Крефт, Жаклин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жаклин Крефт
англ. Jacqueline Creft
Министр образования Гренады
1980 — 1983
Министр по делам женщин Гренады
1982 — 1983
 
Рождение: 1946(1946)
Гренада
Смерть: 1983(1983)
Гренада
Супруг: внебрачно Морис Бишоп
Дети: Владимир Ленин Морис Бишоп
Партия: Новое движение ДЖУЭЛ

Жаклин Крефт (англ. Jacqueline Creft; 1946, Гренада — 1983, Гренада, Форт Руперт) — гренадская политическая деятельница, один из лидеров Нового движения ДЖУЭЛ, министр образования в Народно-революционном правительстве. Внебрачная супруга Мориса Бишопа. Играла видную роль в идеологическом аппарате. Убита вместе с Бишопом и его сторонниками в ходе государственного переворота 19 октября 1983 года.





В партии

Родилась в семье африканского происхождения, принадлежавшей к гренадскому среднему классу. Работала школьной учительницей. Получила степень бакалавра политологии в канадском Карлтонском университете.

Жаклин Крефт была активным противником авторитарного режима Эрика Гейри. Участвовала в акциях протеста под руководством Мориса Бишопа, состояла в Новом движении ДЖУЭЛ. Была известна в партии под именем-прозвищем Жекки.

В 19761977 Крефт перебралась на Тринидад и Тобаго, где стала региональным координатором оппозиционного молодёжного христианского движения. После возвращения на Гренаду была лишена права преподавательской работы. Вынуждена была перебраться на Барбадос.

С середины 1970-х Жаклин Крефт состояла во внебрачной связи с Морисом Бишопом (к тому времени Бишоп был женат и имел двоих детей). В 1977 году у Бишопа и Крефт родился сын Владимир Ленин Морис.

В правительстве

После переворота 13 марта 1979 и прихода к власти Нового движения ДЖУЭЛ, Жаклин Крефт вернулась на Гренаду. Курировала в партии политику в отношении женщин и молодёжи. В январе 1980 премьер-министр Бишоп назначил Крефт министром образования в Народно-революционном правительстве.

На министерском посту Жаклин Крефт активно развивала сеть образовательных учреждений. Она организовала кампанию строительства и ремонта школ. Курировала распределение кубинских стипендий для молодых гренадцев.

При этом Крефт вносила в образовательные программы выраженный идеологический мотив. Она считала избыточным объём изучения на Гренаде британской истории и английской литературы, не соглашалась с понятием «открытие Америки».

С самого начала нашей борьбы мы призвали создать не только систему образования, открытую для всех, но и учебный план, который позволит сосредоточить умы наших детей на их собственном острове, их собственном богатстве, почве и культуре, на решении их собственных проблем. Слишком долго нам промывали мозги, чтобы мы думали только по-европейски и по-американски.
Жаклин Крефт[1]

В июне 1982 Жаклин Крефт возглавила министерство по делам женщин. Однако в ноябре того же года прекратила активную деятельность в партии. В марте 1983 она была понижена в правительственном статусе. Причины этого считаются неясными, но, возможно, были связаны с конкуренцией между Жаклин Крефт и её заместительницей Филлис Корд — лидером женской партийной организации, впоследствии министром по делам молодёжи, женой влиятельного заместителя премьер-министра Бернарда Корда[2].

Гибель

12 октября 1983 радикально-коммунистическая группа Бернарда Корда—Хадсона Остина сместила Мориса Бишопа со всех постов. Он был взят под домашний арест. Жаклин Крефт поддержала Бишопа и 13 октября посетила его. После этого Крефт также была арестована. Она дала согласие на арест, дабы оставаться вместе с Бишопом.

19 октября 1983 сторонники Бишопа освободили его и Крефт. Бишоп собирался отправить Жекки в безопасное место, но она отказалась и приняла участие в захвате армейской штаб-квартиры Форт Руперт.

Новые власти применили силу. Армейское подразделение под командованием лейтенанта Каллистуса Бернарда штурмом взяло Форт Руперт. Морис Бишоп, Жаклин Крефт и шесть их ближайших сподвижников были убиты на месте. О смерти Жаклин Крефт до сих пор существуют разные отзывы: по одним данным, её расстреляли, по другим забили насмерть. Просьба пощадить в связи с беременностью не возымела действия. Выступая по радио, генерал Остин упомянул имя Крефт в перечне убитых[3].

Судьба сына

Кровопролитие создало повод для вторжения США на Гренаду. Революционный военный совет под председательством Хастина Остина был свергнут; Бернард Корд, Хадсон Остин, Каллистус Бернард, Филис Корд и другие организаторы переворота арестованы и переданы в руки новых властей Гренады.

На процессе «Гренада 17» они были приговорены к смертной казни с заменой на длительные сроки заключения. Убийство Жаклин Крефт — женщины, по некоторым, оофициально не подтверждённым, но распространённым данным, находившейся в состоянии беременности — рассматривалось как особо тяжкое обвинение.

16-летний Владимир Ленин Морис Бишоп, сын Мориса Бишопа и Жаклин Крефт, был убит в поножовщине в монреальском Карибском ночном клубе[4][5].

Напишите отзыв о статье "Крефт, Жаклин"

Примечания

  1. [www.thegrenadarevolutiononline.com/creft.html Jacqueline Creft (1947—1983)]
  2. [www.caribbeannewsnow.com/headline-Commentary:-The-tragic-fate-of-Jacqueline-Creft-23232.html Commentary: The tragic fate of Jacqueline Creft]
  3. [www.thegrenadarevolutiononline.com/austinradio.html Statement by General Hudson Austin on Behalf of the Revolutionary Military Council]
  4. [www.caribbeannewsnow.com/topstory-Mother-of-Grenada's-former-revolutionary-leader-Maurice-Bishop-dies-at-97-17389.html Mother of Grenada’s former revolutionary leader Maurice Bishop dies at 97]
  5. [ianbone.wordpress.com/2013/08/22/vladimir-lenin-stabbed-to-death-in-montreal-nightclub/ VLADIMIR LENIN STABBED TO DEATH IN MONTREAL NIGHTCLUB]

Отрывок, характеризующий Крефт, Жаклин

Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.