Кризис перепроизводства

Экономические циклы
Название цикла	Характерный период
Цикл Китчина	3—4 года
Цикл Жюгляра	7—11 лет
Цикл Кузнеца	15—25 лет
Цикл Кондратьева	45—60 лет

Сюда перенаправляется запрос «Депрессия (экономика)». На эту тему нужна отдельная статья.

Кри́зис перепроизво́дства — разновидность экономических кризисов, является одной из фаз экономического цикла. Отличается резким падением цен вследствие наступившего перепроизводства товаров и услуг. Характерен для капиталистической экономики, порождён явлением расширенного воспроизводства.

Общие положения

Перепроизводство — производство товара в таком количестве, которое превышает спрос лиц, обладающих покупательными средствами. Перепроизводство товара при этом может совпадать с одновременным недостатком его среди населения.

В капиталистическом хозяйстве каждый производитель рассчитывает размеры своего производства наугад, предположительно, и никогда не может точно выяснить величину будущего спроса. Нередко производство расширяется предпринимателями в надежде уменьшить издержки, этим понизить цену товара и одержать верх над конкурентами. Средством борьбы с перепроизводством является понижение издержек производства и приноровление последних к понизившейся цене. Той же цели служат картели и синдикаты, которые прямо ограничивают и регулируют размеры производства. Иногда перепроизводство и сопровождающее его падение цен приводит к экономическому кризису. Это бывает в тех случаях, когда перепроизводство выражается в резкой форме и когда ему предшествует спекуляция с чрезмерным повышением цен на товары.

Один из главных теоретических вопросов в отношении перепроизводства заключается в том, может ли иметь место одновременное перепроизводство всех товаров. Некоторые экономисты отвечают на этот вопрос отрицательно (Рикардо, Сэй, Милль, Мангольдт и другие). По их мнению, в процессе обмена товары всегда обмениваются на товары и продавцы являются в то же время покупателями. Поэтому увеличившееся количество товаров всех категорий найдёт себе всегда сбыт во взаимном обмене. Наилучшим средством устранения перепроизводства в одной отрасли промышленности является соответственное расширение производства в других отраслях (теория сбыта). Наоборот, Сисмонди, Лексис, Франкенштейн и другие утверждают, что при капиталистическом строе хозяйства общее перепроизводство вполне возможно. Связано это с тем, что товары обмениваются на деньги без отношения к прочим товарам, посредством торговцев. Производство часто увеличивается по спекулятивным соображениям, в надежде на будущий спрос. Многие продают на рынке не товары, а свою рабочую силу. Перепроизводство в отдельных отраслях промышленности уменьшает спрос на труд и, следовательно, покупательную способность рабочих. Вследствие этого может точно так же наступить несоответствие спроса и предложения в прочих отраслях производства, то есть перепроизводство. Наконец, производство товара нередко продолжается крупным производителем, несмотря на невыгодность его, так как продолжение производства оказывается все-таки менее убыточным, чем полная остановка дела. Поэтому Лексис признаёт при известных условиях возможным временное перепроизводство во всех крупных отраслях промышленности. Подтверждением этому служит экономический кризис 1873—1879 годов, распространившийся на всю промышленность.

Развитие теории

Представители классической политэкономии (Д. Рикардо, Ж. Б. Сэй, Дж. Ст. Милль, Дж. Мак-Куллох, Х. Мангольдт и др.) создавали свои труды в эпоху, когда кризисы перепроизводства ещё не были выявлены, поэтому рассуждали о кризисах исключительно теоретически и с этих позиций отрицали возможность наступления одновременного перепроизводства всех товаров. Поэтому главный вклад в изучение природы кризисов перепроизводства внесли более поздние исследователи Ж. Сисмонди, В. Лексис, Г. Франкенштейн и К. Маркс. В середине XIX века усилиями К. Маркса, К. И. Родбертус-Ягецова и К. Жюгляра были сформулированы два важнейших положения для понимания природы кризисов: кризисы периодичны и органически присущи капиталистическому строю. Дальнейший вклад в изучение кризисов внесли М. И. Туган-Барановский, Р. Гильфердинг, Л. Поле (Ludwig Pohle), А. Шпитгоф, Ж. Лескюр, А. Афтальон и У. Митчелл.

Теория диспропорциональности производства

Д. Рикардо исходил из представления о том, что перепроизводство сразу всех товаров невозможно, потому что человеческие потребности безграничны. При этом производитель продаёт свой товар только тогда, когда хочет приобрести другой товар. Следовательно, каждый товар представляет собой рынок для других товаров. Дж. Ст. Милль был приверженцем идеи, что вероятность перепроизводства отдельных товаров должна компенсироваться недопроизводством других товаров. Ж. Б. Сэй сформулировал названный его именем закон, что благодаря гибкости цен совокупный спрос автоматически поглощает весь объём произведённой продукции. Таким образом, недостаток спроса обусловливается не избытком производства вообще, а временного характера неправильным распределением объёмов производства (диспропорциональностью) между различными отраслями.

