Кривичи (Мядельский район)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Городской посёлок
Кривичи
белор. Крывічы
Страна
Белоруссия
Область
Минская
Район
Координаты
Первое упоминание
Городской посёлок с
Население
1232[1] человек (2016)
Национальный состав
Белорусы, поляки, русские и др.
Конфессиональный состав
Католики, православные
Названия жителей
Кривичанин, кривичанка, кривичане
Часовой пояс
Телефонный код
+375 1797
Почтовый индекс
222376[2]
Автомобильный код
5
Реки

Кривичи (белор. Крывічы) — городской посёлок в Мядельском районе Минской области Белоруссии. Административный центр Кривичского сельсовета.





География

Расположен на реке Сервач, в 39 км от Мяделя, 139 км от Минска, 3 км от железнодорожной станции Княгинин на линии Молодечно — Полоцк.

История

Селение на месте Кривичей существовало с XII века, вероятно, как поселение племени кривичей среди литвинов. Топоним Кривичи встречается также среди названий населенных пунктов в Глубокском, Докшицком, Ивьевском, Лидском, Зельвенском, Буда-Кошелевском, Шумилинском, Сморгонском, Ошмянском, Пинском, Солигорском районах Беларуси.

Эпоха феодализма

В 1493 г. в Актах Метрики Великого княжества Литовского упоминается как шляхетская собственность.

В 1552 г. в "Ревизии Полоцкого воеводства" записано, что Кривичи приписаны "к двору Плисского пана Дмитрия Богдановича Корсака..." В Кривичах насчитывалось всего 8 дымов. Также в "Ревизии.." есть запись: "С тех людей ему (пану) со всякого збожжа приходит четвертая доля, на работу ему на год кажды по 10 толок служит, то есть 4 пешо, а 6 с клячами"[3].

Согласно инвентарю 1606 года, Кривичи - небольшое местечко с двумя улицами и усадебным комплексом. Главная улица шла в северо-западном направлении и соединяла усадьбу с дорогой на Мядель. На улице располагалось 25 участков с постройками, корчма с огородом и кабак. Вторая улица, которая от нее шла в юго-западном направлении к местечку Куренец, насчитывала 13 участков. Жителям принадлежало 15 волок пахотной земли.

Панская усадьба, которая располагалась в конце улицы Дворной, состояла из приусадебного двора и фольварка. При въезде в усадьбу располагалась двухъярусная "брама" (арка) с двумя подклетями в нижнем ярусе и коморой над проездом. Слева от брамы стоял огромный старый дом, построенный еще в XVI столетии. с 5 подклетями в фундаменте и накрытый дранкой.

По инвентарю 1639 года архитектурная планировка местечка сильно изменилась. В центре располагалась рыночная площадь, от которой расходились три улицы. Площадь располагалась неподалеку от реки Сервечь, была в плане квадратной и имела четырехстороннюю застройку. Одну из сторон застройки занимал постоялый двор, три остальные - 11 мещанских дворов. В центре площади возвышалась Свято-Троицкая церковь, вторая церковь находилась на берегу реки. Бывшая главная улица в связи с образованием на ней рыночной площади разделилась на две: Дворную и Мядельскую. Еще одна улица вела к местечку Данюшево. На Дворной улице было односторонняя застройка с шестью дворами по 16,5 прута каждый (391 кв.м). Противоположная сторона улицы только готовилась под заселение - 7 участков по 32 прута, из которых было занято только 4 участка. На Данюшевской улице было 22 двора (9-23 прутов) с двухсторонней застройкой. Мядельская также была двухсторонней, насчитывала 22 двора (12,5-31 прутов). Стандартных участков на этой улице не было. Всего в 1639 г. насчитывалось 68 приусадебных участков. Наиболее плотной была застройка рыночной площади. За территорией местечка находились огороды, пахота, хутора и сенокосы[4].

1 июля 1642 года Януш Кишка, полоцкий воевода, в одном из документов упомянул: " Дабы совершалось непрестанное богослужение Всевышнему, отец мой соорудил Кривичскую Свято-Троицкую церковь..." В 1659 году церковь была разграблена московскими войсками.

В 1684 с согласия короля Яна III поместье передано потомкам на удовлетворение кредиторов и в дальнейшем части его принадлежали Укольским, Яну Ходзько, Любанским и Швыковским. Это был первый случай эксдивизии в Великом княжестве Литовском.

