Крильон (пароход)
Preussen (Пруссия), с 1946 года Крильон — грузовой морской железнодорожный паром, построенный в 1909 году на верфи Stettiner Maschinebau AG «Vulcan» в Штеттине в Германии и эксплуатировавшийся на паромной линии Зассниц — Треллеборг на пару с судном-близнецом Deutschland. В 1946 году судно было передано Советскому Союзу в качестве репараций для работы на советском Дальнем Востоке, переименовано в Крильон и прослужило до 1975 года. После списания судно использовалось в качестве гостиницы «Морская I» во Владивостоке.
Содержание
История судна
Preussen
Судно под заводским номером 293 по заказу германской компании Königlich Preußische Eisenbahndirektion из Зассница было спущено на воду 3 апреля 1909 года на верфи «Stettiner Maschinebau AG Vulcan» в Штеттине. Судно неограниченного района плавания имело 8 водонепроницаемых переборок. В июне 1909 г. оно было передано заказчику и с 7 июля 1909 года эксплуатировалось на линии Зассниц — Треллеборг до начала Первой мировой войны и продолжало свою деятельность до столкновения 15 октября 1915 года с германским миноносцем S 100 (Torpedbåt T1100)[2] в Балтийском море (54°30′ с. ш. 13°43′ в. д. / 54.500° с. ш. 13.717° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=54.500&mlon=13.717&zoom=14 (O)] (Я)), в результате чего погибло 39 моряков и затонул миноносец.
7 ноября 1915 года вместе с миноносцем V 154 судно участвовало в спасении выживших с торпедированного британской подлодкой E19 крейсера Undine.
После окончания первой мировой войны судно подверглось основательному ремонту и 1 апреля 1920 года было передано в распоряжение Deutsche Reichseisenbahnen (DR) — имперских железных дорог.
В 1922 году «философский пароход», собирательный образ из как минимум пяти судов, в числе которых третьим был пароход Preussen,[4] увозил в Германию высланных, а также представителей петербургской интеллигенции: академика Нестора Котляревского, профессора петербургского Политехнического Института Ф. Ю. Левинсона Лессинга, бывшего директора Технологического Института Кирпичёва, известного режиссёра Н. Н. Евреинова, драматурга Виктора Рышкова и других.[5]
29 апреля 1926 года пароход Cobra компании HAPAG на полном ходу врезался в плавучий док на верфи AG «Vulcan» в Штеттине, в котором в этот момент находился паром Preussen. От сильного удара паром завалился на бок, получив повреждения борта и надстроек.
В 1933—1938 годах паром Preussen поддерживал также транспортное сообщение с Восточной Пруссией. 10 декабря 1937 года судно село на мель во время сильного снегопада в районе Stubbenkammer (остров Рюген) и затонуло, и его удалось поднять лишь 31 декабря 1937 года и отправить в ремонт 5 января 1938 года. В спасательной операции участвовали буксиры Seeteufel и Seeadler. Ремонт осуществлялся на верфи Oderwerke AG в Штеттине.[3]
Во время Второй мировой войны судно работало на паромной линии и периодически использовалось как вспомогательный минный заградитель. С открытием Второго фронта в Европе и с прекращением сообщения с Треллеборгом в сентябре 1944 года паром усилиями фирмы Schenker & Co CmbH был переоборудован в транспорт для перевозки раненых из Кенигсберга, Пиллау и Данцига. 10 ноября 1944 года транспорт Preussen был направлен в Пиллау. 14 декабря 1944 года на транспорте было установлено 11 орудий: одно калибром 37 мм и десять — 20 мм. В январе 1945 года судно ходило в Виндаву и Либаву и вывезло из окружения 16 250 немецких солдат и беженцев из числа гражданского населения.[3] Ещё до взятия Кенигсберга и сдачи в плен группировки армий Север в Восточной Пруссии судно в марте 1945 года было переброшено на датское направление, где было захвачено в мае 1945 года в порту Калуннборг британскими спецпозразделениями и перегнано в Травемюнде, где транспорт Preussen был передан германской дирекции Reichsbahndirektion из Гамбурга Альтоны. Портом приписки транспорта стал Любек. До 20 марта 1946 года судно использовалось на линии Травемюнде — Треллеборг и Любек — Гдыня. Его пассажирами стали бывшие военнослужащие и репатрианты. 21 марта 1946 года пассажирское судно Preussen было передано Советскому Союзу. Церемония передачи состоялась в Любеке, где в 12 часов дня в присутствии представителей Великобритании на пароходе был поднят советский флаг, а судно получило наименование Крильон.[3]
Крильон
После передачи судно отправилось первоначально на ремонт в Одессу. После ремонта и подготовки к переходу зачисленное в Сахалинское государственное морское пароходство грузопассажирское судно Крильон отправилось в 1947 году из Одессы во Владивосток и было поставлено на грузопассажирскую линию Владивосток — Холмск, а в 1950 году пароход перевели на баланс Дальневосточного морского пароходства, откуда судно в 1951 году было отправлено в порт Дальний на завод «Совкитсудстрой» для модернизации, где трофейный пароход превратили в современное комфортабельное судно по проекту ЦПКБ-7 (строительный № 885). В 1959 году Крильон вернулся из Дальнего во Владивосток.[3]
Напишите отзыв о статье "Крильон (пароход)"
Примечания
- ↑ [www.fesco.ru/fleetr/second/second.html Реестр судов ДВМП]
- ↑ 1 2 [www.faktaomfartyg.se/preussen_1909.htm Fakta om fartyg, S/S Preussen] (швед.)