Мысль об автоматическом приспособлении капиталистической экономики к любым нарушениям спроса и предложения подхватила и неоклассическая школа. Так, американец Б. Андерсон даже в 1945 году на симпозиуме Financing American Prosperity в Нью-Йорке доказывал правильность идеи Рикардо о товаре как рынке для других товаров.

В то же время немецкий экономист Р. Гильфердинг дополнил мысль о диспропорциональности развития отраслей. По его мнению, анархию производства и порождаемые ею кризисы можно устранить на основе регулирования капиталистической экономики (Гильфердингу принадлежит термин «регулируемый капитализм»).

Теория недопотребления

Ж. Сисмонди первым высказал мысль о том, что рост производства зависит от роста потребления. Сформулированной им «теории недопотребления» придерживались также Т. Мальтус, К. И. Родбертус-Ягецов, Дж. А. Гобсон, К. Каутский и Роза Люксембург. Причину кризисов перепроизводства они видели в низкой покупательной способности народных масс, которые не могли поэтому поддерживать на достаточном уровне платёжеспособный спрос. Одним из практических выводов из теории недопотребления стала кейнсианская политика стимулирования спроса со стороны государства.

Марксизм

По мнению марксистов, низкая покупательная способность народных масс была присуща также докапиталистическим формациям, что тем не менее не приводило к кризисам перепроизводства. Кризисы в капиталистической экономике объясняются таким явлением, как расширенное воспроизводство, а оно порождено основным противоречием капиталистической экономики, которым является конфликт между общественным характером производства и частной формой присвоения. Общественный характер производства приводит к достижению высокой производительности труда, а частный характер присвоения стимулирует производство к бесконечному росту, усугубляя анархию производства. Ограничение роста покупательной способности народных масс в этих условиях только усугубляет кризис, не являясь в то же время его главной причиной.

Описание кризиса

Как правило, кризису перепроизводства присущи:

• Низкий спрос на товары и услуги.
• Высокий уровень банкротств.
• Низкий уровень деловой активности: те предприятия, которые ещё не обанкротились, сворачивают свою деятельность; количество новых предприятий мало.
• Растущая безработица.
• Снижение реальной заработной платы наемных работников.

Эти проблемы наблюдаются не в одной, а в самых разных отраслях экономики, и усиливают друг друга по принципу порочного круга. Так, низкий спрос приводит к банкротствам и низкому уровню деловой активности. Они, в свою очередь, приводят к безработице. Высокая безработица в сочетании с низкой потребностью в рабочей силе приводит к снижению зарплат. Даже если какое-нибудь предприятие не хочет снижать зарплаты, оно вынуждено это сделать из-за малого спроса на свою продукцию, заставляющего переходить на режим жёсткой экономии. Безработица, низкий уровень оплаты труда и страх потерять работу заставляют население предельно сокращать личные расходы, то есть приводят к низкому спросу.

Важным в механизме формирования кризиса является кризис доверия: предприятия требуют друг от друга немедленной оплаты долгов, как из опасения, что должник может обанкротиться, так и из-за тяжёлого положения самих заимодавцев. В тяжёлой экономической ситуации требования немедленной оплаты долгов приводят к банкротствам. Банкротство должников дополнительно ухудшает положение заимодавца и может, в свою очередь, приводить к его банкротству, то есть возникает цепная реакция банкротств.

Кроме того, низкие зарплаты приводят к снижению себестоимости товаров; в сочетании с жёсткой конкуренцией за уменьшающиеся рынки цены на товары падают. Происходит дефляция (снижение цен). Дефляция затрудняет возврат долгов, если они не прикреплены к индексу потребительских цен.

Кризис перепроизводства следует отличать от рецессии, в ходе которой баланс спроса и предложения если и нарушается, то гораздо слабее, а также от кризиса какой-то отрасли. В последнем случае уволенные работники находят себе работу в других отраслях, и уровень безработицы или зарплат в целом меняется мало.

