротивления// Канетти Э. Человек нашего столетия. Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1990, с.34-43
• Беньямин В. Карл Краус// Беньямин В. Маски времени. Эссе о культуре и литературе. СПб: Симпозиум, 2004, с.313-358
• Джонстон У. М. Поклонение языку у Карла Крауса: проклятие фотографической памяти// Джонстон У. М. Австрийский Ренессанс: Интеллектуальная и социальная история Австро-Венгрии 1848—1938. М.: Московская школа политических исследований, 2004, с.306-310

Ссылки

• [www.dhm.de/lemo/html/biografien/KrausKarl Биография на немецком] (нем.)
• [www.kirjasto.sci.fi/kkraus.htm На английском] (англ.)
• [www.britannica.com/eb/article-9046216/Karl-Kraus Статья в Энциклопедии Британика] (англ.)
• [www.peoples.ru/art/literature/criticism/karl_kraus На сайте peoples.ru] (рус.)
• [www.colta.ru/docs/21834 Статья о Карле Краусе на Colta] (рус.)

Отрывок, характеризующий Краус, Карл

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.