5 апреля 1770 года Андрей Укольский, тиун и подкаморий трокский, и его жена Тереза из рода Войнов выдали фундуш (уставную грамоту) на строительство костела и монастыря тринитариев. В 1777 строительство костела во имя святого Андрея Апостола было завершено. В 1796 году костел стал приходским. В 1796 году при монастыре существовала небольшая школа.

В 1776 г. Кривичи получили статус местечка Ошмянского повета Виленского воеводства.

С 1793 в составе Российской империи.

В соответствии с царским указом 19 июля 1832 монастырь тринитариев был ликвидирован. В середине XIX столетия имение Кривичи был собственностью Швыковских (37 дворов и 642 десятины пашенной земли).

В "Географическо-статистическом словаре Российской империи" (1865) про местечко Кривичи записано следующее:
"Криживичи, местечко (влад.), Виленской г., Вилейского у., к с.-в. от у. г-да (к северо-востоку от уездного города - прим.), при р. Сервечь. Оно напоминает собою название исчезнувшего с XII в. славянского племени Кривичей. Кр. было родовым имением Кишек, из коих последний, Януш, умер в 1653 г. Местечком Кр. сделано Станиславом Августом в 1776 г. Ч. ж. 485 д. об. п. (число жителей 485 душ обоего пола - прим.), 55 дв., правосл. церковь во имя св. Троицы, основ. в 1740 г., католич. кост., существующий с 1770 г. и принадлежащий прежде монастырю (Город. насел. ч 1, стр. 184; Корев, Вилен. губ., стр. 347, 370, 742)"[5].

В эпоху капитализма (1861 - 1914)

Во второй половине ХIХ столетия Кривичи активно развивались. В 1864 г. на территории Кривичской волости было 12 сельских обществ (1592 души мужского пола).

С 1873 г. действовало Кривичское народное училище (учитель М. Баталин, учился в Калужской духовной семинарии, законоучитель - священник С. Белозерский, окончил Псковскую духовную семинарию).В 1896/1897 учебном году в нем учились 46 мальчиков и 4 девочки[6].

В 1884 г. основан винокуренный завод. В 1886 г. в местечке находились волостное правление, церковь, часовня, костел, богодельня, 3 магазина, 3 постоялых двора, корчма, школа, народное училище. В Кривичах находилась сельская лечебница. В 1893 г. здесь работали врач колежский советник И.Ф. Буш, фельдшер А.Деревянко и повитуха А. Шимановская.

Раз в неделю в Кривичах проходил рынок. Два раза в год проходили большие базары: на Семуху и 6 августа.

В 1904 г. местечко насчитывало 711 жителей, в имении госпожи Горской проживало 30 человек.

Кривичи, как волостной центр, объединял жителей восьми деревень. На территории волости были две церковно-приходских школы (в Кривичах и Плашине) и одна начальная (в Кривичах), в которых работали три учителя и три священника, которые преподавали Закон Божий. В Кривичах действовала синагога.

Насчитывалось более десяти частных магазинов, в которых крестьяне приобретали мелкие промышленные товары и кустарные изделия.

Революционные события

После Февральской революции и отречения царя Николая II, на станцию Кривичи (сейчас станция Княгинин) прибыли представители фракции большевиков Вилейского уездного Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов унтер-офицеры Никулин, Левицкий и Рабинович. В госпитале на ст. Кривичи прошло собрание. На собрании единогласно были избраны в Кривичский волостной Совет крестьянских и батрацких депутатов были избраны унтер-офицер Никулин, солдаты Клемятич и ,Стефан Александрович Будько,уроженец близлежащей д. Заречное. После июльских событий 1917 года, когда по приказу Временного правительства была расстреляна демонстрация большевиков, в Кривичской волости прошел митинг протеста. На митинге было высказано недоверие старому составу волостного совета, в который входили представители различных партий. Прошли перевыборы. Председателем нового Совета был избран Стефан Александрович Будько. В Совет вошли также С.В. Мисун, А.К. Зимнохо, З.О. Чернявский, Е.П. Никулин, П.И. Аврейцевич, С.И. Селицкий, А.Ф. Шахович, В.А. Мисун, Н.В. Будзько, С.Х. Рабинович, А.А. Будзько.

