Крепость Модон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Крепость
Крепость Модон
итал. La fortezza di Modone
греч. Κάστρο της Μεθώνης

Вид со стороны островной башни Бурдзи
Страна Греция Греция
Город Метони
Состояние Руины
Координаты: 36°49′02″ с. ш. 21°42′21″ в. д. / 36.8172938° с. ш. 21.7059336° в. д. / 36.8172938; 21.7059336 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=36.8172938&mlon=21.7059336&zoom=12 (O)] (Я)

Крепость Модон (итал. La fortezza di Modone, греч. Κάστρο της Μεθώνης) — средневековый венецианский форт[1], расположенный на узкой длинной косе[2] в гавани греческого курортного городка Метони в номе Мессения в самой южной точке западного побережья полуострова Пелопоннес[3].





История

Первоначальная крепость была построена византийцами на развалинах античного акрополя города Метони[2], возведённого в VII веке до н. э[3].

XIII — XIV века

В 1205 году город Метони и крепость перешли под власть французских крестоносцев[4], основавших на территории полуострова Пелопоннес Ахейское княжество. Франки восстановили крепость, которая к тому моменту, по утверждению Жоффруа де Виллардуэна, находилась в руинах[5], однако уже в 1206 году венецианский флот, возглавляемый Премарини и Реньере Дандоло, захватил Метони и близлежащий порт Корон. По решению венецианцев городская крепость была разрушена[6]. В 1209 году ахейский князь Жоффруа I де Виллардуэн по договору с Венецианской республикой признал её права на Метони (называемый венецианцами Модон) и Корон[4].

Венецианцы заново отстроили приморскую крепость Модон, которая отныне, совместно с крепостью порта Корон, позволяла Венецианской республике контролировать морскую торговлю между Западом и Востоком в этой части Средиземноморья и регулировать её в своих интересах. По этой причине Сенат республики назвал эти крепости «главными очами коммуны Венеции»[4] (oculi capitales[7]). Модон был превращён в хорошо укреплённый с суши и с моря порт с фортом на молу[8], ставший центром венецианских владений в Греции[7], опорным пунктом борьбы с пиратством и ремонтной базой для венецианского военно-торгового флота[9]. Одним из самых известных кастелянов крепости Модон был знаменитый венецианский патриций, купец и трубадур Бартоломео Дзордзи (конец XIII века)[10].

В начале XIV века в восточном Средиземноморье существенно возрастает военная угроза со стороны турецких бейликов Анатолии. В 1337 году бей Ментеше совершил несколько нападений на Модон, Корон и острова Архипелага, после чего Венецианская республика согласилась платить ему дань[11]. Враждебность к венецианским торговым караванам из западного Средиземноморья в Черное море в 40-е годы XIV века проявляла и византийская Монемвасия[12], в регионе свирепствовали пираты, а в 1350 году началась Третья венециано-генуэзская война.

Всё это привело к тому, что Сенат республики предписал венецианским торговым судам в целях безопасности следовать по маршруту Венеция—Константинополь только единой эскадрой в сопровождении военного конвоя. Пунктами формирования таких конвоев и эскадр под единым командованием были гавани Модона и Корона. Кастеляны их крепостей, одновременно возглавлявшие и управление самими городами[13], совместно с Советом XII (городской совет Модона[14]) принимали решение, какие суда должны идти под конвоем и до какого пункта по маршрутам Модон—Константинополь и Модон—Венеция[15], формировали конвой и обеспечивали его снабжение[16].

В годы венециано-генуэзской войны (1350—1355) торговым судам вообще было запрещено идти далее Модона до прибытия туда военного флота Венеции во главе с генеральным капитаном Моря. Только он имел право составлять торговый караван и конвоировать его до Константинополя. Во время войны крепость Модона стала военно-морской и разведывательной базой Венеции в восточном Средиземноморье[17]. В обязанности кастеляна крепости Модон (как и крепости Корон), помимо прочего, входила борьба с пиратами, прежде всего, с турецкими[16], а также таможенный, полицейский и санитарный надзор за торговыми судами, проходившими через порт Модона[18].

XV — XVI века

В XV веке Модонская крепость, очевидно, была существенно перестроена. Появление артиллерии привело к принципиальному изменению архитектуры венецианских фортификационных сооружений. Вместо высоких башен в крепости были возведены приземистые бастионы с мощными стенами, широкими амбразурами и открытыми площадками с парапетами для орудийной стрельбы. Крепость приняла форму многоугольника для удобства обстрела врага, её оборона была усилена рвами, эскарпами и контрэскарпами. Стены были украшены рельефными изображениями льва святого Марка[19]. Сооружение широкого рва со стороны города было начато в конце XV века. Через него был построен деревянный мост[3].

