Крейсер-скаут

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Крейсер-скаут (англ. Scout cruiser) — подкласс крейсеров начала ХХ века, существовавший в ВМС ряда стран. Строительство крейсеров-скаутов было вызвано, главным образом, стремительным ростом скоростных и боевых характеристик эскадренных миноносцев. Идеологическим предшественником крейсеров-скаутов принято считать бронепалубный крейсер Российского императорского флота «Новик»[1]. Крейсера-скауты впервые появились в Королевском военно-морском флоте Великобритании, где и получили наибольшее развитие. Кроме того, строились и проектировались для военных флотов ряда других стран. Предназначались на роль лидеров флотилий эсминцев и быстроходных разведчиков при эскадрах линейных сил[2]. Их наиболее яркой чертой стала стал приоритет максимальной скорости в ущерб всем остальным характеристикам. При этом первые скауты фактически и представляли собой значительно увеличенные эсминцы. Однако уже к началу Первой мировой войны этот подход был признан неверным в большинстве флотов и дальнейшее развитие скаутов было прекращено в пользу строительства полноценных лёгких крейсеров[3].





Возникновение класса скаутов

После создания в Великобритании эскадренных миноносцев типа «Ривер», обладавших высокой скоростью и мореходностью, в британских военно-морских кругах пришли к выводу о необходимости создания нового класса крейсеров — достаточно быстроходных чтобы соответствовать новым эсминцам. В задачи нового класса входила роль лидеров эсминцев, которые должны были вести их в атаку и прикрывать артиллерийским огнём. Кроме того, в соответствии со своим названием они должны были выполнять роль разведчиков при эскадре, причём в данном случае их функции сводились к выявлению неприятеля и наведению на него своих линейных сил.

Скауты Великобритании

Первое поколение британских скаутов

Строительство первого поколения крейсеров-скаутов было поручено частным компаниям. При этом Адмиралтейство использовало сложившуюся практику заказа эсминцев, когда проектировщикам задавались только общие характеристики кораблей (скорость, водоизмещение, вооружение), а реализовывал эти требования каждый производитель в соответствии со своими навыками и технологиями. В данном случае исполнителям заказа разрешалось даже выбрать схему бронирования между броневой палубой и бортовым поясом[2]. Всего было заказано восемь единиц четырём производителям. Следует отметить, что хотя британский флот уже приступил к внедрению паротурбинных установок, стремление избежать технических проблем и получить крейсера как можно скорее привело к тому, что все скауты были оснащены хорошо отработанными паровыми машинами[3].

Строительство скаутов типа «Сентинел» (англ. Sentinel) было поручено известной компании Vickers. Её инженеры создали проект на основе конструкции «30-узловых» эсминцев. Крейсера и представляли собой масштабно увеличенные эсминцы со всеми их характерными признаками — с коротким карапасным полубаком, отдельными надстройками под каждую из трёх труб и низкой кормовой рубкой. Единственным отличием корабельной архитектуры крейсеров от эсминцев, помимо размеров, стала тонкая броневая палуба по всей длине корабля, имевшая 37-миллиметровые скосы и гласисы в районе машинного отделения[4]. Оба корабля, «Сентинел» и «Скирмишер» заложили летом 1903 года, весной — летом 1905 года они вступили в строй[5]. Средняя стоимость крейсеров составили 282 000 фунтов стерлингов за единицу[4]. Заказ на вторую пару скаутов достался компании Cammell Laird, ранее построившей большое количество эсминцев. На базе эсминца был разработан и проект крейсера-скаута типа «Патфайндер» (англ. Pathfinder). Корпус имел типично миноносные признаки в виде карапасного полубака и облегченных надстроек. Новинкой стало применение штормового коридора, позволявшего перейти из носовой в кормовую надстройку. Проблему защиты конструкторы из Cammell Laird решили иначе, чем их коллеги из Vickers. Машинная установка защищалась бортовым поясом толщиной 51 мм, который доходил до верхней палубы. Прочая защита включала 15-миллиметровую броневую палубы со скосами 37 мм[6]. «Патфайндер» был заложен в августе 1903 года, «Пэтрол» в октябре 1903 года, оба корабля пополнили флот в 1905 году[5]. Средняя стоимость за единицу составила 273 000 фунтов стерлингов[6]. Скауты типа «Форвард» (англ. Forward) спроектировала и построила компания Fairfield. Из всех одноклассников их архитектура была наиболее архаичной и продолжала дизайн малого крейсера прошлых лет[2]. Корабли получили полубак без карапасной палубы и короткий полуют. Зато система бронирования оказалась самой совершенной. Броневой пояс прикрывал не только машинные, но и котельные отделения, причем доходил до верхней палубы и опускался на 0,8 м ниже ватерлинии. Остальные части защищала бронепалуба со скосами. Запас угля на этих крейсерах был увеличен, но дальность плавания осталась без изменений[7]. «Форвард» и «Форсайт» были заложены в октябре 1903 года и вошли в строй в 1905 год[5] у. Средняя стоимость за единицу — 285 400 фунтов стерлингов[7].

