Кристофферсон, Крис

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кристоферсон, Крис»)
Перейти к: навигация, поиск
Крис Кристофферсон
Kris Kristofferson
blank300.png|1px]]
[[file:blank300.png
Крис Кристофферсон в Президентской библиотеке-музее Джона Ф. Кеннеди, Бостон, 2014.
Основная информация
Имя при рождении

Кристоффер Кристофферсон

Место рождения

Браунсвилл, Техас, США

Годы активности

с 1966

Профессии

певец, композитор, актёр

Инструменты

вокал, гитара, фортепиано, губная гармоника

Жанры

кантри, аутло-кантри, фолк, рок

Коллективы

The Highwaymen

Лейблы

Monument Records,
Mercury Records,
Warner Bros. Records,
New West Records

Награды

Премия «Грэмми» за жизненные достижения

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Кри́стоффер (Крис) Кристо́фферсон (Kristoffer Kristofferson; 22 июня 1936 года, Браунсвилл, Техас, США) — американский кантри-певец, композитор, актёр. В 1960-е годы изменил облик музыки кантри, под влиянием творчества Боба Дилана развернув её от эксплуатации шаблонных ковбойских и романтических мотивов к более глубоким формам личностного выражения.





Биография

Кристоффер Кристофферсон родился 22 июня 1936 года в семье генерала ВВС, потомственного военного (дед Криса был офицером в шведской армии), и сам он в качестве военного вертолетчика дослужил до звания капитана. По возвращении из Западной Германии в США заинтересовался творчеством Боба Дилана и начал писать песни для других исполнителей, таких как Джерри Ли Льюис, Джонни Кэш и Дженис Джоплин (её самый известный хит «Me and Bobby McGee»).

В 1971 году на волне бардовского движения в США записал первый сольный альбом, однако подлинное призвание нашел в кино. Его самые известные фильмы — «Алиса здесь больше не живёт» (1974) с Эллен Бёрстин, «Рождение звезды» (1976) с Барброй Стрейзанд и «Конвой» (1978) c Эли Макгро. Снялся в фантастических картинах («Блэйд», «Планета обезьян»). Его песни в репертуаре около 450 исполнителей.

Кристофферсон был женат три раза и у него восемь детей. С 1960 по 1969 год Кристофферсон был женат на своей школьной подруге Френсис Бир (Frances (Fran) Beer) и имел в этом браке двоих детей — дочь Трейси и сына Криса. После этого Кристоферсон некоторое время встречался с Дженис Джоплин и Барброй Стрейзанд. С 1973 по 1980 год он был женат на певице Рите Кулидж, с которой у него дочь Кейси. С 1983 года он женат на Лизе Мейерс (Lisa Meyers) и у них пять детей — сын Джесси Тёрнер (Jesse Turner), сын Джоди Рей (Jody Ray), сын Джонни Кэш (Johnny Cash), дочь Келли Мария (Kelly Marie) и сын Блэки Кэмерон (Blake Cameron).

Дискография

Студийные альбомы
  • Kristofferson[A] (1970)
  • The Silver Tongued Devil and I (1971)
  • Border Lord (1972)
  • Jesus Was a Capricorn (1972)
  • Spooky Lady’s Sideshow (1974)
  • Who’s to Bless and Who’s to Blame (1975)
  • Surreal Thing (1976)
  • Easter Island (1978)
  • Shake Hands with the Devil (1979)
  • To the Bone (1981)
  • Repossessed (1986)
  • Third World Warrior (1990)
  • A Moment of Forever (1995)
  • The Austin Sessions (1999)
  • This Old Road (2006)
  • Closer to the Bone (2009)
  • Feeling Mortal (2012)
  • The Cedar Creek Sessions (2016)

Фильмография

Год Фильм Оригинальное название фильма Персонаж
1971 Последний фильм The Last Movie Minstrel Wrangler
1973 Пэт Гэрретт и Билли Кид Pat Garrett & Billy The Kid Билли Кид
1974 Алиса здесь больше не живёт Alice Doesn’t Live Here Anymore Дэвид
1974 Принесите мне голову Альфредо Гарсиа Bring Me the Head of Alfredo Garcia байкер
1976 Банда защитников Vigilante Force Аарон Арнольд
1976 Рождение звезды A Star Is Born Джон Норман Ховард
1976 Моряк, который разлюбил море Sailor Who Fell From Grace With The Sea Джим Камерон
1978 Конвой Convoy Мартин («Резиновый утёнок»)
1980 Врата рая Heaven’s Gate шериф Джеймс Эверилл
1981 Вся эта дребедень Rollover Хаббелл Смит
1983 Автор Песен Songwriter Блэкки Бак
1984 Вспышка Flashpoint Боб Логан
1985 Умопомрачение Trouble in mind Джон Хоукинс («Хок»)
1986 Кровь и орхидеи Blood and Orchids Курт Мэддок
1987 Америка Amerika Дэвин Милфорд
1989 Тысячелетие Millennium Билл Смит
1989 Добро пожаловать домой (англ.) Welcome Home Джек
1990 Сандино Sandino Том Холт
1990 Ночь циклона Night Of The Cyclone Стэнли
1990 Козырная парочка Pair Of Aces Рип Меткалф
1991 Пара тузов в запасе: Покерная тройка Another Pair Of Aces: Three Of A Kind Рип Меткалф
1992 Рождество в Коннектикуте Christmas In Connecticut Джефф Джонс
1993 Рыцари Knights Габриэль
1994 Большие мечты и разбитые сердца: История Дотти Уэст Big Dreams and Broken Hearts: The Dottie West Story камео
1995 Легко воспламеняющийся Inflammable Джек Гатри
1995 Тэд Tad Авраам Линкольн
1996 Звезда шерифа Lone Star Чарли Уэйд
1997 Огонь из преисподней Fire Down Below Орин Наттер ст.
1998 Блэйд Blade Абрахам Уистлер
Танцуй со мной Dance with Me Джон Барнетт
1999 Расплата Payback Бронсон
Забвение Limbo Джек — Весельчак
2001 Планета обезьян Planet of the Apes Каруби
2002 Детоксикация D-tox Док
2002 Блэйд 2 Blade II Абрахам Уистлер
2004 Блэйд: Троица Blade: Trinity Абрахам Уистлер
2005 Пиджак The Jacket доктор Томас Беккер
Мечтатель Dreamer: Inspired by a True Story Pop Crane
История Уэнделла Бейкера The Wendell Baker Story L. R. Nasher
2006 Нация фастфуда Fast Food Nation Руди Мартин
2009 Окись Powder Blue Рэндел
Обещать — не значит жениться He’s Just Not That into You Отец…
2010 Юхан-скиталец Yohan — Barnevandrer Юхан в старости
2012 Черный дрозд Deadfall Чет

Напишите отзыв о статье "Кристофферсон, Крис"

Примечания

  • A ^Kristofferson был переиздан в 1971 году под названием Me and Bobby McGee

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кристофферсон, Крис

– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.