Кризис Римской империи III века

Императорские династии Древнего Рима

Принципат (27 до н. э. — 192 н. э.)

Юлии-Клавдии (27 до н. э. — 68 н. э.)

Гражданская война (68—69)

Династия Флавиев (69—96)

Династия Антонинов (96—192)

Бюрократизированный принципат (193—235)

Гражданская война (193—197)

Династия Северов (193—235)

Политический кризис (235—284)

Солдатские императоры (235—284)

Галльская империя (258—273)

Пальмирское царство (262—273)

Доминат (с 284)

Тетрархия (293—313)

Гражданские войны (306—323)

Династия Константина (305—363)

Династия Валентиниана (364—378)

Династия Феодосия (378—395)

Западная Римская империя (395—476)

Династия Феодосия

Восточная Римская империя (Византийская империя)

Династия Феодосия (395—457)

Династия Львов (с 457)

Кризис Римской империи III века — период истории Римской империи, хронологические рамки которого как правило определяют между гибелью Александра Севера в 235 году и провозглашением императором Диоклетиана в 284 году. Этот период характеризуется рядом кризисных явлений в экономике, ремесле, торговле, а также нестабильностью государственной власти, внутренними и внешними военными столкновениями и временной потерей контроля Рима над рядом областей. В различных исторических школах взгляды на причины возникновения кризисных явления различаются, в том числе существует мнение об отсутствии необходимости выделять III век в качестве отдельного периода римской истории.

Предыстория

После убийства последнего императора династии Антонинов Коммода в Империи начинается гражданская война 193—197 гг. Ряд видных лидеров провозглашают себя императорами: Пертинакс и Дидий Юлиан в Риме, командующий дунайской армией Септимий Север, командующий сирийскими легионами Песценний Нигер и Клодий Альбин в Британии. Императорская власть была официально вручена сенатом вышедшему из войны победителем Септимию Северу, который основал императорскую династию Северов (193—235 гг.).

Септимий опирался исключительно на армию, а режим правления при нем превратился в военно-бюрократическую монархию. Внешняя политика характеризовалась рядом успешных войн с Парфией (195—199 гг.) и с племенами каледонцев (208—211 гг.). После смерти императора его сын Антонин Каракалла (211—217 гг.) убил своего брата Гету, занял престол, после чего начал неоправданную войну с парфянами и был убит заговорщиками. Его преемник префект претория Макрин (11 апреля 217—218 гг.) совершил неудачный поход против парфян, с которыми был заключён невыгодный для римлян мир. Войско было недовольно Макрином; к тому же его азиатские привычки и изнеженность возбуждали всеобщее порицание. Тётке Каракаллы, Юлии Мезе, и двум дочерям её удалось расположить войско к юному Бассиану (Гелиогабалу), который и был провозглашён императором; Меза выдавала его за внебрачного сына Каракаллы. Макрин выслал против него Ульпия Юлиана, но солдаты убили последнего, и всё войско, кроме преторианцев, перешло на сторону Бассиана. Произошла битва при Антиохии, но Макрин, не дождавшись её исхода, обратился в бегство и вскоре был убит. После Макрина правителем римской империи стал Гелиогабал (Элагабал, Бассиан, 218—222 гг.), в марте 222 г. убитый своими воинами. Императором стал 13-летний Александр Север (222—235 гг.), при котором обострился финансовый кризис, а также повысилась угроза со стороны набиравшего мощь Новоперсидского царства, с которым в 231 г. началась война. Александр был убит бунтовщиками, что ознаменовало начало еще более глубокого политического и социально-экономического кризиса.

Эпоха «солдатских императоров»

См. также: Солдатские императоры

С 235 г. начался период «императорской чехарды», империю сотрясали военные столкновения между претендентами на этот пост, а ряд территорий перестали подчиняться центральной власти. Между 235 и 268 годами было провозглашено 29 императоров (включая узурпаторов) и лишь 1 из них, Гостилиан, умер ненасильственной смертью (от чумы). Желанием вывести страну из кризиса, а не насытиться прелестями императорской власти отличались Гай Деций (249—251 гг.), а также аристократ Публий Лициний Валериан (253—260 гг.) и его сын Галлиен (253—268 гг.). Однако и за время их правления активизировался местный сепаратизм, приведший к власти «династию иллирийцев» (эти императоры не состояли в родстве, но все происходили из военного сословия Иллирии): Клавдий II Готский (268—270 гг.) положил начало возрождению Империи, передав престол в руки Луция Домиция Аврелиана (270—275 гг.). Аврелиан отразил нашествие германских племён (впервые вторгшихся в Италию), восстановил римскую администрацию в восточных провинциях и подчинил Галльскую империю. Его власть носила абсолютный характер, что явилось предпосылкой к дальнейшему оформлению имперского домината.