Наиболее оригинальный проект предложила компания Armstrong, знаменитая своими элсвикскими крейсерами. Скауты серии «Эдвенчур» (англ. Adventure) стали первыми британскими крейсерами с 1880 года, не имевшими тарана. Вместо этого корабли получили клипперский форштевень и небольшой бульб в подводной части, что предвосхитило будущий облик типичных британских крейсеров. Корпуса имели короткий полубак, а число дымовых труб достигло четырёх. «Эдвенчур» и его систершип имели в качестве силовой установки весьма совершенные паровые машины редко встречавшейся системы Маршала-Алена, что обеспечило им умеренные габариты по высоте, низкий уровень вибраций, но очень высокую надежность. На испытаниях крейсера смогли показать среднюю скорость 24,5 узла на восьмичасовом пробеге. Максимальная скорость достигла 26 узлов. Броневая защита оказалась традиционной и сводилась к броневой палубе со скосами[8]. «Эдвенчур» и «Эттентив» заложили в июне — июле 1904 года, а в строй ввели в октябре 1905 года[2]. Их средняя стоимость составила 270 000 фунтов стерлингов за единицу[9].

Таким образом, к 1905 году Королевский флот получил восемь крейсеров-скаутов четырёх разных типов. Все они имели основное вооружение из 10-ти 76-мм пушек и максимальную скорость 25 узлов. Все эти корабли чрезвычайно быстро устарели[3]. С 1907 года в Великобритании начинается постройка новых эсминцев, гораздо более крупных и быстроходных, чем тип «Ривер»[10], выступать в роли лидеров которых паромашинные скауты уже не могли. Как разведчики они стали выглядеть несостоятельными при эскадрах линкоров-дредноутов, имевших ход 21 узел, а слабое вооружение не оставляло им шансов при столкновении с крейсерами вероятного противника. В попытках подтянуть характеристики скаутов был проведен ряд модернизаций. В 19061907 годах 47-миллиметровые пушки заменили на несколько более мощные 57-миллиметровые, в 19091910 годах установили систему управления артиллерийским огнём, а в 19111912 годах сняли все 76-миллиметровые орудия, заменив их на девять новейших 102-миллиметровых пушек Mk IV, что сделало их огневую мощь сравнимой с крейсерами типа «Джем»[3].

Сравнительные ТТХ первого поколения крейсеров-скаутов Великобритании
Тип «Сентинел»[5] Тип «Патфайндер»[5] Тип «Форвард»[5] Тип «Эдвенчур»[2]
Нормальное водоизмещение, дл. т 2880 2900 2860 2640
Артиллерийское вооружение 10×1 — 76-мм
8×1 — 47-мм
10×1 — 76-мм
8×1 — 47-мм
10×1 — 76-мм
8×1 — 47-мм
10×1 — 76-мм
8×1 — 47-мм
Торпедное вооружение 2×1 — 457-мм ТА 2×1 — 457-мм ТА 2×1 — 457-мм ТА 2×1 — 457-мм ТА
Бронирование, мм Палуба — 15—37 мм
боевая рубка — 76 мм
Бортовой пояс — 51 мм
палуба — 15—37 мм
боевая рубка — 76 мм
Бортовой пояс — 51 мм
палуба — 15—31 мм
боевая рубка — 76 мм
Палуба — 19—51 мм
боевая рубка — 76 мм
Энергетическая установка 2 паровые машины,
17 000 л. с.
2 паровые машины,
16 500 л. с.
2 паровые машины,
15 000 л. с.
2 паровые машины,
16 000 л. с.
Максимальная скорость, узлов 25 25 25 25
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 3000/16 3000/16 3000/16 3000/13
Экипаж, чел 268 268 268 268

