Кристофер-стрит
Поделись знанием:
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
| Улица Нью-Йорка | |
| Кристофер-стрит англ. Christopher Street | |
 | |
| 40°44′00″ с. ш. 74°00′18″ з. д. / 40.73333° с. ш. 74.00500° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.73333&mlon=-74.00500&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 40°44′00″ с. ш. 74°00′18″ з. д. / 40.73333° с. ш. 74.00500° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.73333&mlon=-74.00500&zoom=14 (O)] (Я) | |
| Боро | Манхэттен |
| Район | Гринвич-Виллидж |
| Метро |     |
Кри́стофер-стрит (англ. Christopher Street) — улица в районе Гринвич-Виллидж, Манхэттен, Нью-Йорк. Располагается между 9-й улицей и 6-й авеню. Кристофер-стрит является одним из символов борьбы за права геев и лесбиянок.
Станция «Кристофер-стрит» является конечной станцией линий HOB-33 и JSQ-33 скоростной подземной железной дороги PATH, соединяющей Манхэттен с городами Хобокен и Джерси-Сити в штате Нью-Джерси, а также станцией маршрутов 1 и 2 West Side Line Нью-Йоркского метрополитена. На Кристофер-стрит расположена старейшая чайная компания «McNulty’s Tea and Coffee», основанная в 1895 году.
История
Кристофер-стрит — одна из старейших улиц Гринвич-Виллидж. Она служила южной границей поместья адмирала сэра Питера Уоррена, начиналась от старой Гринвичской дороги (в настоящее время — Гринвич-авеню) и заканчивалась у соседнего поместья возле Норд Ривер (в настоящее время — Гансвурт-стрит). Улицу называли Скиннер Роуд (рус. Дорога Скиннера) в честь приемного сына адмирала Уоррена — полковника Уильяма Скиннера. Своё нынешнее название улица получила в 1799 году, когда земля Уоррена была приобретена Чарльзом Кристофером Амосом[n 1]. Помимо Кристофер-стрит, свои новые названия получили также Чарльз-стрит и Амос-стрит. Последнюю, правда, позже переименовали в 10-ю улицу[1].
Значение для ЛГБТ-сообщества
- В 1970-х годах Кристофер-стрит становится главной гей-улицей Нью-Йорка. На улице в любое время суток можно было встретить геев. Было открыто множество гей-баров, а также магазинов, торгующих кожаной одеждой. В 1980-х годах с ростом заболеваемости СПИДом ситуация коренным образом изменилась. Центр гей-жизни смещается к северу, в район Челси. Хотя некоторое число гей-баров на Кристофер-стрит осталось, улица в значительной степени потеряла свой статус «весёлой» и не отличается от других тихих улиц в Гринвич-Виллидж.
- На этой улице находится здание известного бара Стоунволл-инн, возле которого в июне 1969 года произошло стоунволлское восстание. Марш в «День освобождения Кристофер-стрит» впервые был проведен через год после тех событий, положив начало международной традиции проводить в конце июня прайд-парады[2]. Ежегодный прайд-фестиваль в Берлине, Кельне и других немецких городах носит название «День Кристофер-стрит». Журнал «Кристофер-стрит», который издавался с июля 1976 по декабрь 1995 года, и в течение многих лет оставался одним из самых уважаемых гей-журналов США.
- С 1992 года Кристофер-парк, находящийся на пересечении улиц Кристофер-стрит, Грув-стрит и 4-й Вест-стрит, украшают скульптура «Гей-освобождение» Джорджа Сегала. Две сидящие девушки и два обнявшихся юноши являются знаком уважения жителями района прав геев и лесбиянок.
- Кристофер-стрит — место действия мюзикла Чудесный город.
- На Кристофер-стрит располагается старейший магазин, торгующий литературой для геев — Книжный магазин имени Оскара Уайльда.
Напишите отзыв о статье "Кристофер-стрит"
Комментарии
- ↑ До сих пор не известно, был ли Амос наследником Уоррена или обычным аферистом.
Примечания
- ↑ [query.nytimes.com/gst/fullpage.html?res=940DE3D6133CF933A15752C1A96E948260 «Greenwich Village: Glorying in its differentness; For 300 Years, A World Apart» By Lawrence Block; Lawrence Block, the author of the Matt Scudder and Bernie Rhodenbarr mystery series, frequently sets scenes of his novels in Greenwich Village."], The New York Times, November 20, 1988. Accessed October 7 , 2007 . «A portion of the West Village was carved from a farm owned by a man named Charles Christopher Amos, and his three names were parceled out among three of the new streets.» (Moscow, Henry The Street Book: An Encyclopedia of Manhattan’s Street Names and Their Origins New York: Hagstrom 1978. ISBN 0-82-321275-0).
- ↑ Stryker, Susan [www.planetout.com/news/history/archive/christopher.html Christopher Street Gay Liberation Day: 1970]. PlanetOut. Проверено 28 июня 2010. [web.archive.org/web/20080331061402/www.planetout.com/news/history/archive/christopher.html Архивировано из первоисточника 31 марта 2008].
Ссылки
- [www.cnyclive.com/ Веб-камера на Кристофер-стрит]
- [newyork.gaycities.com/bars/nid/2906/ Каталог «GayCities». Нью-Йорк: Ночная жизнь на Кристофер-стрит]
- [www.nysonglines.com/christopher.htm Виртуальная прогулка по Кристофер-стрит]
Отрывок, характеризующий Кристофер-стрит
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
