Крик (фильм, 1996)

Крик
The Scream
Жанр	слэшер
Режиссёр	Уэс Крэйвен
Продюсер	Кэти Конрад Кэри Вудс Стюарт Бессер Дикси Кэпп
Автор сценария	Кевин Уильямсон
В главных ролях	Нив Кэмпбелл Дэвид Аркетт Кортни Кокс
Оператор	Марк Ирвин
Композитор	Марко Белтрами
Кинокомпания	Dimension Films Woods Entertainment
Длительность	111 мин.
Бюджет	15 млн долл.
Сборы	$173 046 663
Страна	США США
Год	1996
Следующий фильм	Крик 2
IMDb	ID 0117571
Выход фильма «Крик» (оригинальное название — The Scream)

К:Фильмы 1996 года

«Крик» (англ. Scream) — американский слэшер режиссёра Уэса Крэйвена, положивший начало одноимённой серии фильмов ужасов, сосредоточенных на персонаже Сидни Прескотт (Нив Кэмпбелл), которую на протяжении всех фильмов преследуют различные люди в маске призрака. Картина вызвала скандал в ряде стран из-за откровенного показа насилия и последовавших вслед за демонстрацией фильма подражаний. В Японии картину едва не лишили кинопроката. Рабочим названием фильма было «Очень страшное кино», которое не было использовано, однако дало имя серии пародийных фильмов. В США фильм собрал 103 046 663$, в остальном мире 70 млн долларов. Премьера фильма состоялась 18 декабря 1996 года в Лос-Анджелесе, а 20 декабря фильм вышел в широкий прокат на территории США. Это единственная часть из всей серии, которая не шла в российском прокате и поэтому не имеет официального дубляжа.

Сюжет

Ученица старшей школы в Вудсборо Кейси Бейкер (Дрю Бэрримор) поздно вечером находится дома одна и ждёт, когда к ней придёт её парень Стив Орф (Кевин Патрик Уоллс). Она получает кокетливый телефонный звонок от незнакомца, который спрашивает её «Каков твой любимый фильм ужасов?» Ситуация быстро выходит из под контроля, поскольку незнакомец начинает проявлять на словах нездоровый садизм в отношении Кейси и угрожает её жизни. Затем Кейси обнаруживает, что Стив удерживается незнакомцем в заложниках, который грозит его убить, если Кейси неправильно ответит на вопросы о фильмах ужасов. Кейси срезается на вопросе об имени убийцы в серии «Пятница 13-е» (она называет только Джейсона Вурхиза, но не упоминает его мать Памелу), после чего Стива убивают, а сам убийца в маске призрака нападает на Кейси и убивает её ножом. Родители Кейси, вернувшись домой, находят её выпотрошенный труп, повешенный на дерево.

Начинается расследование, Вудсборо наполняют толпы репортёров. Другая школьница Вудсборо Сидни Прескотт (Нив Кэмпбелл) пытается справиться со своим трауром: близится годовщина смерти её матери Морин (Линн Макри), которую изнасиловал и убил Коттон Уири (Лев Шрайбер). На следующий день после убийства Кейси поздно вечером Сидни тоже получает звонок с угрозами от незнакомца, а затем подвергается его нападению. Девушке удаётся запереться в своей комнате, после чего к ней через окно пробирается её друг Билли Лумис (Скит Ульрих), чтобы помочь ей, но в какой-то момент он роняет сотовый телефон, и Сидни кажется, что это он был нападавшим. Билли арестовывают, а назойливая репортёрша Гейл Уэзерс (Кортни Кокс), беседуя с Сидни, затрагивает смерть её матери и неожиданно бьёт в больное место Сидни. Дело в том, что Коттон Уири был обвинён исключительно на основе показаний Сидни: в ту ночь, когда Сидни нашла труп Морин, она видела, как из их дома выбегал человек в куртке, похожей на куртку Коттона, но его лица она не видела. Дотошная Гейл высказывает мысль, которая явно мучает Сидни: убийцей мог быть вовсе не Коттон. Сидни проводит ночь в доме её подруги Татум Райли (Роуз Макгоуэн), где ночью опять получает звонок от незнакомца, который саркастически иронизирует на тем, что «бедный Билли незаслуженно попал за решётку», и советует Сидни подумать то же самое и про Коттона.