Окончание кризиса

«Иллирийская династия» продолжилась в правлении Марка Аврелия Проба (276—282 гг.), приведшим в порядок имперскую власть в Иллирии, Фракии и Малой Азии. Его преемник Марк Аврелий Кар (282—283 гг.) разбил германцев, после чего на трон взошел иллириец Диокл, известный под именем Диоклетиана, ознаменовав начало периода домината (284—476 гг.). При Диоклетиане и затем (после очередной гражданской войны) при Константине империя укрепилась и ситуация относительно стабилизировалась примерно на 100 лет.

Кризисные явления в последующие века

Последний император, единолично правивший единой Римской империей, Феодосий I разрешил готам селиться на её территории и усилил влияние варваров в римской армии. Вскоре (в начале V века) положение Западно-римской империи значительно осложнилось. В 401 в Италию вторглись вестготы во главе с Аларихом, а в 404 — остготы, вандалы и бургунды под предводительством Радагайса, которых с большим трудом удалось разгромить опекуну императора Гонория (410—423) вандалу Стилихону. После двух осад в 408 и 409 гг. Рим впервые в своей многовековой истории был взят 24 августа 410 г. вестготами Алариха и подвергнут 2-дневному разграблению.

В правление Валентиниана III (425—455) давление варваров на Западно-римскую империю усилилось. В конце 440-х началось завоевание Британии англами, саксами и ютами. В начале 450-х на Западно-римскую империю обрушились гунны во главе с Аттилой. В июне 451 римский полководец Аэций в союзе с вестготами, франками, бургундами и саксами нанес Аттиле поражение на Каталаунских полях (к востоку от Парижа), однако уже в 452 гунны вторглись в Италию. Только смерть Аттилы в 453 и распад его племенного союза избавили Запад от гуннской угрозы. В марте 455 Валентиниан III был свергнут сенатором Петронием Максимом. В июне 455 вандалы захватили Рим и подвергли его страшному разгрому. Западно-римской империи был нанесен смертельный удар. Вандалы подчинили себе Сицилию, Сардинию и Корсику. В 457 бургунды заняли бассейн Родана (совр. Роны), создав самостоятельное Бургундское королевство. Под властью Рима к началу 460-х осталась фактически одна Италия. Престол стал игрушкой в руках варварских военачальников, которые по своей воле провозглашали и низвергали императоров. Затянувшейся агонии Западно-римской империи положил конец скир Одоакр: в 476 он сверг последнего западно-римского императора Ромула Августа, отослал знаки высшей власти византийскому императору Зенону и основал на территории Италии собственное варварское королевство. Восточно-римский император Зенон возвёл Одоакра в патриции и признал римским наместником.

См. также

• Скифская война III века

Литература

• Сергеев И. П. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/sergeev/03.php Римская империя в III веке нашей эры. Проблемы социально-политической истории]. — Харьков: Майдан, 1999. — 223 с.
• Циркин Ю. Б. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2741 «Военная анархия» (из политической истории Рима III в. н.э.)] // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира : альманах / Ред. Э. Фролов. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 2010. — Т. 9. — С. 271-288.
• Циркин Ю. Б. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/1678 Альтернативная тенденция в развитии Римского государства в период «военной анархии»] // Восток, Европа, Америка в древности: сб. науч. тр. XVI Сергеевских чтений. — М., 2010. — С. 262-269.

Отрывок, характеризующий Кризис Римской империи III века

– Ты полагал! – закричал князь, всё поспешнее и несвязнее выговаривая слова. – Ты полагал… Разбойники! прохвосты! Я тебя научу полагать, – и, подняв палку, он замахнулся ею на Алпатыча и ударил бы, ежели бы управляющий невольно не отклонился от удара. – Полагал! Прохвосты! – торопливо кричал он. Но, несмотря на то, что Алпатыч, сам испугавшийся своей дерзости – отклониться от удара, приблизился к князю, опустив перед ним покорно свою плешивую голову, или, может быть, именно от этого князь, продолжая кричать: «прохвосты! закидать дорогу!» не поднял другой раз палки и вбежал в комнаты.
Перед обедом княжна и m lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе, стояли, ожидая его: m lle Bourienne с сияющим лицом, которое говорило: «Я ничего не знаю, я такая же, как и всегда», и княжна Марья – бледная, испуганная, с опущенными глазами. Тяжелее всего для княжны Марьи было то, что она знала, что в этих случаях надо поступать, как m lle Bourime, но не могла этого сделать. Ей казалось: «сделаю я так, как будто не замечаю, он подумает, что у меня нет к нему сочувствия; сделаю я так, что я сама скучна и не в духе, он скажет (как это и бывало), что я нос повесила», и т. п.
Князь взглянул на испуганное лицо дочери и фыркнул.
– Др… или дура!… – проговорил он.
«И той нет! уж и ей насплетничали», подумал он про маленькую княгиню, которой не было в столовой.
– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.