Кривополенова, Мария Дмитриевна

Мария Дмитриевна Кривополенова
Место рождения:	д.Усть-Ежуга, Пинежский уезд, Архангельская губерния, Российская империя
Место смерти:	д. Веегора, Пинежский уезд, Архангельская губерния, СССР

Мари́я Дми́триевна Кривополе́нова (31 [19] марта 1843, деревня Усть-Ежуга, Архангельская губерния — 2 февраля 1924, д. Веегора, Архангельская губерния) — русская сказительница, песенница, сказочница.

Биография

Мария Дмитриевна Кривополенова родилась в семье государственного (то есть не крепостного) крестьянина Дмитрия Никифоровича Кабалина.

В метрической книге Чакольского прихода Пинежского уезда, по церкви святой великомученицы Екатерины была сделана запись: «Устьежугской государственной деревни Дмитрий Никифоров Кабалин и законная жена его Агафья Тимофеевна, оба православного вероисповедания: родилась дочь Мария 19 марта 1843 года…».

Свой широкий репертуар былин и сказов Мария Дмитриевна почерпнула в детстве от своего деда, Никифора Никитича Кабалина.

В 1867 году Мария Дмитриевна выходит замуж за крестьянина Кривополенова и переезжает в его дом, в деревню Шотогорку Пинежского уезда.

По воспоминаниям известного российского фольклориста Александра Дмитриевича Григорьева, «открывшего» Кривополенову для мира, жила Мария Дмитриевна чрезвычайно бедно:

«…живет Марья с мужем бедно, очень бедно: они живут в низкой двухэтажной без крыши избе с одной маленькой комнатой в каждом этаже… Ездит на своей лошади собирать милостыню по деревням, но в своей деревне она не собирает».

Ольга Эрастовна Озаровская, привезшая в 1915 году Марию Дмитриевну в Москву, пишет о жизни Кривополеновой следующее:

«Муж от венца молодицу в Вологодскую губернию на заработки увез, а через год бросил без копейки. Надо домой за 700 верст пешком попадать с младенцем у груди… Пришла и сердце захолонуло: в доме оконницы вынуты, сундуки взломаны — злодей раньше поспел, все пропил. Дыра, а не дом».

Фёдор Абрамов писал о том, что Мария Дмитриевна просила милостыню по деревням даже в то время, когда уже была знаменитой на всю страну.

Известность

В 1915 году известная в то время фольклористка и артистка Ольга Эрастовна Озаровская выезжает в Архангельскую губернию для сбора нового материала для выступлений, и, по воспоминаниям её сына, Василько, которого она взяла с собой, останавливается в деревне Великий Двор у своей подруги Прасковьи Олькиной. Утром женщины отправились по делам, Василько же задержался в избе. На выходе он столкнулся с нищенкой, просящей милостыню. Пожалев её, он догнал мать и попросил у неё денег, чтобы подать старушке. Мать денег дала, старушка же, решив отблагодарить дарителей, спела им несколько былин, потрясших Озаровскую. Так начался путь к известности Марии Кривополеновой в России.

В этом же году Ольга Эрастовна Озаровская вывозит Кривополенову в Москву на гастроли, организованные Северным кружком любителей изящных искусств, где та с огромным успехом выступает в Политехническом музее. Также, в период с 1915 по 1916 годы Мария Дмитриевна выступила в Петрограде, Твери, на Украине, Кавказе, провела в различных научных обществах, школах и вузах более 60 концертов, чем завоевала у публики огромную известность.

Из иллюстрированного журнала «Искры» от 11 октября 1915 года:

Вернувшаяся из поездки по Северу О. Э. Озаровская привезла с собою в Москву сказательницу былин, старушку М. Д. Кривополенову, 26-го сентября в переполненном публикой Большом зале Политехнического музея М. Д. Кривополенова пела старинные былины скоморошины, заученные ею с голоса ещё от своего столетнего деда, и покорила москвичей. Перед успехом маленькой сухенькой старушки в расписных валенках и пёстром платочке померк успех даже О. Э. Озаровской, удачно с подлинным юмором передавшей несколько былей и сказок, записанных со слов северных сказочников.

Ксения Петровна Гемп, бывшая свидетельницей её выступлений, так описывала манеру декламации Кривополеновой:

«Все зримо, каждый жест идет в ряд со словом. Голос её поражал глубиной, силой и музыкальностью, было в нем что-то от органа. Это голос большой певицы. Интонации у неё тонкие, иногда только намек, но есть и выразительный акцент, и выдержанная, многозначительная пауза. <…> При выступлениях поддерживала связь со слушателями, рукой им помахивала, широко улыбалась, нет-нет и какое-то словечко бросит мимоходом. Память у неё была удивительная. Обычно стародавнее, то есть былины и исторические песни, она пропевала, сохраняя всегда один текст, дословно, как запоминала „с давешних пор“».

На концертах Марии Дмитриевны бывал Борис Пастернак, высоко оценивая её умение «сказывать». Художники Е. В. Гольдингер и П. Д. Корин написали её портреты. Прообразом скульптуры С. Т. Конёнкова «Вещая старушка» (1916) также выступила Кривополенова.