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.kruiznik.ru/forum/viewtopic.php?f=13&t=894 Пассажирский пароход Дальневосточного государственного морского пароходства «Крильон»]
- ↑ [scepsis.ru/library/id_2690.html «Ой ты, участь корабля…», или Снова о «Философском пароходе»]
- ↑ [russcience.chat.ru/papers/mak03vf.htm Пассажиры «Философского парохода» (Судьбы интеллигенции, репрессированной летом—осенью 1922 г.)]
Ссылки
- [www.kruiznik.ru/forum/viewtopic.php?f=13&t=894 Пассажирский пароход Дальневосточного государственного морского пароходства «Крильон»], © Трифонов Ю. Н. 2002 г.
Отрывок, характеризующий Крильон (пароход)
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.– Так таки и не пошло дальше, чем «Сергей Кузьмич»? – спрашивала одна дама.
– Да, да, ни на волос, – отвечал смеясь князь Василий. – Сергей Кузьмич… со всех сторон. Со всех сторон, Сергей Кузьмич… Бедный Вязмитинов никак не мог пойти далее. Несколько раз он принимался снова за письмо, но только что скажет Сергей … всхлипывания… Ку…зьми…ч – слезы… и со всех сторон заглушаются рыданиями, и дальше он не мог. И опять платок, и опять «Сергей Кузьмич, со всех сторон», и слезы… так что уже попросили прочесть другого.
– Кузьмич… со всех сторон… и слезы… – повторил кто то смеясь.
– Не будьте злы, – погрозив пальцем, с другого конца стола, проговорила Анна Павловна, – c'est un si brave et excellent homme notre bon Viasmitinoff… [Это такой прекрасный человек, наш добрый Вязмитинов…]
Все очень смеялись. На верхнем почетном конце стола все были, казалось, веселы и под влиянием самых различных оживленных настроений; только Пьер и Элен молча сидели рядом почти на нижнем конце стола; на лицах обоих сдерживалась сияющая улыбка, не зависящая от Сергея Кузьмича, – улыбка стыдливости перед своими чувствами. Что бы ни говорили и как бы ни смеялись и шутили другие, как бы аппетитно ни кушали и рейнвейн, и соте, и мороженое, как бы ни избегали взглядом эту чету, как бы ни казались равнодушны, невнимательны к ней, чувствовалось почему то, по изредка бросаемым на них взглядам, что и анекдот о Сергее Кузьмиче, и смех, и кушанье – всё было притворно, а все силы внимания всего этого общества были обращены только на эту пару – Пьера и Элен. Князь Василий представлял всхлипыванья Сергея Кузьмича и в это время обегал взглядом дочь; и в то время как он смеялся, выражение его лица говорило: «Так, так, всё хорошо идет; нынче всё решится». Анна Павловна грозила ему за notre bon Viasmitinoff, а в глазах ее, которые мельком блеснули в этот момент на Пьера, князь Василий читал поздравление с будущим зятем и счастием дочери. Старая княгиня, предлагая с грустным вздохом вина своей соседке и сердито взглянув на дочь, этим вздохом как будто говорила: «да, теперь нам с вами ничего больше не осталось, как пить сладкое вино, моя милая; теперь время этой молодежи быть так дерзко вызывающе счастливой». «И что за глупость всё то, что я рассказываю, как будто это меня интересует, – думал дипломат, взглядывая на счастливые лица любовников – вот это счастие!»
Среди тех ничтожно мелких, искусственных интересов, которые связывали это общество, попало простое чувство стремления красивых и здоровых молодых мужчины и женщины друг к другу. И это человеческое чувство подавило всё и парило над всем их искусственным лепетом. Шутки были невеселы, новости неинтересны, оживление – очевидно поддельно. Не только они, но лакеи, служившие за столом, казалось, чувствовали то же и забывали порядки службы, заглядываясь на красавицу Элен с ее сияющим лицом и на красное, толстое, счастливое и беспокойное лицо Пьера. Казалось, и огни свечей сосредоточены были только на этих двух счастливых лицах.
Пьер чувствовал, что он был центром всего, и это положение и радовало и стесняло его. Он находился в состоянии человека, углубленного в какое нибудь занятие. Он ничего ясно не видел, не понимал и не слыхал. Только изредка, неожиданно, мелькали в его душе отрывочные мысли и впечатления из действительности.
«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