Билли отпускают, так как проверка звонков его сотового показывает, что он не звонил Сидни. Однако обнаруживается, что звонок был сделан с телефона отца Сидни Нила Прескотта (Лоуренс Хехт), который в накануне нападения на Сидни уехал на несколько дней по делам и сейчас до него не могут дозвониться. Между тем, события вынуждают власти Вудсборо закрыть старшую школу на некоторое время и ввести в городе комендантский час. После того как ученики покидают школу, убийца убивает директора Химбри (Генри Уинклер). Друг Билли, Сидни и Татум Стью Мэйхер (Мэттью Лиллард) решает по поводу отмены занятий устроить у себя в доме вечеринку. Сидни приходит туда в сопровождении Татум и ещё одного их друга Рэнди Микса (Джейми Кеннеди). Туда же незваной заявляется Гейл, которой кажется, что убийца точно нанесёт там удар. За вечеринкой приглядывает помощник шерифа и брат Татум Дьюи (Дэвид Аркетт). Вскоре Татум погибает, когда убийца с помощью двери гаража сворачивает её шею. Сразу после этого объявляется Билли, который уединяется с Сидни, чтобы окончательно разрулить их отношения, и в конечном итоге они занимаются любовью. Выясняется, что найден труп директора Химбри, и большая часть ребят уходят с вечеринки, и в доме остаются только сам Стью, Сидни, Билли и Рэнди. Гейл и Дьюи прогуливаются неподалёку от дома, а оператор Гейл Кенни Джонс (Уильям Эрл Браун) следит за домом из своего фургона.

Когда Билли и Сидни одеваются, неожиданно объявляется убийца и убивает Билли. Сидни удаётся выбраться из дома через окно на чердаке. Тем временем, Гейл и Дьюи находят недалеко от дома машину отца Сидни Нила и думают, что это он убийца. Гейл решает уехать на их с Кенни фургоне, но вылетает в кювет, когда у неё на пути появляется деморализованная Сидни. Дьюи тем временем исследует дом и тоже подвергается нападению убийцы, который вырубает его. Сидни возвращается в дом, где забирает у Дьюи пистолет, а затем натыкается на Стью и Рэнди, которые оба обвиняют друг друга в убийствах. Сидни спасается от них в доме, где находит ещё живого Билли. Она даёт ему пистолет, и тот, подпустив Рэнди поближе, выстреливает в него, после чего показывает, что его раны были не смертельными и что это они со Стью убийцы. Втолкнув Сидни на кухню, они раскрывают ей мотив: мать Сидни Морин была на самом деле особой лёгкого поведения и в конечном итоге заставила отца Билли Хэнка (К. У. Морган) уйти из семьи. Имелся у неё роман и с Коттоном Уири, которого Стю и Билли ловко подставили, убив Морин. Выясняется, что Нил Прескотт всё это время находился у ребят в заложниках; теперь они собираются разыграть спектакль: они убьют Сидни и Нила, выставив всё так, будто убийцами были именно они, а Стью и Билли будут чудом уцелевшими жертвами. В этот момент в дело вмешивается Гейл, выжившая после автокатастрофы. В завязавшейся схватке Сидни убивает Стью, обрушив ему на голову телевизор. Затем обнаруживается, что Рэнди тоже жив, но тут на них нападает Билли, и Сидни добивает его, выстрелив ему в голову. В финальных кадрах над домом поднимается солнце, а на его крыльце Гейл делает репортаж.

В ролях

Актёр	Роль
Дэвид Аркетт	Дуайт (Дьюи) Райли помощник шерифа Дуайт (Дьюи) Райли
Нив Кэмпбелл	Сидни Прескотт Сидни Прескотт
Кортни Кокс	Гейл Уэзерс Гейл Уэзерс
Мэттью Лиллард	Стю Мэйхер Стю Мэйхер
Роуз Макгоуэн	Татум Райли Татум Райли
Скит Ульрих	Билли Лумис Билли Лумис
Джейми Кеннеди	Рэнди Микс Рэнди Микс
Уильям Браун	Кеннет Джонс Кеннет Джонс
Джозеф Уипп	Бёрк шериф Бёрк
Лев Шрайбер	Коттон Уири Коттон Уири (эпизод)
Дрю Бэрримор	Кейси Бейкер Кейси Бейкер
Кевин Патрик Уоллс	Стивен Орт Стивен Орт
Дэвид Бут	Бейкер мистер Бейкер (отец Кейси)
Линда Блэр	журналистка
Уэс Крэйвен	Фред уборщик Фред
Линн Макри	Морин Робертс-Прескотт Морин Робертс-Прескотт
Генри Уинклер	директор школы
Лоуренс Хехт	Нил Прескотт Нил Прескотт
К. У. Морган	Хэнк Лумис Хэнк Лумис
Роджер Джексон	голос по телефону