Однако, в связи с последующими в 1917 году событиями, интерес к Кривополеновой сошёл на нет и она была вынуждена вернуться на малую родину, где продолжила собирать милостыню по окрестным деревням.

В следующий раз про Марию Дмитриевну вспомнили лишь после революции, после выхода в 1919 году сборника «Былины», в который вошёл её знаменитый сказ «О Вавиле и скоморохах». В январе 1921 года Марии Дмитриевне Совнаркомом назначается пенсия и академический паёк, как виднейшему деятелю русской культуры, а летом этого же года нарком просвещения Луначарский опять приглашает Кривополенову в Москву, где в Московской консерватории снова с успехом проходит её выступление. Луначарский награждает Кривополенову почетным эпитетом «государственная бабушка». В благодарность за приём, Мария Дмитриевна связала Луначарскому рукавички.

После своего триумфального выступления, несмотря на настойчивые уговоры остаться в Москве и продолжить свои выступления, Мария Дмитриевна отказывается от предложения и снова возвращается на родину, в Пинежский уезд, к привычной жизни.

Мария Дмитриевна Кривополенова скончалась 2 февраля 1924 года в деревне Веегоры Пинежского уезда. Похоронена в деревне Чакола. Борис Шергин, лично знакомый с Марией Дмитриевной, художественно описал её кончину:

«Однажды отправилась она в дальнюю деревню. Возвращалась оттуда ночью. Снежные вихри сбивали с ног. Кто-то привел старуху на постоялый двор. Изба битком набита заезжим народом. Сказительницу узнали. Опростали местечко на лавке.
Сидя на лавке, прямая, спокойная, Кривополенова сказала:
— Дайте свечку. Сейчас запоет петух, и я отойду.
Сжимая в руках горящую свечку, Марья Дмитриевна сказала:
— Прости меня, вся земля русская…
В сенях громко прокричал петух. Сказительница былин закрыла глаза навеки.
Русский Север — это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере.
И закат этот был великолепен».

Библиография

• Григорьев А. Д. Марья Дмитриевна Кривополенова // Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым …: в 3 т.- М., 1904.- Т. 1, ч. 2.- С. 333—336;
• Каретников А. А. Мария Дмитриевна Кривополенова, сказительница былин.- Архангельск, 1916;
• Озаровская О. Перед портретом: (памяти М. Д. Кривополеновой) / О. Озаровская // Красная нива.- 1926.- № 29.- С. 14-15;
• Кривополенова Мария Дмитриевна // БСЭ.- 1937.- Т. 35.- Стлб. 61;
• Патракеева Т. Д. Сказители Пинежья: М. Д. Кривополенова, А. И. Гладкобородова, А. Е. Суховерхова: библиогр. указ.- Архангельск, 1975;
• Ларин О. Махоня: Повесть. / О. Ларин. // Узоры по солнцу / О. Ларин.- М., 1976.- С. 125—191;
• Бражнин И. Сумка волшебника / И. Бражнин.- Л., 1978.- С. 135—144;
• Гемп К. П. Сказ о Беломорье / К. П. Гемп.- Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1983.- С. 138—140;
• Хомчук Н. И. Экспедиции Озаровской / Н. И. Хомчук // Прометей.- М., 1983.- Т. 13.- С. 185—196;
• Личутин В. В. Дивись-гора: очерки, размышления, портреты / В. Личутин.- М., 1986.- С. 208—215;
• Рогов А. П. Махонька: повесть / А. П. Рогов.- М.: Дет. лит., 1987;
• Иванова Т. Г. Новые материалы к биографии М. Д. Кривополеновой: (К 65-летию со дня смерти сказительницы) / Т. Г. Иванова // Сов. этнография.- 1989.- № 4.- С. 84-89;
• Кривополенова М. Д. // Русские народные сказители / сост. Т. Г. Иванова.- М., 1989.- С. 246—249;
• Пономарёв Б. С. Литературный Архангельск: события, имена, факты. 1920—1988.- 2-е изд.- Архангельск, 1989.- С 17-24;
• Шергин Б. В. Изящные мастера: поморские былины и сказания / Б. Шергин.- М.: Мол. гвардия, 1990.- С. 144—147. Коненков С. Портрет сказительницы // Слово.- 1993.- № 5/6.- С. 10;
• Пинежские сказители: [сборник / сост.: Л. А. Житов, Н. Л. Ряхина].- Архангельск: Правда Севера, 2008.- С. 5-18.
• Иванова Т. Г. Концерты народных сказителей: М. Д. Кривополенова // История русской фольклористики XX века, 1900 — первая половина 1941 гг./ Т. Г. Иванова; Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом).- СПб., 2009.— Гл. 6.- С.448-449.

Ссылки

• Е. А. Пономарёв [writers.aonb.ru/map/pin/krivopolenova.htm Мария Дмитриевна Кривополенова. Литературная карта Архангельской области] Архангельская областная научная библиотека им. Н. А. Добролюбова
• Э. Померанцева [www.hrono.ru/biograf/bio_k/krivopolenova.html Кривополенова Мария Дмитриевна.] Библиографический указатель Хронос
• Кривополенова Мария Дмитриевна — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Кривополенова, Мария Дмитриевна

– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.