Кремьё, Гастон

Гастон Кремьё

Гастон Кремьё (фр. Gaston Crémieux, урожденный Исаак Луи Гастон, фр. Isaac Louis Gaston; 22 июня 1836, Ним, — 30 ноября 1871, Марсель) — французский общественный и политический деятель, юрист, журналист, писатель, поэт и революционер.

Родился в еврейской семье, из которой происходил также Адольф Кремьё. Занимался адвокатской практикой в Ниме, а с 1862 года в Марселе; за своё отстаивание интересов бедных прозван «avocat des pauvres». Был сторонником Леона Гамбетты и Джузеппе Гарибальди, защищал республиканские и социалистические идеи, выступал с резкой критикой империю Наполеона III. В 1862 году вступил в масонскую ложу Великий восток Франции, затем стал членом Международного товарищества рабочих (Первого интернационала). Во время эпидемии холеры оказывал помощь пострадавшим.

В начале франко-прусской войны 1870—1871 годов попытался поднять в Марселе республиканское восстание против бонапартистского режима, но был арестован. Освобожден благодаря Сентябрьской революции 3-4 сентября 1870 года, приведшей к падению империи и провозглашению Третьей республики. Республиканскую администрацию в городе возглавил его друг, поэт и драматург Адольф Каркассон, а Кремьё был назначен прокурором Республики.

После провозглашения Парижской Коммуны 1871 года он возглавил восстание 23 марта в Марселе, приведшее к установлению в городе Коммуны. Кремьё был избран председателем местной временной революционной администрации — Департаментской комиссии из шести человек. Там он отстаивал социалистические позиции, но также и умеренность против политических противников. Однозначно встав на сторону революционного Парижа против версальцев, он стремился избежать кровопролития и выступал против каких-либо репрессий по отношению к врагам Коммуны. Рискуя собственной жизнью, он вступился за некоторых приверженцев Тьера и спас их от революционного террора. Однако его оппоненты не были столь великодушны: после подавления Марсельской Коммуны войсками генерала Эспивана 4 апреля 1871 года Кремьё, скрывавшийся у надзирателя кладбища, был арестован в ночь с 7 на 8 апреля; предан военному суду, который вынес ему смертный приговор, приведенный в исполнение в 30 ноября 1871 года. Приговорённый попросил не завязывать ему глаза и лично командовал своим расстрелом. Его последними словами были «Да здравствует Республика!». За несколько часов после его казни дверь его дома покрылась тысячами надписей.

Гастона Кремьё приветствовали Виктор Гюго, Луиза Мишель и Жан Жорес.

Ссылки

• Кремье, Гастон // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• Кремьё Гастон // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Кремьё, Гастон

– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.