История создания

Сценарий

Изначально Кевин Уильямсон написал сценарий под рабочим названием «Scary Movie», которое спустя несколько лет стало официальным названием кино-пародии «Очень страшное кино», чья центральная сюжетная линия обыгрывает сюжет «Крика». Отправной точкой вдохновения Уильямсона послужил переданный 9 марта 1994 года эпизод новостной рубрики «Turning Point », который был посвящён серийному убийце Дэнни Роллингу по прозвищу «Гейнсвиллский потрошитель» — характерной особенностью его преступлений было расположение тел таким образом, чтобы подчеркнуть кровавую бойню в комнатах, для чего он даже устанавливал в комнате несколько зеркал и обезглавливал и/или укладывал тела своих жертв (всего он убил 8 человек) в определённые позы. Ещё одним вдохновением послужил случай из жизни самого Уильямсона — один раз он обнаружил у себя в доме открытое окно. Первый черновик сценария был объёмом всего 18 страниц и охватывал лишь вступление фильма. После этого он отложил черновик и сосредоточился на сценарии «Убить миссис Тингл», который в 1995 году был выкуплен неизвестной компанией, но затем лёг на полку. Испытывая финансовые трудности Уильямсон уединился в Палм-Спрингс и начал развивать черновик «Scary Movie» в полноценный сценарий, рассчитывая как можно скорее его продать. За три дня он написал весь сценарий и два пяти-страничных черновика «Scary Movie 2» и «Scary Movie 3» в качестве возможных сиквелов — он надеялся, что так продюсеры увидят в его сценарии больше потенциала. По словам Уильямсона, причина, почему он решил написать сценарий именно триллера (тот же «Убить миссис Тингл» больше представляет собой психологическую драму), была в том, что ему хотелось увидеть фильм, аналогичный любимым фильмам ужасов из его детства, вроде «Хэллоуина», чей успех, по мнению Уильямсона, до сих пор никто не повторил. Его восхищение триллерами прошлой эпохи, в конечном итоге, отразилось в сценарии в виде множества отсылок и намёков на такие фильмы, как всё тот же «Хэллоуин», «Пятница, 13-е», «Кошмар на улице Вязов», «Когда звонит незнакомец» (фактически, вся вступительная сцена «Крика» очень похожа на вступительную сцену «Когда звонит незнакомец») и «Выпускной». Работая над сценарием Уильямсон так же часто слушал саундтрек «Хэллоуина» — его отрывки звучат в фильме в сценах, где персонажи смотрят этот фильм по телевизору.

В июне 1995 года Уильямсон показал сценарий своему агенту Робу Пэрису, чтобы выставить его на продажу. Пэрис воспринял сценарий очень пессимистично, предупредив Уильямсона, что сценарий с обильным наличием насильственных и кровавых сцен (там присутствовало множество детальных описаний выпотрошенных трупов, у которых вываливались внутренние органы) мало кто захочет купить. В конечном итоге Уильямсону, когда компания «Miramax Films» купила сценарий, действительно пришлось вырезать большую часть кровавых сцен, но когда режиссуру возглавил Уэс Крэйвен, то они с Уильямсоном вернули большую часть этих сцен. Между тем Уильямсон хотел удалить из окончательного варианта сцену, где Сидни подвергается нападению неизвестного в школьном туалете, поскольку всё же посчитал её неуместной. Крэйвен же, однако, настоял на том, чтобы сцену оставили, потому что считал, что она лучше раскрывает образ Сидни и её отношения с покойной матерью — позже Уильямсон признал правоту Крэйвена. Продюсер Боб Вайнштейн, читая сценарий, заметил, что около 30 страниц (что, фактически, равняется 30 минутам экранного времени) не содержит ни одного убийства, поэтому Уильямсон решил «убить» директора Химбри, чем непреднамеренно решил проблему финала — когда он писал его, то так и не смог придумать причину того, чтобы большая часть ребят покинула вечеринку в доме Стю. Смерть Химбри стала решением этого — ребята узнают, что найден его труп, и решают на него посмотреть. Уильямсон так же не мог решить, стоит ли давать убийцам мотив для убийств или же сделать их невменяемыми: с одной стороны он считал, что для зрителей будет важно знать причины, которые толкнули ребят на бойню, но в то же время ему казалось, что отсутствие мотивации только усилит атмосферу ужаса. Аналогично мнения по этому вопросу разделились и у руководства «Miramax». Поскольку убийц было двое, то Уильямсон пошёл по двойному пути: у Билли Лумиса был мотив в виде мести за разрушенную семью, а у Стю Мэйхера в репликах содержится намёк на то, что его мотив был вызван «давлением со стороны общества» (что фактически означает, что он как раз не имеет мотива, так как мотив Билли касался лишь одной Сидни, а остальные жертвы ему были совершенно не нужны). Проблема мотивов отражена в одном из финальных эпизодов, где Сидни, дурача Стю по телефону, спрашивает, какой у последнего мотив (намекая на его неполноценность как убийцы, которым он себя считает).