В конце XV века для венецианских владений в Греции возникла новая угроза, на этот раз со стороны государства турок-османов. Во время очередной турецко-венецианской войны в августе 1500 года флот султана Баязида II разбил венецианцев в битве при Модоне и после осады взял и разорил Модонскую крепость[2]. Модон надолго вошёл в состав Османской империи. Между 1500 и 1573 годами турки-османы возвели на скалистом островке к югу от замка восьмиугольную башню Бурдзи. Башня использовалась турками не только для обороны гавани, но и в качестве тюрьмы[3].

<center> <center>
Крепость Модон. 1487 год. Конрад Грюненберг Венецианский лев святого Марка на стенах крепости Крепость и гавань города Модон. 1688 год.
Иллюстрация из книги Олферта Даппера

XVII — XIX века

Во время Морейской войны венецианский флот под командованием будущего дожа Франческо Морозини в 1685 году (по другим данным, в 1686[20]) взял крепость Модон, и город вернулся под власть Венеции. Однако уже в 1715 году, в период Второй Морейской войны, турки вернули Модон под свой контроль[3]. В годы русско-турецкой войны 1768—1774 годов эскадра русского флота во главе с графом Алексеем Орловым во время Первой Архипелагской экспедиции прибыла на Пелопоннес для поддержки греческого восстания. По приказу Орлова, соединённые русско-греческие войска в апреле 1770 года осадили Модон и пытались взять его крепость, однако в мае потерпели поражение, и вскоре эскадра оставила Пелопоннес[21][22]. В результате бомбардировки во время осады стены крепости получили существенные повреждения.

В самом начале Греческой революции епископ Метонский Григорий в марте 1821 года возглавил греческое восстание в Метони и осадил турецкий гарнизон в крепости Модон. 7 августа 1821 года командующий турецким гарнизоном Мустафа Али Басоглу сдал крепость, вручив ключи от неё епископу Григорию и заключив соответствующий договор о капитуляции. В 1825 году турецко-египетский адмирал Ибрагим-паша во главе египетского флота осадил крепость Модон с моря и с суши. 29 апреля крепость пала, многие её защитники были перебиты, епископ Григорий брошен в крепостную темницу[23]. Ибрагим-паша сделал крепость Модон своей резиденцией. После поражения турецкого флота в Наваринском сражении Модон в 1828 году занял французский экспедиционный корпус генерала Мезона. Французы заново отстроили город Метони в стороне от отремонтированной ими крепости Модон, которая раньше была центром политической и экономической жизни города, большей частью находившегося в её пределах[20]. В 1833 году город Метони вместе с крепостью вошёл в состав Королевства Греция[3].

Описание

Модонская крепость занимает площадь размером 93 стреммы (греч.) (93 000 м²) и состоит из двух частей. В южной части крепости находились главные городские здания, обнесённые крепостной стеной с башнями через равные промежутки. Северная часть крепости представляла из себя собственно цитадель, которая защищала крепость с суши и часто служила резиденцией кастеляна или военного коменданта города. Северная и южная части крепости были разделены промежуточной невысокой стеной, усиленной пятью башнями[24].

С севера замок был защищён широким рвом и мощной крепостной стеной с двумя бастионами. В центре северной стены находятся главные крепостные ворота, сооружённые из прямоугольного тёсаного известняка и отделанные пилястрами. Всего у крепости было шесть входов, три из которых располагались со стороны гавани. Большинство из них находились в первых этажах крепостных башен[24].

Зубчатые крепостные стены сложены из грубо обработанного камня, прочно скреплённого раствором[24].

<center> <center> <center>
Вид с северной стороны: крепостная стена,
один из двух северных бастионов цитадели,
главные крепостные ворота, ров и мост через него
Вид на развалины крепости: в центре — стена,
разделявшая крепость на две части, вдали — руины
южной части крепости и башня Бурдзи
Главные ворота крепости,
ров и мост через него

Напишите отзыв о статье "Крепость Модон"