Преставители Кривичского волосного Совета начали раздел земли и имущества богачей. Бедные бесплатно получили десятки гектар пахотной земли, скот, сенокос, лес. Исполком первого в Кривичах Совета крестьянских и батрацких депутатов проводил по заданию большевиков митинги, распространял газеты, листовки.

После Октябрьской революции при волостном Совете организовалась група сочувствующих большевикам. В начале 1918 г. создается партийная ячейка. Совет оказывает поддержку беженцам с территорий, захваченных кайзеровскими войсками.

По заданию большевиков Левицкого и Никулина члены Совета участвовали в агитационной работе, раздавали политическую литературу, которая издавалась в Петрограде. Бывший батрак Александр Казимирович Зимнохо проводил собрания крестьян и зачитывал им революционные издания, а также газеты "Звезда", "Крестьянскую газету", которые издавались в Минске.

Во время кайзеровской оккупации, волостной Совет прятался в подполье. С приходом Красной армии большинство добровольцев записались в состав 145-го полка 17-й стрелковой дивизии.

В составе Польши

С 1921 г. Кривичи в составе Польши, 623 жителя. В 1921 году Кривичи состояли из местечка (92 двора, 623 жителя)[7], фольварок или господский двор (2 двора, 19 жителей), осада (2 двора, 19 жителей) и станция (151 житель). В местечке работали гминное управление, полицейский участок, больница, почта, аптека, 4 мельницы. Каждую среду проводились базары[8]. В 1921 г. гмина (волость) Кривичи относилась к Вилейскому уезду Новогрудского воеводства[9]. 13.04.1922 г. Кривичская волость вошла в состав Земли Виленской, преобразованной затем в Виленское воеводство (20.01.1926).

01.04.1929 г. к Кривичской волости присоединена часть волости Жосна.

В июне 1923 г. группа партизан (29 человек) совершила вооруженное нападение на полицейский гарнизон. Накануне операции партизанами были перекрыты все дороги, прервана связь с уездным центром, заняты гмина и почта. 18.05.1924 г. отряд под руководством С. Ваупшасова (около 40 человек) разгромил помещение участка. В июне 1924 г. они разоружили местечковую полицию и наложили контрибуцию на местного помещика и ксендза.

Местный житель Дьяконский вспоминал: "Подшиванцем я пас у пана коров. Затем нанялся в батраки. В год пан платил 60 пудов зерна. Это приблизительно 120 злотых или корова"[3]. Местные жители жаловались на большие налоги. Из письма жителей местечка Кривичи в газету "Борьба" в 1933 году: " Каждый из нас думал, что продав что-нибудь или заработав на стороне, можно будет вернуть долг. Однако все вышло иначе, цены упали, заработков нет. Теперь, чтобы отдать эту сумму, нужно продать все хозяйство. Теперь никто не платит, так как нечем. Кождый гадает, что будет дальше".

Старожилы утверждают, что последним паном в Кривичах был немец по фамилии Егерь. В 1939 году, перед самым приходом Красной армии, он сбежал.

Вторая мировая и послевоенные годы

С 1939 года в БССР. С 12.10.1940 года Кривичи - центр Кривичского района и Кривичского сельского Совета Вилейской области, с 20.09.1944. г. - Молодечненской области. 28.04.1942 г. гитлеровцы сожгли заживо 470 жителей местечка. 13.09.1942 г. расстреляли еще 130 человек. В годы Великой Отечественной войны в Кривичах размещался батальон Белорусской Краевой Обороны, созданный по приказу Франца Кушеля.

4 июля 1944 г. партизаны бригады им. Буденного во взаимодействии с частями 72-го стрелкового корпуса 5-й армии 3-го Белорусского фронта освободили от фашистов местечко Кривичи.

Советский период

В декабре 1948 г. создан колхоз имени Жданова. В октябре 1948 г. построена электростанция.

С 28.06.1958 городской посёлок, центр горпоселкового Совета.

Многие жители проявляли трудовой энтузиазм в восстановлении хозяйства, становились передовиками социалистических соревнований.Тракторист совхоза "Кривичи" Кабаш Петр Степанович (1922 г.р.) был награжден Почетной грамотой Верховного Совета БССР, медалью "За трудовую доблесть", орденом Октябрьской революции (08.04.1971) и орденом Ленина (12.12.1973).