Второе поколение британских скаутов

После закладки скаутов типа «Эдвенчур» британский флот взял короткую паузу в развитии этого подкласса крейсеров. Адмирал Д. Фишер, ставший в 1904 году Первым морским лордом, первоначально придерживался мнения, что малые крейсера вообще не нужны флоту, так как не смогут эффективно применить свою артиллерию на волнении. Он предполагал возложить ведение разведки в интересах главных сил на линейные крейсера, поддерживаемые очень крупными эсминцами, которые одновременно могли бы выполнять и роль лидеров миноносных флотилий[11]. Для проверки этой идеи в 1906 году был заложен «суперэсминец» «Свифт» (англ. Swift)[12]. «Свифт» при водоизмещении около 2400 тонн смог развить скорость 35 узлов и был вооружен четырьмя 102-миллиметровыми орудиями. Казалось бы, он стал идеальным лидером эсминцев. Но радиус его действия оказался ограниченным, а стоимость в 235 000 фунтов стерлингов чрезмерной[13]. В результате, «Свифт» был признан явно неудачным кораблем[14]. Возобладало мнение, что даже маленький крейсер имеет более значительный боевой потенциал, чем крупный эсминец, и строительство крейсеров-скаутов возобновили[13]. Постройку второго поколения скаутов решили поручить одному производителю, верфи ВМФ в Пембруке. Считалось, что это поможет постепенно совершенствовать проект. Проектирование велось на базе скаутов типа Эдвенчур и предусматривало обязательную установку паровых турбин. Первыми заложили пару крейсеров типа «Бодицея» (англ. Boadicea), «Бодицею» заложили в июне 1907 года, «Беллону» (англ. Bellona) год спустя. Однако установленные на этих крейсерах четыре турбины Parsons были агрегатами прямого действия и имели слишком низкую экономичность. Пришлось существенно увеличить запас топлива, но дальность все равно оказалась недостаточной. Кроме того, паровые котлы остались прежними, поэтому мощность оказалась всего 18 000 л.с., при том, что у новейших эсминцев она достигала 27 000 л.с. В результате скорость новых скаутов все равно была слишком низкой. Хотя на испытаниях Бодицея и разогналась до 27,6 узла, в реальной эксплуатации скауты этого типа ходили не быстрее 25,5 узлов. Если учесть, что скорость новейших эсминцев перевалила к тому времени за 30 узлов, выполнять роль их лидеров новые крейсера не могли. Вооружение включало в себя шесть орудий калибра 102-мм и четыре калибра 47-мм, хотя последние уже потеряли всякое боевое значение. Защиту пришлось ослабить. Только в районе машинно-котельных отделений палуба была броневой, толщиной всего 13 мм с 25-миллиметровыми скосами. В строй «Бодицея» вошла в 1910 году, «Беллона» в 1911 году. Средняя стоимость существенно выросла и составила 330 000 фунтов стерлингов за единицу.

Следующие пара скаутов типа «Блонд» (англ. Blonde) оказалась почти полным повторением предыдущего проекта. Лишние 50 тонн водоизмещения пошли на утолщение броневой палубы до 40 мм. Вооружение усилилось до десяти 102-миллиметровых орудий, калибр торпедных аппаратов стал 533 мм. Поскольку мощность турбин не изменилась, ожидалось некоторое падение скорости, но фактически новые крейсера не отставали от первой пары. «Блонд» и «Бланш» заложили в 1909 году, в 1910—1911 они пополнили флот. Стоимость постройки несколько снизилась и составила 280 000 фунтов стерлингов за единицу.

