Крейсера (роман)

Крейсера
Жанр:	исторический роман
Автор:	Валентин Пикуль
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1985
Дата первой публикации:	1985

«Крейсера» — исторический роман Валентина Пикуля. Время событий произведения — Русско-японская война 27 января [9 февраля] 1904 — 23 августа [5 сентября] 1905), а также несколько лет до и после войны. Место действия — Владивосток, показаны события в Порт-Артуре, частично в самой Японии.

Сюжет

Главный герой романа — Сергей Николаевич Панафидин — служит мичманом на крейсере «Богатырь», но перед самым началом войны переводится на «Рюрик». Он влюблен в местную кокетку Вию Францевну Парчевскую, за которой ухаживает однокурсник Панафидина — Игорь Житецкий. Именно Житецкий становится антиподом главного героя. Трусливый, склонный к карьеризму, Житецкий всеми силами подлизывается к начальству, надеясь на особые привилегии. Панафидин волею случая обзаводится верным другом, матросом Шаламовым. Шаламов, будучи пьяным, напал на Панафидина, когда тот пытался его успокоить. Но Панафидин не выдает матроса начальству, на прямой вопрос «кто из матросов провинен» сказав, что в крейсерской команде не узнает преступника. Шаламов боготворит Панафидина, всячески стараясь ему помочь. В то же время, без объявления войны Япония нападает на Россию, их первостепенные задачи — захватить Владивосток и Порт-Артур. 1-я Тихоокеанская эскадра заперта японскими кораблями около Порт-Артура, оборону Владивостока держат лишь три крейсера: «Рюрик», «Россия», и «Громобой». Несмотря на бездарное руководство высших чинов, несогласованность военных действий, очевидный технический перевес японских кораблей, Владивосток продолжает упорно сопротивляться.

Из всего русского флота лишь крейсерский отряд Владивостока («Россия», «Громобой», «Рюрик») сохраняет свободу действий и за первые 6 месяцев войны несколько раз переходит в наступление против японского флота.

Контр-адмирал Витгефт в Порт-Артуре принимает решение прорываться к Владивостоку, из которого ему навстречу выдвигается Владивостокская эскадра. Попытка прорыва во Владивосток проваливается. Владивостокские крейсера обнаружены и атакованы эскадрой японского адмирала Камимуры. «Рюрик», на котором служит Панафидин, получает огромные повреждения, корабль лишен управления. По приказу адмирала Иессена «Россия» и «Громобой» неоднократно предпринимали попытки прикрыть крейсер, оттеснить японские корабли от «Рюрика» и отвлечь огонь на себя, но в результате под сильным огнём японцев, с большими повреждениями и жертвами среди членов команд, были вынуждены уйти от места боя. В бою погибает практически вся команда корабля, погибает каперанг Трусов — командир «Рюрика». На глазах Панафидина умирает его кузен Плазовский. Палуба становится мокрой от крови, трупы убирать некому.

«Рюрик» тонет, главный герой с остатками выжившей команды попадает в плен к японцам. Уже в плену Панафидин узнает, что Порт-Артур сдан японцам. Попав в плен, Панафидин вместе с выжившим Шаламовым готовятся к побегу. Несмотря на прекрасные условия содержания, все пленники рвутся на Родину. Побег главного героя не удаётся, уже ближе к границе его и Шаламова арестовывают японцы. На этот раз условия жизни в плену ужасные: Панафидин содержится в тюрьме, как преступник. Но спустя почти год ему таки удаётся бежать, он навсегда расстается с Шаламовым. Обманным путём прибыв в Россию, Панафидин понимает, что он никому не нужен. Российский флот полностью разгромлен, в командах нет вакансий. Доходит до того, что Панафидину ставят в вину его побег из плена. С трудом Панафидин находит вакантное место в команде подлодки, на которых служили в то время только сумасшедшие, ибо подлодки были ненадежны, тонули через раз, но другого выбора у главного героя нет. Панафидин впадает в депрессию, ему невыносимо, что он никому не нужен, что Отечество больше не нуждается в нём. Ему отказывают в получении ордена Владимира с мечами. На улице он встречает Житецкого и видит на нём тот самый орден Владимира. Панафидин вспоминает, как ещё в начале войны его фамилия была зачеркнута в списках на награждение. А вместо него был вписан Житецкий. И вот сейчас он понимает: ему, всю войну сражавшемуся с врагами и выдержавшему все тяготы плена не дали ничего, а штабная крыса Житецкий, ни разу не вступивший на палубу корабля во время войны, получает этот почетный орден. Панафидин не выдерживает и срывает орден с мундира Житецкого со словами: «Ты не имеешь права их носить». Утром в комнату Панафидина является секундант Житецкого и говорит, что он вызван на дуэль. В дуэли первый выстрел производит Житецкий, Панафидин стоит еще минуту и падает. В кармане его мундира нашли выписку из какой-то книги: «Россия безразлична к жизни человека и к течению времени. Она безмолвна. Она вечна. Она несокрушима…»

В конце книги говорится, что могила Панафидина была заброшена, а потом и вовсе утеряна.

Интересные факты

• За роман «Крейсера» писатель удостоился Государственной премии РСФСР имени М. Горького, и нескольких других премий. Кроме того, за этот роман В. Пикуль получил «Золотой кортик» от главнокомандующего Военно-морским флотом адмирала флота В. Н. Чернавина.
• Книга имеет посвящение: «Светлой памяти ВИКТОРА, который мечтал о море, и море забрало его у нас — НАВСЕГДА». Конечно, мичман Панафидин, как практически все герои Пикуля, имеет своего реального прототипа, но очень много в нём и черт юноши, которому так хотелось стать морским офицером, и который прожил эту морскую жизнь только на страницах «Крейсеров». Речь идет о мальчике Викторе, в образовании и воспитании которого принимал активное участие Пикуль.
• Приуроченный Пикулем к трагической для России годовщине Цусимского сражения, этот роман был написан за 38 дней.

См. также

• Степанов А.И. «Порт-Артур»
• Новиков-Прибой А.С. «Цусима»

Отрывок, характеризующий Крейсера (роман)

– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]