Критический буддизм
Критический буддизм (яп. 批判仏教 хихан буккё:) — направление в буддийской философии, критикующее учение о Татхагатагарбхе.
Сторонники этого направления считают, что ошибочность учения о Татхагатагарбхе заключается в следующем[1]:
- утверждение, что будда (или «природа будды») присутствует в каждом существе, основывается на вере, а не на данных опыта, логическом выводе и критическом анализе, что враждебно подлинному духу буддизма;
- доктрина о наличии любого качества изначально (то есть до появления причины) чужда буддизму. Это субстанциализм (он же эссенциализм) и, по своей сути, тождественно брахманистской доктрине существование бессмертной души — атмана;
- доктрина «изначального пробуждения» ведет к утрате чётких моральных ориентиров, присущих буддизму, и нравственному произволу. Это наблюдается в «юродстве» и антиномизме чаньских и дзенских монахов.
Поскольку учение о Татхагатагарбхе является теоретической основой практически всей дальневосточной буддийской традиции (школы Хуаянь/Кэгон, Тяньтай/Тэндай, Чань/Дзэн), то критический буддизм отвергает, по существу, всю её как неподлинную и еретическую. К «чистому» и «подлинному» буддизму он относит только учения Тхеравады, Праджня-парамиты, мадхьямаку Нагарджуны и некоторые тексты йогачары.
Это явление свидетельствует об осознании коренного отличия дальневосточной традиции от исходной индийской. Авторитет буддологических исследований стал настолько значим, что рождает новые направления в религиозно-философских традициях буддизма.
История развития
Фундамент для критического отношения к теоретическим основам поздних направлений буддизма был заложен ещё мирянами-реформаторами китайского буддизма Люй Чэном (1896—1989 гг.) и, особенно, Оуян Цзинъуном.
В середине 1980-х годов профессора японского университета Комадзава Хакамая Нориаки и Мацумото Сиро, известные японские буддологи и санскритологи, провозгласили «подлинным» лишь индийский буддизм и дали этому направлению название «критический буддизм».
«Критический буддизм» приобрел достаточно много последователей как в Японии, так и в других странах Дальнего Востока (Стивен Хайне, Кевин Шилбрек, Нара Ясуаки и др.[2]). Китайские буддологи, например, признают адекватными только переводы Сюаньцзана и тибетских переводчиков, поскольку ими переводились только индийские тексты.
Напишите отзыв о статье "Критический буддизм"
Примечания
- ↑ Торчинов Е. А. [buddhism.org.ru/buddhism_10.html Очерк истории изучения буддизма в России и за рубежом] — С. 224—225.
- ↑ Бабкова М.В. [trubnikovann.narod.ru/Hongaku6.htm#_ednref3 Отражение теории «исконной просветленности» в учении До:гэн].
Литература
- Торчинов Е. А. [buddhism.org.ru/buddhism_10.html Очерк истории изучения буддизма в России и за рубежом] // Введение в буддизм. — Санкт-Петербург: Амфора, 2005 г. — ISBN 5-94278-805-7.
Рекомендуемая литература
- Мацумото Сиро. Энги то ку – Нёрайдзо сисо хихан (Причинность и пустота: критика учения Татхагата–гарбха) — Токио: Дайдзо сюппан, 1989 и 1990.
- Хакамая Нориаки:
- Хонгаку сисо хихан (Критика учения об исходной просветленности) — Токио: Дайдзо Сюппан, 1989, 1991;
- Хихан буккё (Критика буддизма) — Токио: Дайдзо сюппан, 1990.
- Heine S. [nirc.nanzan-u.ac.jp/publications/jjrs/pdf/409.pdf «Critical Buddhism» (hihan bukkyo) and the debate concerning the 75-fascicle and 12-fascicle Shobogenzo texts] (англ.) // Japanese Journal of Religious Studies. — 1994 — № 21/1. — С. 37—72. — ISSN 0304-1042.
- Hubbard J., Swanson P.L. Pruning the Bodhi Tree: The Storm Over Critical Buddhism. — Honolulu: University of Hawai’i Press, 1997. — С. 298—313. ISBN 0-8248-1949-7.
- Swanson P.L. Zen is not Buddhism: Recent Japanese Critiques of Buddha-Nature. Numen 40, 1993 — С. 115—149.
Ссылки
- Суэки Фумихико. [trubnikovann.narod.ru/Sueki.htm#_ednref2 Две внешне несовместимые стороны учения об исконной просветленности (хонгаку) в средневековой Японии].
Отрывок, характеризующий Критический буддизм
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.