Крестьянская свадьба (картина Брейгеля, 1568)

Питер Брейгель старший

Крестьянская свадьба. 1568

De boerenbruiloft

Холст, масло. 114 × 163 см

Музей истории искусств, Вена

К:Картины 1568 года

«Крестьянская свадьба» (нидерл. De boerenbruiloft; 1568) — картина Питера Брейгеля Старшего.

Сюжет

Урожай был хорош, невеста идёт под венец

Свадьба проходит на гумне крестьянского двора. В XVI веке больших столов не было даже в богатых домах, их делали на время праздника из досок. Крайний справа, одетый в чёрное мужчина, сидит на перевёрнутом кверху дном чане, остальные — на лавках из неоструганных досок. На единственном стуле со спинкой сидит старик, возможно, нотариус, приглашённый для заключения брачного договора.

На переднем плане два человека подают миски с кашей, в качестве подноса служит снятая с петель дверь. Тот, который слева, является самой большой фигурой на полотне. Брейгель также выделил его и в цветовой гамме. Вероятно, художник таким образом хотел стабилизировать сложную композицию полотна. На разносчике еды сходятся полудиагонали сидящих на передних рядах, а края его передника обозначают ось симметрии полотна. На шляпе у него, так же, как и на инструментах игроков на волынках, привязан пучок лент. Такие ленты обычно использовались в те времена для подвязки штанов, а наличие их на шляпе и инструментах указывало на принадлежность к определённой группе. Молодые люди в то время объединялись в клики по возрастному признаку для совместного времяпрепровождения.

В прошлом эксперты пытались интерпретировать полотно, придавая ему религиозный или аллегорический смысл. По одной версии на полотне представлен «Брак в Кане Галилейской», во время которого Иисус превратил воду в вино, таким образом позволяя вновь и вновь наполнять кувшины. По другой — на полотне изображена «Тайная вечеря». Ни одна из версий не была подтверждена, очевидно, что картина полна реалистических деталей, отражающих действительность XVI века. Карел ван Мандер писал, что Брейгель пользовался любой возможностью, чтобы побывать у крестьян, будь то свадьба или любой другой праздник.

Амбар полон

Две связки колосьев висят на граблях, рукоятка которых глубоко воткнута в сложенную в амбаре пшеницу. Зрителю не сразу заметно, что фоном полотна служит необмолоченная пшеница.

Картина наполненного до краев амбара в XVI веке значила намного больше, чем в сегодняшнее время. Зерновые служили основой пищи и в виде каши и хлеба были неотъемлемой частью любого крестьянского стола. Брейгель показывал современникам, что люди, изображённые на полотне, не будут голодать следующие 12 месяцев. В те времена голод в Европе был обычным делом, урожайные годы чередовались с неурожайными. Историки установили, что в Нидерландах того времени количество собранного зерна могло колебаться до 80 %. Это приводило к резкому росту цен на зерно и, как следствие этого, — недоеданию, голоду, эпидемиям. Самыми низкими цены на зерно были сразу после сбора урожая.

Бо́льшую часть зерновых молотили в период с сентября по январь. В эти же месяцы обычно играли и свадьбы. Крестьянам в Нидерландах жилось в XVI веке лучше, чем их собратьям в других странах Европы. Они были свободны, крепостная зависимость была отменена, господство испанских Габсбургов было терпимым. Только в 1567 году Филипп II послал герцога Альбу, чтобы выбить более высокие налоги и истребить протестантских еретиков. Последние годы жизни Брейгеля были одновременно и последними годами эпохи процветания. За ними последовали годы войны за независимость Нидерландов, годы лишений и страданий.

Ложка в шляпе — признак бедности

Ложка в шляпе у разносчика еды указывает на то, что он беден. После отмены крепостного права количество безземельных крестьян существенно выросло. Они стали сезонными рабочими, помогавшими при сборе урожая, жатве или, как на полотне, работали в качестве прислуги на праздниках. Как правило, жили они в хижинах, семьи не имели, поскольку на её содержание у них не было средств. Они постоянно кочевали с места на место в поисках работы. Поэтому ложка в шляпе и сума через плечо, ремень которой виден на полотне. Круглая ложка сделана из дерева. Овальные появились позже. Универсальным инструментом в ту пору был нож. Даже у ребёнка, изображённого на переднем плане, есть нож, висящий на поясе.

Господин в чёрном костюме, вероятно, хозяин двора. Он дворянин, либо богатый горожанин, что сложно определить точнее, так как привилегии дворянина носить на боку меч в то время уже не придерживались. Он разговаривает с монахом. В то время эти два сословия были тесно связаны друг с другом. Обычно младшие дети дворян становились священнослужителями, соответственно церковь получала многочисленные земельные наделы и денежные пожертвования.

В отличие от невесты, жених на полотне не обозначен столь явно. Вероятно, это человек, наполняющий кувшины, место которого свободно в торце стола. Он сидит между двумя мужчинами, а невеста между двумя женщинами. По обычаю, устраивали ещё и свадебный обед, на который жениха не звали вовсе, так как день свадьбы считался днём невесты.

Невеста и пальцем не шевельнет

Место, на котором сидит невеста, выделено зеленым сукном и висящим над нею венцом. Невеста производит странное впечатление: полузакрытые глаза, полностью неподвижна, со сцепленными руками. По обычаю, невесте в день свадьбы не положено было что-либо делать. В крестьянской жизни, полной ежедневной изнуряющей работы, ей разрешалось один день побездельничать. «Он пришёл с невестой» (нем.  Er is mit der Braut gekommen) — говорилось о том, кто отлынивал от работы. Только ещё один человек справа на полотне изображён со сцепленными руками, скорее всего, горожанин или дворянин. Он тоже принадлежит к тем, кто добывает свой хлеб не физическим трудом.

Невеста изображена на полотне единственной из женщин с непокрытой головой. В последний раз показывает она на людях роскошь своих волос. После замужества она, как и все замужние женщины, будет покрывать голову платком. На голове у неё обруч, так называемый свадебный венок. Его цена была точно определена, так же, как и сколько гостей должно быть приглашено, сколько блюд должны подавать к столу и сколько должны стоить подарки невесте.

Перед обедом должна была состояться свадебная церемония. Для Мартина Лютера это был чисто мирской обряд, при котором мог присутствовать священник, что было, однако, не обязательно.

История полотна

Это полотно было приобретено герцогом Эрнстом в 1594 году в Брюсселе и потом перекочевало в Прагу в знаменитую коллекцию Рудольфа II.

Литература

• Wendy Beckett: «Die Geschichte der Malerei: 8 Jahrhunderte abendländische Kunst in 455 Meisterwerken». Köln DuMont, 1995. ISBN 3-7701-3560-1
• Rose-Marie Hagen, Rainer Hagen: «Meisterwerke im Detail: Vom Teppich von Bayeux bis Diego Rivera. Band I». Köln: Taschen Verlag, 2006. ISBN 3-8228-4787-9
• Wieland Schmied (Hg.): «Harenberg Museum der Malerei. 525 Meisterwerke aus sieben Jahrhunderten». Dortmund: Harenberg Lexikon Verlag, 1999. ISBN 3-611-00814-1
• Manfred Wundram: «Die berühmtesten Gemälde der Welt». Bergisch-Gladbach: Imprimatur Druck- und Verlagsgesellschaft, 1976

Отрывок, характеризующий Крестьянская свадьба (картина Брейгеля, 1568)

– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.