Циклические кризисы перепроизводства

Первый цикл Кондратьева

Кризис 1825 года

В начале 1820-х годов английский рынок испытывал избыток капиталов. Например, в 1824 году правительство сумело снизить ставки по своим заимствованиям с 5 и 4 % соответственно до 4 и 3,5 %. Применение свободным капиталам нашлось благодаря Испанской революции 1820—1823 годов, которая привела к успеху войны за независимость Латинской Америки. На открывшиеся рынки устремился поток британских товаров, покупка которых оплачивалась британским же капиталом: с 1822 по 1825 годы экспорт в страны Южной Америки увеличился с 3,2 до 6,4 млн. ф. ст. в год, объём предоставленных Британией займов этому региону составил в 1824—1825 годах 21,3 млн ф. ст. Росту внешней торговли способствовали также направленные в сторону фритредерства изменения в Навигационный акт, принятые по инициативе министра финансов У. Хаскиссона. Интенсивно развивался и внутренний рынок Англии, в частности, строительная отрасль. Так, производство кирпича с 1822 по 1825 год выросло на 92,3 %, в 1825 году открылась и первая в мире железная дорога Стоктон — Дарлингтон. В 1820—1825 годах выплавка чугуна увеличилась на 58 %, потребление хлопка на 38 %. Расширение спроса (в первую очередь инвестиционного) привело к спекулятивному росту цен: в конце 1824 — начале 1825 годов цены на машины выросли на 20 %, на кофе на 32 %, на перец на 41 %, на железо на 76 %, на цинк на 103 %, на американский хлопок на 109 %.

Кризисные явления начались во II квартале 1825 года с сокращения объёмов экспорта, во внешнеторговом балансе возникло отрицательное сальдо, что привело к оттоку золота из страны. Первым пострадал финансовый сектор: 2 августа Банк Англии прекратил выдавать ссуды под залог любых ценных бумаг, в августе и сентябре несколько раз вспыхивала биржевая паника, по результатам года золотой запас Банка Англии снизился с 10,7 до 1,2 млн ф. ст. Промышленность в полной мере ощутила влияние кризиса в 1826 году: экспорт шерстяных изделий упал на 19 %, а хлопчатобумажных тканей на 23 % по сравнению с 1824 годом, произошло снижение цен — на цинк на 38 %, на кофе на 39 %, на перец на 40 %, на машины на 50 %, на американский хлопок на 59 %. С 1 октября 1825 по 1 октября 1826 года произошло 3 549 банкротств по сравнению с 1 345 годом ранее.

Английский кризис сказался и в других странах. Экспорт США снизился на 22 %, цены на хлопок снизились в 2 раза, в 1826 году бездействовало не менее трети хлопковых веретён страны. Экспорт Франции снизился на 15 %, совокупная мощность вновь установленных паровых машин снизилась с 1 187 л. с. в 1826 до 595 л. с. в 1828 году. Российский экспорт снизился в денежном выражении на 22 %, в том числе экспорт лесоматериалов на 33 %, шерсти на 70 %.

Кризис 1837 года

Предыдущий кризис стимулировал внедрение в промышленности новых технологий, что привело к снижению себестоимости и падению цен. Последнее повлекло за собой оживление экспорта: в 1825—1830 годах экспорт хлопчатобумажных изделий из Англии вырос в натуральном выражении на 38,9 %, что однако дало прирост выручки только на 5,4 %. Внешние рынки быстро переполнились, что стало причиной ощутимого спада в 1829—1831 годах. Спад происходил на фоне столь значительных политических событий, как Июльская революция 1830 года во Франции, Польское восстание 1830 года, восстание лионских ткачей 1831 года, избирательная реформа в Англии 1832 года, Июньское восстание 1832 года во Франции и заговор грузинского дворянства 1832 года.

Новый подъём начался в Англии в 1834 году благодаря расширению внутреннего рынка: хорошие урожаи на протяжении нескольких лет подряд позволяли держать самые низкие цены на хлеб за предшествующие 60 лет, что стимулировало спрос на промышленные товары. В период 1833—1836 годов английская промышленность увеличила выработку хлопчатобумажной пряжи на 53 %, выплавку чугуна на 71 %, добычу угля на 87 %; объём ежегодных инвестиций в строительство железных дорог увеличился в 1834—1836 годах в 7,3 раза. Произошёл рост цен: к середине 1836 года по сравнению с осенью 1832 года шёлк итальянский подорожал на 62 %, хлопок американский на 83 %, свинец на 104 %. Окончание периода хороших урожаев привело к удорожанию пшеницы в 1835—1839 годах на 82 %.

Весной 1836 года перепроизводство привело к снижению оборачиваемости товарных запасов, что вызвало рост спроса на кредит. Золотой запас Банка Англии снизился с 8 млн ф. ст. в марте до 5,3 млн ф. ст. в августе. Банк повысил учётную ставку с 4 до 5 % годовых и запретил учитывать американские векселя. Курсы акций и цены в середине года стали стремительно падать. Снижение цен на минимуме 1837 года составило: свинец — на 34 %, шёлк до 38 %, хлопок на 40 %, железо на 44 %. Экспорт хлопчатобумажных тканей снизился в натуральном выражении на 17 %, шерстяных тканей на 46 %. В конце 1836 года металлурги Уэльса, Шотландии, Стаффордшира и Шропшира попытались остановить падение цен заключением картельного соглашения, предусматривавшего согласованное снижение производства на 20 %.

