Криворучко, Алексей Вячеславович

Алексей Вячеславович Криворучко
Федеральный судья по уголовным делам Тверского суда г. Москвы
с 2008
Рождение:	25 августа 1977(1977-08-25) (46 лет)

Алексей Вячеславович Криворучко (р. 25.08.1977, Дмитров Московская область) — федеральный судья по уголовным делам Тверского суда Москвы, принимал участие в деле Магнитского, фигурант списка Кардина. Окончил Московский институт МВД России в 1998 году, работал в следственных органах. 6 июня 2007 года решением Мосгордумы был назначен мировым судьей судебного участка № 368 Тверского района, а 1 марта 2008 года — федеральным судьей Тверского районного суда города Москвы.

Биография

Родился в подмосковном городе Дмитров 25 августа 1977 года, впоследствии семья переехала в Москву. Окончил Московский институт МВД России в 1998 году, работал в следственных органах. 6 июня 2007 года решением Мосгордумы был назначен мировым судьей судебного участка № 368 Тверского района, а 1 марта 2008 года — федеральным судьей Тверского районного суда города Москвы. Женат, имеет двоих детей.

Дело Магнитского

Сергей Магнитский был арестован 24 ноября 2008 года по обвинению в совершении 2 преступлений, предусмотренных статьёй 33 частью 3 (организатор преступления), частью 5 пунктом «а» (пособник, предоставляющий исполнителю необходимые средства совершения преступления), и статьёй 199 частью 2 пунктом «б» (уклонение от уплаты налогов в особо крупном размере) УК РФ. 19 января 2009 года и 14 сентября 2009 года Алексей Криворучко санкционировал продление ареста обвиняемого. Криворучко отказался добавить к делу замечание юриста о неоказании Магнитскому медицинской помощи, а также о «пыточных условиях содержания и незаконном преследовании со стороны сотрудников МВД, против которых он давал показания».

После ратификации "акта Магнитского" судом США и Великобритании вошёл в список граждан, которым запрещён въезд в США и Великобританию как виновному в смерти Сергея Магнитского и нарушении прав человека и "Верховенства права".

Другие дела

24 октября 2011 года судья Криворучко продлил срок заключения под стражей Натальи Гулевич до 7 ноября. 2 ноября, рассмотрев жалобу предпринимателя, судейская коллегия Мосгорсуда изменила меру пресечения на залог в 100 млн рублей. До этого 19 октября 2011 года судебная коллегия по уголовным делам Московского городского суда отменила постановление Тверского районного суда от 4 октября 2011 о продлении срока содержания Гулевич под стражей, запросив обоснование ареста.

28 октября 2011 года судьи Александра Ковалевская, Алексей Криворучко и Игорь Алисов признали активистов «Другой России» Игоря Березюка, Кирилла Унчука, Руслана Хубаева, Александра Козевина и Леонида Панина виновными в применении насилия к представителям власти во время беспорядков на Манежной площади 11 декабря 2010 года и назначили им наказания от 2 до 5,5 лет.

1 декабря 2011 года судья Криворучко в рамках дела о мошенничестве с векселями компании Интеко санкционировал заключение Виктора Батурина под стражу до 28 января 2012 года.

7 декабря 2011 года Алексей Криворучко рассматривал апелляцию на назначение административного ареста на 15 суток Алексею Навальному и Илье Яшину за неповиновение сотруднику полиции при задержании. В результате заседания постановление, вынесенное мировым судьей Тверского района Ольгой Боровковой, было оставлено без изменений.

5 апреля 2012 года судья Криворучко отказался заключить под домашний арест обвиняемого в злоупотреблении должностными полномочиями начальника ФГУП «Охрана» Андрея Комисарова

20 марта 2013 года вынес приговор Александре Лотковой по статье 111 УК РФ — 3 года в колонии общего режима. 26 мая 2012 года она нанесла ранение из травматического пистолета Streamer 1014 двум молодым людям, дравшимся с её знакомыми. Защита считает, что рассматриваемый случай подпадает под постановление пленума Верховного Суда от № 19 «О применении судами законодательства о необходимой обороне» и намеревается обжаловать приговор.

25 февраля 2014 года вынес постановление в отношении Алексея Навального по ст 19.3 КоАП РФ, назначив наказание в виде 7 суток административного ареста за участие в акции на Манежной площади 24 февраля 2014 года в поддержку заключённых по "Болотному делу", которым вынесли обвинительный приговор в тот же день. Судьей были проигнорированы и свидетельские показания и видеозаписи, а рапорта и показания полицейских не вызвали нареканий и были признаны правдивыми.

Влияние на культуру

7 июля 2010 года в московском Театре.doc состоялась премьера спектакля «Час восемнадцать», основанного на авторской интерпретации событий, связанных с гибелью Сергея Магнитского. В последней сцене Алексей Криворучко (актёр Алексей Жиряков) попадает на тот свет и вынужден просить кипятка, который ему наливают прямо на руки. Прообразом этих событий послужил отказ в стакане горячей воды Сергею Магнитскому на одном из заседаний суда.

Отрывок, характеризующий Криворучко, Алексей Вячеславович

Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.