Крепкогорская, Муза Викторовна
Поделись знанием:
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
| Муза Крепкогорская | |
 | |
| Имя при рождении: |
Муза Викторовна Крепкогорская |
|---|---|
| Профессия: | |
| Карьера: |
1948-1992 |
| Награды: |
|
Му́за Ви́кторовна Крепкого́рская (9 июля 1924, Москва — 26 июня 1999, там же) — советская и российская актриса театра и кино, Заслуженная артистка РСФСР (1989). Супруга актёра Георгия Юматова.
Биография
Родилась 9 июля 1924 года в Москве в семье музыканта Виктора Крепкогорского, который был одним из аккомпаниаторов Шаляпина. Мать, Лидия Ивановна, была потомственной дворянкой.
Когда в конце 1930-ых годов начались чистки, Виктор Крепкогорский, испугавшись, что вместе с ним заберут жену и детей, приладил дома верёвку и повесился. Когда Муза нашла фотографию отца вместе с Фёдором Шаляпиным, она тут же разорвала её в клочья: «Ненавижу! Как он мог так с нами поступить!». Эту тему в их семье никогда не поднимали.
Сразу после школы, по настоянию матери, Муза поступила на биофак МГУ и одновременно, но уже втайне от родни, во ВГИК. Только проучившись там семестр, Муза призналась маме, что твёрдо решила стать актрисой.
Окончив 1948 году актёрский факультет ВГИКа (мастерская Сергея Герасимова и Тамары Макаровой), актриса была зачислена в Театр-студию киноактёра.
На съёмках «Молодой гвардии» актриса познакомилась с молодым актёром Георгием Юматовым, который влюбился в общительную симпатичную блондинку, гордость курса, сталинскую стипендиатку. То, что Муза на самом деле брюнетка и на роль хранительницы домашнего очага подходит мало, выяснилось позже. Вскоре они поженились.
В 1950-е годы актриса много снималась — играла весёлых, озорных девушек с ямочками на щеках. Со временем актрису стали приглашать лишь на эпизоды. Желая помочь кинокарьере своей супруги, Георгий Юматов добивался от режиссёра фильма, в котором он снимался, чтобы Музе тоже дали какую-нибудь роль.
Последние годы жизни актриса пила, особенно после трагедии, случившейся с мужем (он был обвинен в убийстве). После смерти Георгия Юматова замкнулась и почти не выходила на улицу.
Скончалась 26 июня 1999 года в Москве. Похоронена на Ваганьковском кладбище рядом с матерью и мужем. Стараниями Виктора Мережко на могиле был поставлен памятник с серым гранитным крестом.
Фильмография
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[starfever.ru/images/500-eskimo-georgii-yumatov-36.jpg Муза Крептогорская и Георгий Юматов. Свадебное фото] |
- 1945 — Это было в Донбассе — партизанка, подруга Лены
- 1947 — Поезд идёт на восток — пассажирка в поезде, геолог
- 1948 — Молодая гвардия — Лазаренко
- 1948 — Путь славы — Катя
- 1949 — Счастливый рейс — подруга Фени
- 1950 — Щедрое лето — Дарья Тарасовна, звеньевая полеводческой бригады
- 1952 — Незабываемый 1919 год
- 1953 — Случай в тайге
- 1954 — Чемпион мира
- 1954 — Анна на шее — прихожанка
- 1955 — Гвоздь программы
- 1955 — Ляна — Параскица
- 1955 — Пути и судьбы
- 1956 — Разные судьбы — Галя
- 1956 — Любовью надо дорожить
- 1957 — Рядом с нами
- 1957 — Белая акация — Катя
- 1958 — Очередной рейс
- 1961 — Академик из Аскании — Ольга, ученица Иванова
- 1961 — Две жизни — Фрося
- 1963 — Первый троллейбус — диспетчер в троллейбусном парке
- 1964 — Сказка о потерянном времени — мама Пети
- 1964 — Хотите — верьте, хотите — нет… — Дуся Шульгина
- 1965 — Чёрный бизнес
- 1966 — Не забудь… станция Луговая — Ирина Сергеевна
- 1968 — Огонь, вода и… медные трубы — Софьюшка
- 1967 — Пока гром не грянет (короткометражный) — Раиса Павловна, жена Феди
- 1969 — Если есть паруса — Татьяна Васильевна
- 1970 — Один из нас — профсоюзная активистка
- 1970 — Опекун — Тата
- 1970 — Валерка, Рэмка +... — мама Валерки
- 1971 — Офицеры — Анна Васильевна, мама Маши
- 1972 — Красно солнышко — Агнюша
- 1973 — Нейлон 100% — Муза Лошатникова, артистка
- 1974 — Любовь земная — Варя Чёрная
- 1974 — Одиножды один — тётя Наташа, соседка Нины
- 1975 — Не может быть! (фильм «Свадебное происшествие») — жена певца
- 1975 — Шторм на суше — мама Феди
- 1976 — Розыгрыш — Руфина Андреевна, учительница
- 1977 — Судьба — Варя Чёрная
- 1978 — Кот в мешке — помощник режиссёра
- 1979 — Москва слезам не верит — генеральша
- 1980 — Особо важное задание — гостья
- 1980 — У матросов нет вопросов — проводница
- 1980 — В начале славных дел — Воробьиха
- 1981 — Наше призвание — мать Ваньки
- 1981 — Они были актёрами — Анна Панкратьевна Каблукова
- 1981 — Отставной козы барабанщик — Надёжкина
- 1982 — Женатый холостяк — пассажирка с котом
- 1983 — Отцы и дети — Арина Власьевна, мать Базарова
- 1983 — Я, сын трудового народа — тётка на рынке
- 1984 — Второй раз в Крыму — бабушка Коли и Алёны
- 1985 — Внимание! Всем постам… — женщина, у которой украли кошелёк
- 1985 — Опасно для жизни! — шахматистка
- 1985 — Поездки на старом автомобиле — тётя Маша, уборщица на стадионе
- 1986 — Аэропорт со служебного входа — начальник службы питания
- 1986 — Наградить (посмертно) — женщина на пароме
- 1986 — Покушение на ГОЭЛРО — работница завода в Краснотальске
- 1987 — Пять писем прощания — эпизод
- 1987 — Топинамбуры — тётя Маша
- 1988 — Семь дней Надежды — Зоя Ивановна, секретарь Трофимова
- 1989 — Молодой человек из хорошей семьи — Антонина Васильевна, метрдотель
- 1989 — Частный детектив, или Операция «Кооперация» — соседка
- 1990 — Похороны Сталина — эпизод
- 1991 — Анна Карамазофф — эпизод
- 1992 — Грех — Фрося, консьержка
- 1992 — На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди — прихожанка в храме
- 1994 — Будулай, которого не ждут
- 1999 — Транзит для дьявола — Кузина
Напишите отзыв о статье "Крепкогорская, Муза Викторовна"
Примечания
Отрывок, характеризующий Крепкогорская, Муза Викторовна
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