Примечания

  1. Греция. Путеводитель, 2012, с. 170.
  2. 1 2 3 4 Греция. Путеводитель, 2012, с. 171.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 [www.gtp.gr/TDirectoryDetails.asp?ID=14800 Castle of Methoni]// www.gtp.gr
  4. 1 2 3 Заборов, 1960, с. 192.
  5. Жоффруа де Виллардуэн, 2008, с. 111.
  6. Успенский, 2005.
  7. 1 2 Карпов, 2000, с. 111.
  8. Карпов, 2000, с. 47.
  9. Карпов, 2000, с. 112.
  10. Карпов, 2000, с. 79.
  11. Близнюк, 2014, с. 69.
  12. Карпов, 2000, с. 113.
  13. Карпов, 2000, с. 127.
  14. Карпов, 2000, с. 123.
  15. Карпов, 2000, с. 114.
  16. 1 2 Карпов, 2000, с. 116.
  17. Карпов, 2000, с. 115.
  18. Карпов, 2000, с. 117.
  19. Карпов, 2000, с. 48.
  20. 1 2 [odysseus.culture.gr/h/3/gh351.jsp?obj_id=7499 Ιωάννα Αγγελοπούλου Κάστρο Μεθώνης: Ιστορικό]// odysseus.culture.gr
  21. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XVIII/1760-1780/Grejg_I/text4.htm Первый поход российского флота в Архипелаг, описанный адмиралом Грейгом (Из собственной его рукописи)]. — Отечественные записки, Часть 23. № 64. — 1825.
  22. Тарле, Евгений Викторович [flot.com/publications/books/shelf/senyavin2/ush7.htm Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг]// Академик Е. В. Тарле. Сочинения. Т. 10. С. 36
  23. [www.minthi-alvena.gr/7-istorika-themata/7-02-o-ethnomartyras-kai-philikos-episkopos-methones-gregorios-papatheodorou Ο Εθνομάρτυρας και Φιλικός επίσκοπος Μεθώνης Γρηγόριος Παπαθεοδώρου]// www.minthi-alvena.gr
  24. 1 2 3 [odysseus.culture.gr/h/3/gh352.jsp?obj_id=7499 Ιωάννα Αγγελοπούλου Κάστρο Μεθώνης: Περιγραφή]// odysseus.culture.gr

Литература

  • Баунов, Александр. [books.google.ru/books?id=MZtmAAAAQBAJ&pg=PA171&dq=%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA+%D0%9C%D0%B5%D1%82%D0%BE%D0%BD%D0%B8&hl=ru&sa=X&ei=6Q_8U7TXB-7E4gTxpoHgCw&ved=0CB0Q6AEwAA#v=onepage&q=%D0%B7%D0%B0%D0%BC%D0%BE%D0%BA%20%D0%9C%D0%B5%D1%82%D0%BE%D0%BD%D0%B8&f=false Греция. Путеводитель]. — Вокруг света, 2012. — С. 170—171. — 348 с. — (Вокруг света). — ISBN 978-5-98652-419-1.
  • Близнюк Светлана Владимировна. Короли Кипра в эпоху крестовых походов. — СПб.: Алетейя, 2014. — 264 с. — (Историческая книга). — ISBN 978-5-91419-947-7.
  • Виллардуэн, Жоффруа де. История завоевания Константинополя. — История крестовых походов. — М.: Центрполиграф, 2008. — 351 с. — (Хроники военных сражений). — ISBN 978-5-9524-3955-9.
  • Заборов, Михаил Абрамович. [books.google.ru/books?id=o4f_AgAAQBAJ&pg=PA192&dq=%D0%BA%D1%80%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8C+%D0%9C%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D0%BD&hl=ru&sa=X&ei=6yP8U6C8Gez34QTn9IHADA&ved=0CHkQ6AEwEA#v=onepage&q=%D0%BA%D1%80%D0%B5%D0%BF%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8C%20%D0%9C%D0%BE%D0%B4%D0%BE%D0%BD&f=false Папство и крестовые походы]. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1960. — 263 с. — (Научно-популярная серия).
  • Карпов, Сергей Павлович. Латинская Романия. — СПб.: Алетейя, 2000. — 256 с. — (Византийская библиотека). — ISBN 5-89329-247-2.
  • Успенский Ф. И. [rikonti-khalsivar.narod.ru/Usp5.2.htm Отдел VIII. Ласкари и Палеологи. Глава II. Латинская империя и латинские государства Романии. Греки в XIII в.] // История Византийской империи. В 5 т. — М.: АСТ, Астрель, 2005. — Т. 5. — 558 с. — ISBN 5-271-03856-4.

Ссылки

  • [odysseus.culture.gr/h/3/gh351.jsp?obj_id=7499 Ιωάννα Αγγελοπούλου Κάστρο Μεθώνης: Ιστορικό]// odysseus.culture.gr
  • [odysseus.culture.gr/h/3/gh352.jsp?obj_id=7499 Ιωάννα Αγγελοπούλου Κάστρο Μεθώνης: Περιγραφή]// odysseus.culture.gr
  • [www.gtp.gr/TDirectoryDetails.asp?ID=14800 Castle of Methoni]// www.gtp.gr

Отрывок, характеризующий Крепость Модон


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.