В 1910—1911 годах в Пембруке заложили последние британские скауты — три крейсера типа «Эктив» (англ. Active). Исходный проект был вновь улучшен. Крейсера получили наклонный форштевень, а схему защиты изменили. Теперь толщина броневой палубы над котельно-машинными отделениями уменьшилась до 25 мм, но бортовая обшивка была изготовлена из толстой стали высокого сопротивления, что должно было хотя бы защитить от мелких осколков. Скоростные качества остались на прежнем уровне, а стоимость снова упала. В среднем каждый корабль обошелся казне в 260 000 фунтов стерлингов. «Эктив» и «Эмфайон» вошли в строй в 1911 году, «Фирлесс» в 1912 году.

Сравнительные ТТХ второго поколения крейсеров-скаутов Великобритании
Тип «Бодицея»[15] Тип «Блонд»[15] Тип «Эктив»[16]
Нормальное/полное водоизмещение, т 3300/3800 3350/3850 3440/4000
Артиллерийское вооружение 6×1 — 102-мм/50
4×1 — 47-мм
10×1 — 102-мм/50
4×1 — 47-мм
10×1 — 102-мм/50
4×1 — 47-мм
Торпедное вооружение 2×1 — 457-мм ТА 2×1 — 533-мм ТА 2×1 — 457-мм ТА
Бронирование, мм Палуба — 13—25 мм
боевая рубка — 102 мм
Палуба — 13—38 мм
боевая рубка — 102 мм
Палуба — 13—25 мм
боевая рубка — 102 мм
Энергетическая установка 4 паровые турбины,
18 000 л.с.
4 паровые турбины,
18 000 л.с.
4 паровые турбины,
18 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 25 25 25
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 2000/14 2000/14 4630/10
Экипаж, чел 317 314 321—325

Всего британский флот получил 15 скаутов семи разных типов.

Скауты Италии

Командование Королевского военно-морского флота Италии всегда придавало большое значение ведению разведки в интересах главных сил флота. Еще в XIX веке итальянский флот получил ряд авизо, отличавшихся слабым вооружением, но максимально возможной скоростью хода[17]. Опыт Русско-японской войны и известия о начале строительства крейсеров-скаутов в Великобритании привели к проектированию первого итальянского скаута «Куарто» (итал. Quarto). Хотя за образец был взят британский скаут «Сентинел», итальянским конструкторам удалось создать вполне оригинальный корабль. Корпус «Куарто» был по сути сильно увеличенным корпусом эсминца и имел характерные для миноносцев обводы и отношение длины к ширине. Крейсер оснастили четырехвальной паротурбинной установкой системы Parsons, причем её разместили в узком корпусе с большим трудом[18]. Однако механизмы получились в итоге мощными и надежными, благодаря чему «Куарто» оказался отличным ходоком и развивал скорость более 28 узлов. Дальности плавания было вполне достаточно для Адриатического моря, а мореходность оказалась очень хорошей для корабля таких размеров. Вооружение включало шесть 120-мм пушек и шесть 76,2-мм, хотя последние были малополезными, в том числе и из-за сильного заливания на больших ходах[19]. Броневая защита устанавливалась по остаточному принципу и сводилась к карапасной броневой палубе[20]. «Куарто» был заложен в 1909 году, а в 1913 году вошел в строй[18].

Ободренные успехом итальянцы заложили два крейсера улучшенного варианта типа «Нино Биксио» (итал. Nino Bixio), но фактически они оказались ухудшенными, поскольку скорость новых крейсеров даже понизилась.

Сравнительные ТТХ крейсеров-скаутов Италии
«Куарто»[21] Тип «Нино Биксио»[21]
Нормальное/полное водоизмещение, т 3219/3388 3519/4076
Артиллерийское вооружение 6×1 — 120-мм/50
6×1 — 76-мм/50
6×1 — 120-мм/50
6×1 — 76-мм/50
Торпедное вооружение 2×1 — 457-мм ТА 2×1 — 457-мм ТА
Бронирование, мм Палуба — 38 мм
боевая рубка — 100 мм
Палуба — 38 мм
боевая рубка — 100 мм
Энергетическая установка 2 паровые турбины,
29 215 л.с.
3 паровые турбины,
23 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 28,6 26,8 — 27,6
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 2300/15 1400/13
Экипаж, чел 247 296

