Кридль, Манфред

Манфред Кридль
Manfred Kridl
Дата рождения:	11 октября 1882(1882-10-11)
Место рождения:	Львов
Дата смерти:	4 февраля 1957(1957-02-04) (74 года)
Место смерти:	Нью-Йорк
Страна:	Польша
Научная сфера:	история и теория литературы
Место работы:	Варшавский университет, Университет Стефана Батория, Колумбийский университет
Альма-матер:	Львовский университет

Ма́нфред Кридль (польск. Manfred Kridl; полное имя Manfred Edward Robert Kridl, 11 октября 1882, Львов — 4 февраля 1957, Нью-Йорк) — польский историк и теоретик литературы.

Биография

Сын чеха Эдварда Юзефа Кридля, офицера австрийского армии. Образование получил в Львовском университете (1902—1906), где изучал польскую филологию, французскую филологию и философию. Состоял в социалистических кружках и партиях. Обучение продолжал в Фрибуре и Париже. Преподавал в частной школе и гимназии.

В 1909 году получил степень доктора философии в Львовском университете. В 1914—1918 годах участвовал в составе австрийской армии в Первой мировой войне. В 1921 году габилитировался в Варшавском университете, где и начал работать. С 1929 года был профессором славистики в Брюссельском университете. После выхода книги „Główne prądy literatury europejskie. Klasycyzm, romantyzm, epoka poromantyczna“ (1932) стал профессором экстраординарным Университета Стефана Батория в Вильне; с 1934 года — профессор ординарный истории польской литературы. В учебном году 1934/1935 занимал должность декана гуманитарного отделения, в 1935/1936 — заместителя проректора. Был известен своими симпатиями к молодёжи левых взглядов, в том числе и к поэтам круга «Жагаров».

В Вильне издал труд „Wstęp do badań nad dziełem literackim“ (1936), методологические позиции которого близки к теоретическим установкам русских формалистов. Книга вызвала оживлённую полемику.

В 1940 году через Швейцарию выехал в Бельгию, затем перебрался в США. В 1940—1948 годах преподавал польский язык и литературу в колледже Смит в Нортгемптоне (Массачусетс). С 1948 года был профессором Колумбийский университет в Нью-Йорке. С 1956 года на пенсии, продолжая заниматься преподаванием и научной работой. Умер в Нью-Йорке. Похоронен в Денниспорте (Массачусетс).

Труды

• Mickiewicz i Lamennais. Studium porównawcze (1908)
• Antagonizm wieszczów. Rzecz o stosunku Słowackiego do Mickiewicza (1925)
• Literatura polska wieku XIX (учебник для средней школы, ч. 1—5, 1925—1933)
• Główne prądy literatury europejskie. Klasycyzm, romantyzm, epoka poromantyczna (1931)
• Wstęp do badań nad dziełem literackim (1936)
• W różnych przekrojach (1939)
• Literatura polska na tle rozwoju kultury (1945)
• A Survey of Polish Literature and Culture (1956)

Ссылки

• [portalwiedzy.onet.pl/67365,,,,kridl_manfred,haslo.html Kridl Manfred] (польск.)

Литература

• Rzewska, Maria. Krydl Manfred Edward Robert // Polski Słownik Biograficzny. — Wrocław – Warsazawa – Kraków: Zakład Narodowy imenia Ossolińskich, 1970. — Т. XV. — С. 303—306. (польск.)

Отрывок, характеризующий Кридль, Манфред

Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.