Местные жители также проявляли в творческой сфере. Мечислав Шахович (1933 г.р.), отец которого был известен во всей околице Кривичей как умелец копать колодцы, автор поэтических сборников "Руно" (1975), "По приказу сердца" (1975), "Подарок" (1976), "Поклон земле" (1977), "Берега добра" (1990), "Самовар в лесу" (1991).

В 1979 году Кривичи городской поселок в составе колхоза имени Жданова, с марта 1990 г. колхоза "Беларусь" (центр в д. Прудники).

На современном этапе

Поселок насчитывает около 30 улиц. Основная улица протяженностью несколько километров, остальные улицы и переулки - небольшие. Названия улиц достались в наследство от социалистической эпохи: Маркса, Энгельса, Кирова, Победы, 17 Сентября, Садовая, Набережная, Речная...

Население

На 01.01.1997 г. 612 хозяйств, 1932 жителя. На 1 января 2016 года в посёлке проживало 1232 человека[1]. Среди жителей - белоруссы, поляки, русские, украинцы, татары, армяне, евреи.

Социально-экономическая сфера

В 1997 г. в Кривичах действовал Дом Быта, средняя школа, вспомогательная школа-интернат (ГУО "Кривичская вспомогательная школа-интернат"), детский сад, Дом культуры, 2 библиотеки, музыкальная школа, больница, отделение скорой медицинской помощи, аптека, поликлиника, отделения связи и сберегательного банка, торговый центр, 5 магазинов, 2 частные магазина, лесничество, филиал Мядельского комбината кооперативных предприятий (хлебозавод), завод металоизделий, участок электросети, производственный участок Нарочского маслосырзавода, участок жилкомхоза, филиал Нарочского производственного объединения водопроводно-канализационного хозяйства, скотоводческая ферма.

В настоящее время местное сельхозпредприятие называется ОАО "Прудники-Агро".

Достопримечательности

Из достопримечательностей в Кривичах сохранились:

  • кладбище польских солдат 1920-х гг., на обелиске надпись: "Героическим защитникам Родины";
  • еврейское кладбище;

Известные уроженцы и жители поселка Кривичи

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Кривичи (Мядельский район)"

Примечания

  1. 1 2 [www.belstat.gov.by/ofitsialnaya-statistika/solialnaya-sfera/demografiya_2/metodologiya-otvetstvennye-za-informatsionnoe-s_2/index_4945/ Численность населения на 1 января 2016 г. и среднегодовая численность населения за 2015 год по Республике Беларусь в разрезе областей, районов, городов и поселков городского типа.]
  2. [zip.belpost.by/city/krivichi-minsk-myadelskiy Почтовые коды РБ]
  3. 1 2 Пархута Я. Крывiчы// Беларуская мiнуўшчына (Мiнск). - 1996. - №2. - С.47.
  4. Гіль М., Драўніцкі Я. Былыя сядзібы і паркі Паазер'я. Мядзельшчына. - Паставы: Сумежжа, 2008.-С.35.
  5. Географическо-статистический словарь Российской Империи. Том II. - СПб.: Тип. В. Безобразова и Комп., 1865. - С.789.
  6. Памяць: Гicторыка-дакументальная хронiка Мядзельскага раёна. - Мн.,1998. - C.98.- ISBN 985-11-0107-9
  7. Główny Urząd Statystyczny w Warszawie: Województwa centralne i wschodnie Rzeczypospolitej Polskiej - podział na gminy według stanu z dnia 1.IV 1933 roku. - Lwów, Książnica-Atlas. -1933.
  8. Памяць: Гiсторыка-дакументальная хронiка Мядзельскага раёна. - Мн., 1998. - С.589. - ISBN 985-11-0107-9.
  9. Skorowidz miejscowości Rzeczypospolitej Polskiej - Tom VII - Część II - Ziemia Wileńska – Powiaty: Brasław, Duniłowicze, Brasław i Wilejka. - Warszawa, Główny Urząd Statystyczny Rzeczypospolitej Polskiej. - 1923.

Ссылки

  • [www.myadel.minsk-region.by/ Мядельский райисполком]
  • [www.rh.by/by/210/10/6004/ Крывічы — мястэчка майстроў] (белор.) // «Рэгіянальная газета»


Отрывок, характеризующий Кривичи (Мядельский район)



От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.