Крейсера-скауты Австро-Венгрии

В Австро-Венгерской империи флот финансировался по остаточному принципу, так как основные интересы Двуединой монархии касались континентальной политики, а депутаты Венгерского парламента в принципе отрицательно относились к расходам на флот[22]. Тем не менее, располагая ограниченными средствами, судостроители этой страны смогли создать целый ряд незаурядных и при этом недорогих кораблей, отлично приспособленных к действиям в Адриатике. После появления первых работоспособных паровых турбин, руководством Австро-Венгерского флота было принято решение внедрить их на новых проектах. Уже в мае 1906 года был поставлен вопрос о строительстве паротурбинного крейсера водоизмещением в 3500 тонн, причем Морской технический комитет рекомендовал взять за образец либо немецкие крейсера типа «Дрезден», либо американские типа «Честер»[23]. В 1908 году на верфи ВМФ в Поле заложили крейсер-скаут «Адмирал Шпаун», официально классифицированный как «быстроходный крейсер» (нем. Rapidkreuzer). Корабль вошел в строй в 1910 году.

«Адмирал Шпаун» оказался одним из первых в мире турбинных крейсеров с броневым поясом. По сути, он представлял собой огромный эсминец со значительным удлинением полубачного корпуса. Артиллерия рассчитывалась на противодействие эсминцам и включала семь 100-мм скорострельных пушек производства компании Škoda. Бронирование было лёгким и состояло из 60-мм пояса вдоль машинно-котельных отделений и 20-мм броневой палубы. Единственным серьезным недостатком «Шпауна» стала слишком сложная и ненадежная силовая установка, состоявшая из шести паровых турбин Parsons, работавших на четыре вала. Хотя крейсер развил на испытаниях ход более 27 узлов, в эксплуатации он этого показателя не достигал.

Сравнительные ТТХ крейсеров-скаутов Австро-Венгрии
«Адмирал Шпаун»[24] Тип «Сайда»[24]
Нормальное/полное водоизмещение, т 3384/3944 3445/3947
Артиллерийское вооружение 7×1 — 100-мм/50
1×1 — 47-мм/44
9×1 — 100-мм/50
1×1 — 47-мм/44
Торпедное вооружение 2×1 — 457-мм ТА 3×2 — 457-мм ТА
или 2×2 — 533-мм ТА и 1×2 — 457-мм ТА
Бронирование, мм Борт — 60 мм
палуба — 20 мм
щиты орудий — 40 мм
боевая рубка — 50 мм
Борт — 60 мм
палуба — 20 мм
щиты орудий — 40 мм
боевая рубка — 50 мм
Энергетическая установка 6 паровых турбин,
25 150 л.с.
2 паровые турбины,
30 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 27 27,5
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 1600/24 1600/24
Экипаж, чел 327 340 — 420

Скауты США

Военно-морской флот США пришел к идее строительства крейсеров-разведчиков по итогам оценки маневров флота в 19021903 годах, которые доказали важность дальней морской разведки и в то же время отсутствие в составе флота быстроходных малых крейсеров, которые могли бы эту разведку вести[25]. Уже в 1903 году в Совете флота начали обсуждать идею о создании собственного проекта скаута для сопровождения эскадр. Предполагалось, что такие корабли должны были обладать высокой скоростью и мореходностью, а также дальностью плавания с учетом океанских театров военных действий. Требования к вооружению были весьма скромными — 12 пушек калибра 76,2-мм[26]. Рассчитывали обеспечить срыв атак вражеских миноносцев, а также способность вступить в бой с малыми крейсерами противника. Бронирование должно было обеспечить защиту механизмов от мелких снарядов и осколков. Проект был подготовлен к декабрю 1903 года, а в в 1904 году Конгресс США утвердил строительство трёх крейсеров-скаутов типа «Честер»[27].

