Кристобаль Хунта

Эта статья — о литературном персонаже. О форме правления см. Хунта.

Кристо́баль Хозевич Ху́нта — персонаж книг «Понедельник начинается в субботу» и «Сказка о Тройке» (Аркадий и Борис Стругацкие). Заведующий отделом Смысла Жизни в НИИЧАВО, доктор самых неожиданных наук.

Вымышленная биография

Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом Смысла Жизни, был человек замечательный, но, по-видимому, совершенно бессердечный. Некогда, в ранней молодости, он долго был Великим Инквизитором и по сию пору сохранил тогдашние замашки. Почти все свои неудобопонятные эксперименты он производил либо над собой, либо над своими сотрудниками, и об этом уже при мне возмущенно говорили на общем профсоюзном собрании. Занимался он изучением смысла жизни, но продвинулся пока не очень далеко, хотя и получил интересные результаты, доказав, например, теоретически, что смерть отнюдь не является непременным атрибутом жизни. По поводу этого последнего открытия тоже возмущались — на философском семинаре. В кабинет к себе он почти никого не пускал, и по институту ходили смутные слухи, что там масса интересных вещей. Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС, в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидермистом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозевича, — тоже. Но Кристобаль Хозевич успел раньше. Он любил успевать раньше — всегда и во всем. Не чужд ему был и некоторый скептицизм. В одной из его лабораторий висел огромный плакат: «Нужны ли мы нам?» Очень незаурядный человек.

— Аркадий и Борис Стругацкие, [books.google.com/books?id=DVre77WxQsEC&pg=PA5&hl=ru&source=gbs_selected_pages&cad=0_0 «Понедельник начинается в субботу»]

Один из корифеев, бывший великий инквизитор. Его имя нарицательно («Ты не Кристобаль Хунта, да и я тоже», ПНВС). Но в отличие от также нарицательного имени профессора Выбегалло, имя Кристобаля Хозевича — высшая оценка профессионализма и мастерства. «Гладкая кожа, изящество, стройность» (ПНВС) — это о нём в первую очередь.

Человек замечательный, но совершенно бессердечный, обладает философским складом ума, не терпит благотворительности, поэтому чрезвычайно объективен; по-русски пишет готическими буквами, отчего его почерк неудобочитаем; имеет особенность называть людей на испанский манер: Теодор (Фёдор Симеонович), Алехандро (Саша Привалов), что придает его и без того всегда изящной речи особенный колорит. Во всём его образе ощущается Испания, с почти болезненным чувством достоинства и чести, со странным соседством хладнокровия и горячности. Имя его — чисто испанское, его этническая принадлежность и есть соль всего имени, так как оно не имеет яркой фонетической окраски, что стоило бы отметить очень удачный -ль на конце имени, это придает особую аккуратность, законченность. Очень неожиданно, что у Хунты есть отчество, что совершенно противоречит иностранной номинации. В случае Хунты отчество, скорее всего, показывает его принадлежность обществу НИИЧАВО, его оценённость там, бесспорное уважение и восхищение коллег. На наличие отчества, вероятно, влияет и дружески-творческое соседство Фёдора Симеоновича: сложно называть одного из этой неразлучной пары по имени-отчеству, а другого как-то иначе.

Из первой повести есть и другие сведения о его прошлом: так, он жил ещё во времена Карла Великого, для которого раздобыл «китайского, натасканного на мавров, дракона», но узнал, что король собирается воевать не с арабами, а с «соплеменными басками» (здесь Стругацкие воспроизводят действительное положение дел вопреки версии «Песни о Роланде»), «рассвирепел и дезертировал». В современном мире Кристобаль Хунта интересуется проблемами, для которых доказано отсутствие решения, что временами приводит к плачевным последствиям, таким, к примеру, как выход из строя вычислительной машины.

Прочие использования образа

Ряд высказываний Кристобаля Хунты оказались запоминающимися и их используют в различных художественных и прикладных произведениях. В частности, таким оказалось рассуждение персонажа о том, что «бессмыслица — искать решение, если оно и так есть», в то время как настоящей проблемой будет — «как поступать с задачей, которая решения не имеет». В статье д.ф-м.н. Николая Николаевича Непейводы под названием «Методы Кристобаля Хунты» отмечается, что это только на олимпиадах и конкурсах все задачи заведомо разрешимы. В реальной же жизни, специалистам иногда приходится сталкиваться с заведомо неразрешимыми задачами, которые необходимо как-то решать. Эту же фразу использует Ник Перумов, когда объясняет мотивы своих поисков в областях философии, истории религии, мистических течений.

Эпизод с штандартенфюрером используется для проведения аналогий с политической борьбой.

Кристобаля Хунту, в его суждениях о том, что человеку криком можно нанести моральную травму, цитирует журнал «Семья и школа». Также на него ссылается журнал «Советская педагогика».

В произведениях других писателей-фантастов

Кристобаль Хунта появляется в произведениях других писателей:

• В сборниках «Проводник отсюда» и «„Л“ — значит люди» Сергея Лукьяненко.

• В фэнтези «Ведьмы, Инкорпорейтед» Михаила Холодилина.

• Нередко возникает в фанфикшене — скажем, в фанфиках по «Гарри Поттеру», в которых авторы вводят героев из России; самого Хунты, как правило, там нет, но присутствует в воспоминаниях и репликах русских героев (так же, как и сам НИИЧАВО).

Источники

• Рыбакова А. Ю. Система именований героев повести А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Курсовая работа. Самара, Самарский государственный университет, 2002 / Понедельник-Э № 2, 21.10.2002. Приложение 1^{[неавторитетный источник? 3118 дней]}

Литература

• Каганская М., Бар-Селла З., Гомель И. Вчерашнее завтра: книга о русской и нерусской фантастике. — М.: Российский гос. гуманитарный университет, 2004. — 323 с. — ISBN 5-7281-0336-7.
• Храковский В.С., Володин А.П., Касевич В.Б. Семантика и типология императива: русский императив. — Академия наук СССР, Институт языкознания. — СПб.: Наука, 1986. — 270 с.
• Амусин М.Ф. Братья Стругацкие. — Иерусалим: Бесэдер, 1996. — С. 48. — 187 с. — ISBN 9-6570-3106-0.
• Борисов В.И. Миры братьев Стругацких: энциклопедия. — АСТ, 1999. — Т. 2, «М—Я». — С. 246,300,360. — (Миры братьев Стругацких). — 5000 экз. — ISBN 5-237-01562-X.
• Кононов В., Омская областная юношеская библиотека, Малое предприятие «Цефей», Клуб любителей фантастики «Алькор», Фэн-группа «Людены». Стругацкие о себе, литературе и мире: 1976-1981 / Валерий Кононов. — Омск: с.и., 1991. — Т. 3. — С. 3. — ISBN OCLC Number: 32263279.
• Северова Н.Г. Глава III в особом художественном пространстве // Художественный мир Стругацких: факультатив по литературе. — Екатеринбург: АМБ, 2001. — С. 37. — 97 с. — ISBN 5-8057-0136-7.

• // Polska Akademia Nauk, Komitet Językoznawstwa. =  (польск.) Onomastica: pismo poświęcone nazewnictwu geograficznemu i osobowemu / Witold Taszycki. — Wrocław: Zakład Narodowy im. Ossolińskich, 1986. — Т. 30-31. — С. 8. — ISBN ISSN: 0078-4648.

Отрывок, характеризующий Кристобаль Хунта

– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.