Крестьянская война в Германии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Крестьянская война в Германии

Движение башмака
Дата

лето 15241526

Место

Южная Германия

Итог

Поражение крестьян

Противники
крестьяне Священная Римская империя, Швабский союз, католические князья.
Командующие
Томас Мюнцер Трухзес фон Вальдбург
Михаэль Гайсмайр
Силы сторон
300 000 неизвестно
Потери
более 100 000 неизвестно

Крестьянская война в Германии (за рубежом нередко называется просто «Крестьянская война», нем. der Deutsche Bauernkrieg) — народное восстание в Центральной Европе, прежде всего, на территории Священной Римской империи в 15241526 годах.

Как и предшествовавшие ей Движение башмака и Гуситские войны, она состояла из массовых волнений экономического и религиозного характера, движущую силу которых составляли крестьяне, горожане и дворяне. Общей программы у этих выступлений не было, однако различные группы восставших провозглашали собственные программы наподобие «Двенадцати статей», в которых милленаристские религиозные чаяния (Второго пришествия Христа и конца прошлой истории ожидали с 1492 года, — 7000 лет от «сотворения мира») сочетались с уравнительными утопически-коммунистическими требованиями.

Крестьянская война в Германии была крупнейшим народным восстанием в Европе до Великой французской революции. Конфликт, происходивший в основном в южных, западных и центральных областях современной Германии, также затронул соседние Эльзас, Австрию и Швейцарию, достиг пика весной-летом 1525 года, когда в событиях участвовало около 300 000 крестьян-повстанцев. По современным оценкам, количество погибших составило около 100 000 человек.

Эти события находятся в центре внимания таких исторических произведений авторов левых взглядов, как «История крестьянской войны в Германии» Вильгельма Циммермана и «Крестьянская война в Германии» Фридриха Энгельса.





Причины восстания

Усиление поборов с крестьян, расширение «господских» прав над сельским населением, неблагоприятные изменения в общих социальных условиях крестьянского быта, совершившиеся в конце XV и начале XVI века, брожение умов, вызванное Реформацией, — таковы были главные причины Крестьянской войны. Требования крестьян ярко выступают в разных программах, появлявшихся в то время в большом количестве — особенно в так называемых «двенадцати статьях» и в гейльброннском проекте. «Двенадцать статей», вышедшие в свет в 1524 году под заглавием «Основательные и истинные главные статьи, в которых считают себя обиженными все поселяне и сельские работники духовных и мирских начальств», были как бы крестьянским манифестом, объединявшим требования громадного большинства. Требования эти были умеренны и справедливы и основывались единственно на святом Писании. Совсем не касаясь вопросов общественного устройства, авторы просили только свободы евангелической проповеди, отмены крепостничества, устранения наиболее обременительных феодальных повинностей и уничтожения привилегий, угнетающих массу народа. Гейльброннский проект был составлен комиссией из депутатов от инсургентов, под сильным влиянием Венделя Гиплера и Фридриха Вейнганда. Главная мысль этого проекта — освобождение крестьян из-под власти дворян, с вознаграждением последних из церковных имуществ, и реформа судов, на основании выборного и общесословного начала. Сообразно с этими основными требованиями и все крестьянское движение разбивается на три главных местных движения:

Помимо этих районов, движение охватило часть Швабии, где его возглавил рыцарь Флориан Гайер, организовавший на собственные средства хорошо вооруженный и боеспособный «Чёрный отряд».

Три программы крестьянской войны:

Реформация


Ход войны

В первой половине 1524 года уже появлялись первые искорки восстания. Крестьяне были недовольны большим количеством податей, взимаемых дворянством и церковью, количество и величина которых только росли. Так Циммерман приводит в пример аббата Кемптена, который в 1523 году увеличил налоги в общей сложности в 20 раз, а также заставлял платить десятину даже те дворы, которые освобождались старинными грамотами от неё. В то же время активно действовали проповедники реформаторского толка, которые призывали народ к возвращению к раннехристианским традициям и к отказу от уплаты непосильных налогов. Центральную роль в пропаганде подобных идей были перекрещенцы или анабаптисты, которые отвергали крещение детей и крестили только взрослых, уже знакомых с религией.