В дальнейшем анализ боевого опыта Русско-японской войны 1904—1905 годов привел к изменению состава вооружение. Теперь оно должно было состоять из двух 127-мм орудий и шести 76,2-мм. Также было одобрено применение новейших торпедных аппаратов калибра 533 мм. Перед закладкой крейсеров в 1905 году было принято решение экспериментальным путём выбрать наилучшую силовую установку. Поэтому крейсера получили различные машинные агрегаты. На головном, «Честере», установили четыре паровых турбины системы Parsons, на «Салеме» две паровые турбины системы Curtiss, а «Бирмингем» оснастили паровыми машинами тройного расширения. В отличие от своих британских одноклассников американские скауты обладали солидным радиусом действия и хорошей мореходностью, которая позволяла им поддерживать максимальную скорость даже при сильном волнении. На службе крейсера могли длительное время держать ход 24—24,5 узла. Однако их бронирование было весьма скромным и сводилось к бортовому поясу толщиной 51 мм напротив котло-машинной установки и 25 мм броневой палубы над ней, которая приобретала карапасную форму к корме и увеличивалась до толщины 37 мм, защищая рулевую машину. Перед вступлением США в Первую мировую войну вооружение крейсеров усилили, заменив четыре 76,2-мм пушки на две 127-мм. Было также установлено и одно 76,2-мм зенитное орудие.

Сравнительные ТТХ крейсеров-скаутов США
Тип «Честер»[27] Тип «Омаха»
Нормальное/полное водоизмещение, т 3750/4687 7050/9508
Артиллерийское вооружение 2×1 — 127-мм/50
6×1 — 76-мм/50
2×2 и 8×1 — 152-мм/53
2×1 — 76-мм/50
Торпедное вооружение 2×1 — 533-мм ТА 2×3 и 2×2 — 533-мм ТА
Бронирование, мм Бортовой пояс — 51
палуба — 25 мм
Бортовой пояс — 76 мм
палуба — 38 мм
Энергетическая установка 2 паровые машины или 2 паровые турбины
15 670 — 17 400 л.с.
4 паровые турбины,
90 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 24 — 24,5 34
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 3300/16 10 000/10
Экипаж, чел 359 458

Крейсера-скауты Бразилии и Перу

Бразильские скауты

Перуанские скауты

Проекты крейсеров-скаутов Франции и России

Французские проекты

Прогресс в развитии военно-морских технологий, происходивший перед Первой мировой войной, поставил ВМС Франции в тяжелое положение. Особенно плохо обстояло дело с крейсерскими силами. Если на строительство престижных линкоров-дредноутов деньги все-таки выделили, то среди французских крейсеров не было ни одного достаточно современного. Даже новейшие броненосные крейсера типа «Вальдек-Руссо», принятые флотом в 1911 году, были построены по морально устаревшему проекту, имели паромашинную установку и на фоне зарубежных крейсеров нового поколения выглядели слишком тихоходными[28]. Для ведения разведки в интересах эскадр новых линкоров и борьбы с лёгкими силами противника они не годились. Ситуация представлялась нетерпимой и в 1909 году Морской генеральный штаб (фр. Etat-Major General) потребовал приступить к работам по проектированию «эскадренного разведчика» (фр. eclaireurs d'escadre)[29]. Изначально Технический отдел морского министерства (фр. Service Technique des Constructions et Armes Navales) представил проект достаточно крупного корабля, нормальным водоизмещением 6000 т. Крейсер должен был вооружаться десятью 138,6-мм/45 орудиями, нести броневой пояс толщиной 50—100 мм, броневую палубу толщиной 40 мм и развивать скорость 27 узлов[30].

В дальнейшем Морской генеральный штаб предпочел крейсера меньших размеров, промежуточным между британским типом «Аретьюза» и немецкими типами «Магдебург» и «Карлсруэ». При нормальном водоизмещении 4500 тонн крейсер должен был вооружаться восемью 138,6-миллиметровыми пушками, причем впервые в мире носовые и кормовые пары орудий устанавливались по линейно-возвышенной схеме, однако обводы корпуса оставались архаичными, в сравнении с зарубежными проектами[31]. Более мощная силовая установка обеспечивала скорость до 29 узлов. Броневая защита планировалась крайне слабой и сводилась к тонкой броневой палубе над машинно-котельными отделениями. По Морскому закону 1912 года предполагалось построить к 1920 году десять крейсеров типа «Ламотт-Пике», которые теперь классифицировались как «лидеры флотилий» (фр. convoieur d'escadrilles)[29]. Головной корабль должен был быть заложен в ноябре 1914 года на верфи арсенала в Тулоне, закладка двух последующих намечалась на частных верфях. Однако ход военных действий вынудил руководство Франции переориентировать все ресурсы на нужды сухопутной армии и строительство новых крейсеров было отложено, а затем и отменено[30][31]. Следует отметить, что несмотря на недостатки проекта, крейсера этого типа могли быть крайне полезны флоту в Первой мировой войне, когда выявилась неспособность устаревших французских крейсеров догнать более быстроходного противника[28].