Разработка проекта

Сценарий «Scary Movie» был выставлен на продажу в пятницу в июне 1995 года, но не получил никаких заявок. К следующему понедельнику сценарий стал предметом больших торгов между множеством киностудий, включая «Paramount Pictures», «Universal Studios» и «Morgan Creek Productions». Продюсер Кэти Конрад, ознакомившись со сценарием, посчитала, что он именно то, что искали Боб и Харви Вайнштейны с киностудии «Dimension Films» (которая тогда была подразделением «Miramax Films»). «Dimension» выпустило к тому моменту несколько фильмов-ужасов и намеревалось сосредоточиться на этом жанре. Конрад принесла сценарий помощнику Боба Вайнштейна Ричарду Поттеру, который тоже разглядел в сценарии потенциал и отнёс его Вайнштейну. После этого кинокомпании начали покидать торги по мере того, как цена на сценарий стала возрастать. Наконец, осталась сама «Dimension» и Оливер Стоун, работавший тогда на «Cinergi Pictures». Уильямсон сделал выбор в пользу «Dimension», так как посчитал, что они немедленно приступят к съёмкам, а заодно не урежут кровавые сцены в сценарии. «Miramax» заплатила ему 400 тысяч долларов и заключила контракт на два сиквела и возможность съёмок четвёртого фильма, который должен был стать отдельной частью.

Уэс Крэйвен пришёл в проект на самой ранней стадии, ещё когда сценарий был выставлен на торги и «Dimension» предлагала ему лично выкупить его и стать его режиссёром. Однако, когда Крэйвен закончил читать сценарий, тот был уже куплен, но Боб Вайнштейн, знакомый с предыдущими работами Крэйвена, всё равно хотел, чтобы именно он занял пост режиссёра, так как считал, что именно Крэйвен сможет полноценно воплотить то, что задумал Уильямсон. Крэйвен, однако, изначально ответил отказом: во-первых, он собирался заняться съёмками ремейка «Призрак дома на холме», а во-вторых, он собирался дистанцироваться от жанра ужасов, потому что устал и от него и от царящей в нём женофобии. Пока Крэйвен отвечал отказом на неоднократные предложения, Вайнштейн предлагал пост режиссёра таким знаменитостям, как Роберту Родригесу, Дэнни Бойлу, Джорджу Ромеро и Сэму Рэйми, но все кандидатуры были отвергнуты Уильямсоном, который был очень обеспокоен тем, что многие режиссёры, ознакомившись со сценарием, воспринимали его, как чёрную комедию. Тем временем, планы по ремейку «Призрак дома на холме» были свёрнуты и Крэйвен всё же решился возглавить режиссуру. На его решение повлияло так же и то, что к тому моменту он услышал, что Дрю Бэрримор по собственной воле подписалась на съёмки в фильме, и Крэйвен посчитал, что этот фильм ужасов с такой известной актрисой будет сильно отличаться от тех, что были выпущены раннее.