Одно из первых открытых выступлений произошло 26 мая 1524 года в городе Форхейме. Община города принудила бургомистра и солдат дать клятву действовать с ними заодно. Из Форхеймских окрестностей пришло 500 человек вооруженных крестьян. Вместе они приняли устав, предполагавший сделать рыбу, дичь, дрова и птицу общим достоянием, вместо десятого дня работать на господ тридцатый, а на духовенство ни одного. В области соседнего Нюрнберга крестьяне также восстали, на сходах звучали призывы свергнуть антихристово иго и освободиться от гнета господ. Движение было разогнано маркграфом Казимиром Аспахским, крестьяне разбежались при виде кавалерии и пушек, однако это было лишь начало.

Летом 1524 крестьяне Штюлингена и окрестных деревень восстали против своих господ и отказались нести барщину, платить подушную, соблюдать вассальные обязанности и уважать дворянские права. Повел их за собой Ганс Мюллер, бывший опытным солдатом и талантливым руководителем. В Вальдсгуте крестьяне объединяются с горожанами, которые уже были настроены достаточно «реформационно» в связи с деятельностью проповедника Бальтазара Губмайера, и образуют так называемое Евангельское братство, которое отказывалось повиноваться и платить налоги кому-либо, кроме императора. Когда вести о волнениях доходят до князей Швабского союза, они пытаются успокоить их ласковыми речами, что, однако, им не удается. Для рассмотрения крестьянских требований была назначена комиссия в Радольфцелле, на которой заседали представители Швабского союза совместно с австрийскими князьями, известными своей строгостью нравов. Комиссия была проигнорирована крестьянами, а восстание продолжило набирать обороты, в том числе и не без помощи Томаса Мюнцера и его учеников, которые к осени 1524 прибывают в Швабию.

В конце 1524 сторонниками Мюнцера создается «Статейное письмо», согласно которому все люди должны объединиться в христианское братство и бороться против гнета со стороны духовных и светских властей. Сами же угнетатели объявлялись в «светском отучении» до тех пор, пока они не откажутся от своих эксплуататорских настроений. В «Статейном письме» прослеживается определенная степень радикальности, поскольку присутствует идея об обществе социально равных людей. Письмо нельзя считать программой для всех принимавших участие в войне крестьян, поскольку в разных очагах восстания были свои лидеры.

К началу нового 1525 года восстание доходит до Альгоя. Крестьяне фактически находились в состоянии крепостной зависимости по отношению к Кемптенскому аббату, поэтому сам аббат, испугавшись возможных последствий, организовал комиссию из честных людей, на которой крестьяне могли представлять свои жалобы. Тем не менее, это была лишь незначительная уступка и она не была эффективна: на жалобы со стороны крестьян на аббата-князя Швабскому союзу им отвечали лишь обещаниями, при этом параллельно вооружаясь. Крестьяне, понимая это, консолидировались в так называемое «Христианское общество», куда кроме кемптенских вошли крестьяне и бедняки из соседних районов Альгоя. В Меммингене состоялся сейм из выборных и представителей альгойских крестьян, где был принят устав Общества, называемый также «Двенадцатью статьями», а также военно-наступательный союз нескольких отрядов альгойских крестьян. Устав можно охарактеризовать как умеренный, поскольку согласно нему все честное крестьянство обязалось нести повинности, если они не будут чрезмерными, и не восставать против власти. Крестьяне лишь требовали права назначения и смещения священника для каждой общины, а также отмены законов на запрет ловли птицы, дичи и рыбы, а также отмены посмертного побора. Такими, весьма умеренными по сравнению с положениями «Статейного письма», мерами представители «Христианского общества» пытались добиться соглашения со Швабским союзом. Однако соглашения достигнуть так и не удалось. На словах задабривая и соглашаясь рассмотреть требования крестьян, на деле князья лишь оттягивали время для сбора сил Союза. В конце марта - начале апреля командир войск Союза - Трухзес фон Вальдбург, вероломно начинает военные действия против тех самых умеренно настроенных крестьян, которые пытались заключить мирное соглашение. Справедливости ради следует отметить, что далеко не все крестьяне были так мирно настроены, и что в это же время по всей Швабии, и даже выходя за её пределы, крестьяне грабили и сжигали поместья феодалов, с чем Швабский союз мириться не хотел. В течение апреля 1525 года силы крестьян в Верхней Швабии были сломлены. Кроме очевидной слабой военной подготовки и недостатка припасов, в качестве причины поражения крестьян в войне, как в Швабии, так и в целом в Германии, можно назвать различные взгляды на трактовку христианства у разных лидеров крестьянского движения. Трухзес пользовался этим и вносил смуту в ряды крестьян, пользуясь их слабостями, в результате чего некоторые отряды сдавались без боя.