Российские проекты

После поражения в Русско-японской войне и потери большей части корабельного состава, руководство Российского императорского флота делало основную ставку на строительство крупных боевых единиц — линкоров типов «Севастополь» и «Императрица Мария», линейных крейсеров типа «Измаил». Костяк крейсерских сил флота должны были составить весьма крупные и дорогостоящие лёгкие крейсера типа «Светлана». Все эти корабли, так же, как и новые эсминцы типа «Новик», оснащались турбинными установками разных производителей. Возникла необходимость в специальных кораблях для подготовки машинных команд. Для этого предполагалось построить два малых крейсера, способных выполнять роль учебных кораблей в мирное время[32].

Первоначально руководство флота склонялось к приобретению чертежей итальянского проекта «Нино Биксио». Однако в дальнейшем был объявлен международный конкурс на лучший проект. В 1912 году Морской генеральный штаб выработал требования к малому крейсеру. Он должен был прежде всего бороться с эсминцами и другими малыми кораблями, вести разведку, а также выступать в роли быстроходного минного заградителя. В мирное время малые крейсера должны были вести подготовку машинистов-турбинистов для флота[32][33]. При водоизмещении не более 4600 тонн требовалось снабдить крейсера броневым поясом, вооружить восемью новейшими 130-мм/55 орудиями и обеспечить скорость 29—31 узел. Особо оговаривались повышенная маневренность, зенитное вооружение[34] и размещение на крейсера аэропланов[34]. Таким образом, Российский флот хотел получить типичные крейсера-скауты[33].

Конкурс выиграла немецкая компания Schichau-Werke, хотя её проект предусматривал лишь броневую палубу со скосами, вместо броневого пояса. Передача заказа за границу вызвала и протесты в Государственной думе. Но Морское министерство рассчитывало, что немецкие судостроители смогут построить крейсера быстрее, чем отечественные заводы. «Адмирал Невельской» и «Муравьев-Амурский» были заложены в Данциге в декабре 1912 года[34]. Их планировали отправить на Дальний Восток, где они заменили бы устаревшие крейсера «Аскольд» и «Жемчуг» в составе Сибирской флотилии. Однако с началом Первой мировой войны они были реквизированы Германией, достроены в соответствии с немецкими требованиями и в дальнейшем воевали в составе германского флота как лёгкие крейсера типа «Пиллау»[35].

Сравнительные ТТХ проектов крейсеров-скаутов Франции и России
Тип «Ламотт-Пике»[30] Тип «Адмирал Невельской»
Нормальное/полное водоизмещение, т 4500/6000 4300/?
Артиллерийское вооружение 8×1 — 138,6-мм/45
2×1 — 47-мм/44
8×1 — 130-мм/55
4×1 — 63,5-мм
Торпедное вооружение 2×1 — 450-мм ТА
Бронирование, мм Палуба — 28 мм Палуба — 20—40 мм
щиты орудий — 25 мм
боевая рубка — 75 мм
Энергетическая установка 4 паровые турбины,
40 000 л.с.
2 паровые турбины,
28 000 л.с.
Максимальная скорость, узлов 29 27,5
Дальность плавания, миль/на скорости, узл 3300/16 5000/14
Экипаж, чел 357  ?