Кастинг

Первоначально, роль Сидни Прескотт предназначалась Дрю Бэрримор — актриса прочитала сценарий и заинтересовалась проектом ещё до того, как был назначен режиссёр. Когда в проекте оказался Уэс Крейвен, он отметил, что хотел, чтобы она участвовала в съёмках, так как её имя могло привлечь других именитых актёров к работе над фильмом. Однако когда съёмки начались, стало понятно, что рабочий график актрисы не позволит ей сняться в главной роли, но, желая продолжить съёмки, она согласилась на маленькую роль Кейси Бейкер, которая умирает в начале фильма, — съёмки её сцен заняли всего 5 дней. После этого, на роль Сидни проходили прослушивание Мелисса Джоан Харт, Мелани Лински, Эй Джей Лангер (она даже проходила скрин-тест), Мелинда Кларк, Алисия Уитт и Бриттани Мёрфи. Кроме того, роль была предложена Риз Уизерспун и фаворитке Кевина Уильямсона Молли Рингуолд, но Уизерспун отказалась, а Рингуолд, которой тогда было уже 27 лет, посчитала, что не сможет сыграть подростка. В итоге, роль получила канадская актриса Нив Кэмпбелл, которую Уэс увидел в телесериале «Вечеринка на пятерых» — по мнению режиссёра, она могла «достоверно сыграть невинность и справиться с физически и эмоционально тяжёлой ролью». Хотя Кэмпбелл сомневалась в предложенной ей роли, так как до начала съёмок «Крика» снялась в другом ужастике — «Колдовство» 1996 года, — и не хотела возвращаться к этому жанру, она всё же согласилась на роль Сидни, поскольку это была первая главная роль в её карьере.

На роль Билли пробовались Кевин Патрик (он снялся в фильме в качестве парня героини Дрю Бэрримор) и Джастин Уолин (у него было парное прослушивание с Кэмпбелл), была она предложена и Дэвиду Аркетту, но он, ознакомившись со сценарием, попросил роль Дьюи. На роль Стью пробовался Фредди Принц младший (сыгравший Стю Мэттью Лиллард случайно попался на глаза ассистентке Лайзе Бич, когда сопровождал свою подругу на другое прослушивание, проходившее в том же здании, и она уговорил его пойти на пробы), на роль Татум Райли — Минди Кларк, Ребекка Гэйхарт и Шарлота Айанна, а роль Гэйл Вэзерс была предложена Джанин Гарофало, однако она отклонила это предложение. На роль Рэнди пробовались Джейми Кенедди и Брекин Мейер и, хотя продюсеры утвердили Кеннеди, студия была против его кандидатуры в виду отсутствия в его карьере до этого главных ролей. В фильме приняла участие Линда Блэр, получившая известность своим участием в фильме «Изгоняющий дьявола». Она сыграла роль одного из репортёров, произносящего следующую фразу: «Люди хотят знать, люди имеют право знать!…» (People want to know, they have a right to know!).

Съёмки

Съёмки фильма проходили в период с 15 апреля 1996 года по 14 июня 1996 года. Фильм планировалось снимать в школе города Санта-Роза, штат Калифорния, однако руководство школы после прочтения сценария отказало в этом. Тогда съёмки были перенесены в Хилдсбург. В процессе съёмок от некоторых изначальных идей Кевина Уильямсона в силу различных обстоятельств пришлось отказаться. Так герой Дэвида Аркетта, Дьюи Райли, по замыслу должен был погибнуть в концовке фильма, однако при осуществлении тест-просмотров зрителям так понравился персонаж, что режиссёр решил оставить его, для чего переснял концовку фильма. Однако в фильме в сцене, когда Билли бьет Гэйл и она падает на Дьюи, последний лежит неподвижно и не дышит, так как предполагалось, что он будет мёртв. Актрисе Роуз МакГоун пришлось пожертвовать цветом своих волос — она специально перекрасилась в рыжую для того, чтобы цвет её волос отличался от цвета волос актрисы Нив Кэмпбелл. Также пришлось отказаться и от некоторых видов смертей — первоначально планировалось, что Татум умрёт от упавшей на неё двери гаража, но в итоге была реализована идея ассистента Кевина Уильямсона, заключающаяся в смерти посредством дверцы для кошки на двери гаража.

Роль убийцы в маске во всех сценах (за исключением одной) исполнял профессиональный каскадёр. В этой самой сцене, когда убийца подкрадывается к Рэнди, его роль исполнил актёр Скит Ульрих, исполнивший роль Билли Лумиса. Для этого он специально спросил разрешение у режиссёра. При съёмках одной из сцен, когда Сидни прыгает из кладовки и наносит два удара острием зонтика в грудь Билли, случился казус: на груди Скита Ульриха была защищающая прокладка, первый удар зонтиком пришёлся по ней, а вот второй уже в незащищённую часть, из-за чего реакция Скита оказалась очень правдоподобной, в связи с этим этот дубль был включён в окончательный монтаж фильма. Случайность произошла и при съёмках ещё одной сцены — когда телефонная трубка выпадает из рук Билли и бьёт Стью по голове, в результате чего Мэттью Лиллард выдал незапланированную по сценарию реплику (сцена вошла в окончательный монтаж фильма). Не менее казусной была ситуация, когда местная полиция связалась со съёмочной группой, думая, что кому-то из них звонит реальный убийца.