В 1837 году лопнул экономический пузырь, созданный спекулянтами в секторе недвижимости. 10 мая 1837 года все банки прекратили выплаты золотых и серебряных монет.. Это получило название паники 1837 года. За Паникой последовал пятилетний кризис, сопровождавшийся банкротствами банков и высоким уровнем безработицы.

Второй цикл Кондратьева

Кризис 1873 года (Долгая депрессия)

Долгая депрессия, известная в то время как Великая депрессия, длилась с 1873 по 1896 год. Она захватила большую часть мира и происходила на фоне Второй промышленной революции.

Третий цикл Кондратьева

Кризис 1929 года (Великая депрессия)

Великая депрессия, затронувшая большинство стран капиталистического мира, свирепствовала в 1930-е годы. Депрессия началась с биржевого краха 1929 года в Америке, длившегося с 24 по 29 октября 1929. Краху предшествовал спекулятивный бум, когда взвинчивание цен на акции привело к образованию экономического пузыря. Кризис достаточно быстро распространился по всему миру. Он продолжался вплоть до Второй мировой войны: даже в 1939 году уровень производства составлял 90 % от уровня 1932 года, а безработица 17 %.

Пятый цикл Кондратьева

Кризис 1973 года

Менее чем через год после «нефтяного шока» экономика западных стран была ввергнута в кризис перепроизводства — первый классический кризис за весь послевоенный период. Увеличение издержек производства, связанных с повышением цен на нефть, привело к росту себестоимости продукции почти всех отраслей хозяйства. Когда товарные запасы, имевшиеся осенью 1973 г., закончились, то начался стремительный рост оптовых и розничных цен. Вызванное им сокращение платежеспособного спроса и ухудшение инвестиционного климата привело к снижению уровня производства на протяжении девяти месяцев 1974 г. Падение промышленных показателей в США составило 15 %, в Италии и Франции — 14 %, в ФРГ — 8 %, в Великобритании — 7 %. Кризис перепроизводства вызвал рост безработицы, что, в свою очередь, еще больше сокращало потребительский спрос и уровень инвестиционной активности. Под ударом оказались предприятия и компании, связанные со всемирно известными крупнейшими корпорациями и банками. Кризис 1974 г. породил общую долговременную стагнацию индустриальной производственной системы

Литература

• Афтальон (Афталион) А. [economuch.com/ucheniy-ekonomicheskih-istoriya/periodicheskie-krizisyi-pereproizvodstva-gos.html Периодические кризисы перепроизводства: В 2 томах] = Les crises périodiques de surproduction. — М.-Л.: Госиздат, 1930. — 241 с.
• Варга Е. С. Избранные произведения: В 3 томах. — М.: Наука, 1974. — Т. 2. Экономические кризисы. — 432 с. — 5 500 экз.
• Варга Е. С. Современный капитализм и экономические кризисы: Избранные труды. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — 504 с. — 3 000 экз.
• Вирт М. История торговых кризисов в Европе и Америке = Geschichte der Handelskrisen. — СПб.: Редакция журнала «Знание», 1877. — XV, 485 с.
• Гринин Л. Е., Коротаев А. В. [cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=221&Itemid=1 Глобальный кризис в ретроспективе. Краткая история подъемов и кризисов. От Ликурга до Алана Гринспена]. — 1-е изд. — М.: Либроком, 2010. — 336 с. — ISBN 978-5-397-00998-0.
• Мендельсон Л. А. Теория и история экономических кризисов и циклов: В 3 томах.
  • Том I. — М.: Соцэкгиз, 1959. — 691 с. — 10 000 экз.
  • Том II. — М.: Соцэкгиз, 1959. — 767 с. — 10 000 экз.
  • Том III. — М.: Мысль, 1964. — 527 с. — 4 000 экз.
• Перепроизводство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Струмилин С. Г. X. Промышленные кризисы в России (1847—1907 гг.) // Очерки экономической истории России и СССР. — М.: Наука, 1966. — С. 414-458. — 513 с. — 2 500 экз.
• Трахтенберг И. А. Денежные кризисы. 1821-1938. — 2-е изд. — М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1963. — 730 с.
• Трахтенберг И. А. Капиталистическое воспроизводство и экономические кризисы (Очерк теории). — 2-е изд. — М.: Госполитиздат, 1954. — 199 с. — 150 000 экз.
• Туган-Барановский М. И. Кризисы хозяйственные // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Туган-Барановский М. И. Периодические промышленные кризисы. История английских кризисов. Общая теория кризисов. — 5-е изд. — М.: Наука, 1997. — 573 с. — (Памятники экономической мысли).
• Циклов экономических теории / Осадчая И. М. // Франкфурт — Чага. — М. : Советская энциклопедия, 1978. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 28).</span>
• Перепроизводство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Кризис перепроизводства

– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.