Крейсера-скауты в Первой мировой войне

Малые лидеры-разведчики оказались слишком слабо защищёнными, плохо вооружёнными и недостаточно скоростными. В те годы уже строились более сбалансированные (хотя и более крупные) боевые единицы, полностью вытеснившие этих «недотёп». Надо сказать, что столь жестокий эксперимент со столь сокрушительными результатами могла себе позволить разве что первая морская держава мира

— Кофман В.Л. Неудачливые «скауты».[36]

Наследники скаутов

Напишите отзыв о статье "Крейсер-скаут"

Примечания

  1. Донец А.И. Прямые потомки «скаутов». Крейсера типа C.. — М: Военная книга, 2005. — С. 6. — ISBN 5-902863-06-6.
  2. 1 2 3 4 5 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — P. 84. — ISBN 0-85177-133-5.
  3. 1 2 3 4 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — М: Яуза, ЭКСМО, 2015. — С. 92. — ISBN 978-5-699-84344-2.
  4. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 93.
  5. 1 2 3 4 5 6 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 85.
  6. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 95.
  7. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 96.
  8. Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 98.
  9. Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 99.
  10. Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — London: Conway Maritime Press, 1986. — P. 72. — ISBN 0-85177-245-5.
  11. Донец А. И. Прямые потомки скаутов. Крейсера типа C. — С. 7.
  12. Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 73.
  13. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 100.
  14. Preston A. The World's Worst Warships. — London: Conway Maritime Press, 2002. — P. 56. — ISBN 0-85177-754-6.
  15. 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 50.
  16. Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 53.
  17. Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 250.
  18. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 251.
  19. Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 252.
  20. Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 253.
  21. 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 263.
  22. Vego M. Austro-Hungarian Naval Police.1904-1914. — London: Frank Cass & Co. LTD, 1996. — P. 27. — ISBN 0-7146-4678-4.
  23. Трубицын С.Б. Быстроходные крейсера типа «Сайда» // Морская коллекция. — 2011. — № 1. — С. 2.
  24. 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 336.
  25. Baker, A. D., Friedman N. U. S. cruisers: An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1984. — P. 67. — ISBN 0-87021-718-6.
  26. Baker, A. D., Friedman N. U. S. cruisers: An Illustrated Design History. — P. 68.
  27. 1 2 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — P. 155.
  28. 1 2 Патянин С. В. Французские крейсера Второй мировой. «Военно-морское предательство». — М: Яуза, ЭКСМО, 2012. — С. 5. — ISBN 978-5-699-58415-4.
  29. 1 2 Jordan J., Moulin J. French Cruisers. 1922—1956. — London: Seafort Publishing, 2013. — P. 24. — ISBN 978-1-84832-133-5.
  30. 1 2 3 Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — P. 200.
  31. 1 2 Jordan J., Moulin J. French Cruisers. 1922—1956. — P. 25.
  32. 1 2 Крестьянинов В.Я. Крейсера Российского императорского флота. 1856—1917. Ч.2. — СПб: Галея Принт, 2009. — С. 129. — ISBN 978-5-8171-0121-5.
  33. 1 2 Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — С. 214.
  34. 1 2 3 Крестьянинов В.Я. Крейсера Российского императорского флота. 1856—1917. Ч.2. — С. 132.
  35. Крестьянинов В.Я. Крейсера Российского императорского флота. 1856—1917. Ч.2. — С. 134.
  36. Кофман В.Л. Неудачливые «скауты». — С. 37.

Ссылки

  • [commi.narod.ru/bmc/mk1cr/cr26.htm «Города» английские против немецких] (рус.). Проверено 1 декабря 2011. [www.webcitation.org/66K70aPAi Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].

Литература

  • Кофман В.Л. Неудачливые «скауты» // Моделист-Конструктор. — 2008. — № 2.
  • Лисицын Ф.В. Крейсера Первой мировой. — М.: Яуза, ЭКСМО, 2015. — ISBN 978-5-699-84344-2.
  • Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск: Харвест, 2007. — ISBN 5-17-030194-4.
  • Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-85177-133-5.
  • Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1906—1921. — London: Conway Maritime Press, 1986. — ISBN 0-85177-245-5.
  • Norman Friedman. British Destroyers From Earliest Days to the Second World War. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 2009. — ISBN 978-1-59114-081-8.

Отрывок, характеризующий Крейсер-скаут

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.