Кревель, Рене

Рене Кревель
фр. René Crevel
Дата рождения:	10 августа 1900(1900-08-10)
Место рождения:	Париж, Франция
Дата смерти:	18 июня 1935(1935-06-18) (34 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Язык произведений:	французский

Рене́ Креве́ль (фр. René Crevel; 10 августа 1900, Париж — 18 июня 1935, там же) — французский писатель, дадаист и сюрреалист.

Краткая биография

Кревель родился в Париже в семье буржуа, получил строгое религиозное воспитание, которое сделало его чрезмерно чувствительным и ранимым. Когда ему было 14 лет, его отец повесился.

Изучал английский язык и литературу в Сорбонне. В 1921 г. познакомился с Андре Бретоном и присоединился к движению сюрреалистов, но был оттуда изгнан в 1923 году по причине его гомосексуальности.

В этот период он пишет роман «Моё тело и я». В 1926 году у него обнаруживают туберкулёз, что привело к тому, что он стал употреблять морфий. Во второй половине 1920-х гг. в большей степени тяготел к дадаизму, однако политические симпатии Кревеля, приведшие к его вступлению в 1927 г. в Французскую коммунистическую партию, привели в 1929 г., после изгнания Льва Троцкого из СССР, к его воссоединению с сюрреалистами. Он предпринимает попытки сблизить сюрреалистов и коммунистов.

Кревель покончил с собой (последовав в этом отношении примеру своего отца) — как считается, под впечатлением от изгнания делегации сюрреалистов с Международного конгресса писателей в защиту культуры и провала своих попыток сгладить ситуацию и вернуть сюрреалистов на конгресс (к тому же, почти одновременно он узнал о своём туберкулёзе почек).

Основные произведения Кревеля — романы «Моё тело и я» (фр. Mon Corps et moi; 1925) и «Клавесин Дидро» (фр. Le Clavecin de Diderot; 1932).

Отрывок, характеризующий Кревель, Рене

– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.