Первоначальный съёмочный материал вызвал некоторые нарекания продюсера фильма Боба Вайнштейна, а именно, ему не понравилась маска убийцы. Тогда он предложил на выбор семь масок, каждую из которых необходимо было опробовать. Однако после съёмок одной из сцен с участием Дрю Бэрримор отснятый материал понравился Вайнштейну и он оставил имеющуюся маску. Саму же маску убийцы нашёл Уэс Крэйвен в одном из небольших магазинов в Калифорнии. Для придания лицу Дрю Бэрримор должной натуралистичной испуганности, Уэс Крэйвен часто рассказывал ей жестокие истории о том, как животные дерутся между собой.

Факты

• Количество убитых в фильме — семь.
• Первый фильм, снятый по сценарию Кевина Уильямсона.
• Начальная сцена с участием героини Дрю Бэрримор длится 12 минут.
• В ходе съёмок фильма отношения между Кортни Кокс и Дэвидом Аркеттом стали довольно близкими, позже они поженились.
• В ходе съёмок было использовано около 50 галлонов бутафорской крови.

Связи с другими фильмами

• Дом, который показывается в начальной сцене фильма, находится через дорогу от дома, который был использован для съёмок фильма «Куджо». А дом Татум находится через дорогу от дома, который использовался для съёмок фильма «Тень сомнения».
• В фильме есть отсылка к фильму Уэса Крэйвена «Последний дом слева», где первая жертва также была выпотрошена.
• Сцена, в которой мёртвая Кейси висит на дереве, схож с одной из сцен начала итальянского фильма ужасов «Суспирия».
• В фильме, помимо фильма Хэллоуин, существует ещё две отсылки к фильмам с участием Джейми Ли Кёртис: это фильм «Мамины дети», постер которого можно увидеть в видеопрокате, и «Их поменяли местами», название которого просто упоминается в фильме.
• Начальные сцены фильма очень схожи с начальными сценами фильма «Когда звонит незнакомец».

Хэллоуин

• В одной из сцен Татум говорит, что ситуация напоминает ей фильм Уэса Карпентера. Это является отсылкой к имени режиссёра фильма Уэса Крэйвена и к фамилии режиссёра фильма «Хэллоуин» Джона Карпентера.
• Во время просмотра фильма «Хэллоуин» в одной из сцен фильма кто-то из подростков говорит, что кровь там явно не похожа на настоящую. На самом деле в этом фильме довольно мало крови и насилия.
• Во время просмотра фильма «Хэллоуин» Рэнди повторяет «Джейми, сзади», обращаясь к героине Джейми Ли Кёртис, а в это время убийца находится сзади самого Рэнди (Рэнди Микса сыграл актёр с таким же именем — Джейми Кеннеди).
• В фильме также присутствует цитата «Иди в дом Макензи». Эту фразу говорит один из родителей Кейси, когда они приезжают домой.
• В сцене, когда Сидни заходит домой и из кладовой появляется убийца, имеется большое сходство с аналогичной сценой в фильме «Хэллоуин», когда Майкл Майерс готовится убить Боба.
• В фильме звучит музыкальная композиция «Don’t Fear the Reaper», она же звучит в автомобиле в фильме «Хэллоуин», когда в ней сидят Энни и Лори.
• В фильме есть отсылка к фильму «Хеллоуин 4: Возвращение Майкла Майерса», когда Кейси отвечает на вопрос убийцы и повторяет фразу Рэйчел из этого фильма: «Это Джейсон, я смотрела фильм 20 раз, это Джейсон!» (при воспроизведении фразы даже сохраняется соответствующая интонация).
• Фамилия персонажа Билли Лумиса идентична фамилии одного из персонажей указанного «Хэллоуина» — доктора Лумиса.