К весне 1525 года Франкония уже была охвачена пламенем войны. Главные предводители крестьянства Франконии – рыцарь Флориан Гейер со своим «Черным отрядом», а также Яков Рорбах были активными последователями программы, предложенной Мюнцером в «Статейном письме». По всей Франконии они разрушали замки и монастыри, показывая непоколебимую верность принципам. Однако и здесь нашлось место для несходства в интересах. Начальник полевой канцелярии крестьян Вендель Гиплер вероятно вполне искренне хотел мира и справедливости в своей стране, однако был дворянином по происхождению и учитывал интересы и своего сословия. Видя, что в крестьянском движении не хватает талантливых полководцев, он решает позвать своего друга – рыцаря Геца фон Берлихингена, представив его как опытного полководца, хотя он таковым не являлся. Так или иначе, после долгих уговоров крестьяне все же принимают его в качестве главнокомандующего. Яков Рорбах и Флориан Гейер были при этом отстранены от руководства так называемым «Светлым отрядом». Вместе с тем, вскоре после этого, принимаются поправки в «12 статей», предусматривавшие отложить требования крестьян до проведения некой имперской реформы. Поправки были встречены неохотно, в связи с чем Гиплер и его сторонники представляют свой проект, называемый также «Гейльброннской программой», больше выражавший интересы бюргерства и рыцарства, чем крестьян. Согласно ей, светские владения церковных деятелей должны быть секуляризированы для выплаты убытков светским владетелям; все власти должны быть подчинены центру, т.е. императору; суд строился на принципе сословного представительства. Крестьяне по данной программе могли откупиться от повинностей путём единовременной уплаты повинности в двадцатикратном размере. Трухзес во главе войск Швабского союза прибыл во Франконию в момент, когда Гиплер и его сторонники готовились созвать съезд крестьянских представителей для обсуждения проекта «Гейльброннской программы». Руководящие слои бюргерства франконских городов открыто встали на путь предательства. Магистраты Вюрцбурга и других городов Франконии открывали ворота войскам Трухзеса. Крестьянские силы во Франконии были, таким образом, разгромлены по тем же причинам, что и в Верхней Швабии,— из-за собственной неспособности организоваться для отпора врагу и из-за предательства бюргерства.

В то же время Мюнцер, находившийся в Тюрингии, предпринял решительную попытку переломить ход войны. Находясь в Мюльхаузене с 1525 года, он делает этот город центром крестьянского движения в Тюрингии и Саксонии. Восставшие действовали во многих пунктах этих земель, вооружённые отряды занимали города, замки, господские имения и монастыри. Господскую землю и добро крестьяне, по указанию Мюнцера, делили между собой. Крестьяне питали к Мюнцеру большое доверие и советовались с ним по всем вопросам борьбы с феодалами и по своим хозяйственным делам.

Действующие лица

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Список использованной литературы

  • Циммерман В. История крестьянской войны в Германии. По летописям и рассказам очевидцев. Том 1, 2. /  М.: Государственное социально-экономическое изд-во, 1937. - 390+434 c.
  • Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии / Институт Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина при ЦК ВКП(б). — М.: Государственное издательство политической литературы, 1952. — XII, 184 с.; карт.
  • Всемирная история. Энциклопедия. Том 4. (1958 год). Издательство социально-экономической литературы. Москва. historic.ru/books/item/f00/s00/z0000029/
  • Смирин М.М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая Крестьянская война / М. - Л.: Издательство Академии наук СССР, 1947. - 532 с.

Напишите отзыв о статье "Крестьянская война в Германии"

Отрывок, характеризующий Крестьянская война в Германии

– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.