Кошмар на улице Вязов

• В фильме снялся Джозеф Уипп, ранее сыгравший сержанта полиции Паркера в фильме «Кошмар на улице Вязов», в данном же фильме он сыграл шерифа Бёрка.
• Кэйси Бекер в фильме говорит, что все продолжения к фильму «Кошмар на улице Вязов» отстой, ибо Уэс Крэйвен продал все права на создание дальнейших продолжений ещё до того, как фильм вышел в прокат.
• В одной из сцен можно видеть Татум Райли в футболке с цифрой 10, такую же футболку носил персонаж Джонни Деппа в первой части киносериала.
• Камео-роль в фильме исполнил сам Уэс Крэйвен, он сыграл уборщика, одетого в точно такой же свитер и шляпу, которые носил Фредди Крюгер, кроме того директор обращаясь к уборщику называет его именем Фред.
• Сцена, в которой Билли залезает в комнату Сидни, очень схожа со сценой с аналогичной сценой фильма «Кошмар на улице Вязов», когда то же самое проделывает герой Джонни Деппа.

Пятница, 13-е

• Фильм содержит спойлеры из культового слэшера «Пятница, 13-е».
• Нож, используемый убийцей, идентичен ножу, которым пользовалась миссис Вурхиз в указанном фильме.

Клерки

• В видеопрокате можно видеть постер к фильму, а в сцене, в которой герои смотрят фильм «Хэллоуин», можно заметить видеокассету с данным фильмом. Также видеокассету с этим фильмом можно видеть в сцене, когда Гэйл устанавливает небольшую камеру во время вечеринки.
• Фильм «Клерки» был выпущен Miramax Films, а фильм «Крик» его подразделением Dimension Films.

Правила

Ренди рассказывает своим друзьям правила, следуя которым можно выжить в фильме ужасов:

1. Не заниматься сексом, ибо секс означает смерть.
2. Не пить алкогольных напитков и не употреблять наркотики.
3. Никогда не говорить: «Я сейчас вернусь».
4. Каждый является подозреваемым в убийстве.
5. Никогда не спрашивать «Кто там?» или «Здесь есть кто-нибудь?».
6. Никогда не стараться пойти и проверить, в чём причина странного шума.

При этом знание этих киноведческих наблюдений мало поможет героям фильма. «Фильмы не рождают психов, они делают их изобретательными», — так скажет один из героев.

Импровизации

1. Фраза Стьюи «Я всегда хотел тебя, Сид!» («I always had a thing for ya, Sid!») и ответ Сидни «Размечтался!» («In your dreams!»).
2. В сцене когда Стью видит, что некто взял пистолет, он произносит: «Ээ… Хьюстон, у нас проблема…» («Ah… Houston, we have a problem…»).

Выход фильма

После выхода фильма более чем в три раза выросли продажи телефонов с определителем номера, также было продано большое количество масок, которую носит убийца. В соответствии с Системой возрастной классификации кинопоказа в России фильм имеет категорию: «Фильм разрешен для показа зрителям, достигшим 18 лет». Премьера в России на видео состоялась 19 сентября 1997 года. Дистрибьютор в России лицензионного видеопроката: «Премьер Видео Фильм» (в переводе «Студии Ракурс»).

Релиз

Награды

Год	Награда	Категория	Работа	Результат	Примечания
1996	Премия Международной гильдии ужасов	Лучший фильм	Крик	Победа
	Сатурн	Лучшая актриса	Нив Кэмпбелл	Победа
		Лучшая режиссура	Уэс Крэйвен	Номинация
		Лучший фильм ужасов	Крик	Победа
		Лучший актёр второго плана	Скит Ульрих	Номинация
		Лучшая актриса второго плана	Дрю Бэрримор	Номинация
		Лучший сценарий	Кевин Уильямсон	Победа
1997	MTV Movie Award	Лучшее исполнение	Нив Кэмпбелл	Номинация
		Лучший фильм	Крик	Победа
	Кинофестиваль в Жерармере	Гран-при	Уэс Крэйвен	Победа

Ссылки

• «Крик» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v136657 «Крик»] (англ.) на сайте allmovie
• [www.boxofficemojo.com/movies/?id=scream.htm «Крик»] (англ.) на сайте Box Office Mojo
• [www.metacritic.com/movie/scream «Крик»] (англ.) на сайте Metacritic
• [www.rottentomatoes.com/m/1074316/ «Крик»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
• [www.scream-movie.com/ Scream-Movie.Com/Net]

Отрывок, характеризующий Крик (фильм, 1996)

– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.