Критская операция
| Сражение за Крит | |||
| Основной конфликт: Вторая мировая война | |||
 Высадка немецких парашютистов на Крит. Дым якобы подбитого «Junkers 52» добавлен на фотографию британцами в пропагандистских целях | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Остров Крит, Греция | ||
| Итог |
Победа Германии. Поставленные цели в ходе операции были выполнены. | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Сражение на Крите (нем. Luftlandeschlacht um Kreta; греч. Μάχη της Κρήτης), в немецких планах — операция «Меркурий» (нем. Unternehmen Merkur) — стратегическая десантная операция Германии в ходе Второй мировой войны. Сражение за Крит происходило с 20 по 31 мая 1941 года. Операция имела целью уничтожение британского гарнизона на острове Крит для установления стратегического контроля над Средиземноморским бассейном. Является прямым продолжением греческой кампании итало-германских вооружённых сил, нацеленной на вытеснение Великобритании из Средиземного моря. Окончилась оккупацией Крита, Германия получила контроль над коммуникациями восточного Средиземноморья.
Операция «Меркурий» вошла в историю как первая крупная операция воздушно-десантных войск. Несмотря на тяжёлые потери, немецкие десантники смогли выполнить поставленные перед ними задачи и обеспечить высадку основных сил немецких войск. Успехи немецких воздушно-десантных частей заставили высшее руководство остальных стран-участниц войны (в частности, Великобритании) пересмотреть своё отношение к этому роду войск.
Ограниченое участие в операции приняли также авиация и флот Италии.
Содержание
Обстановка перед операцией
Войска союзников оккупировали Крит в ходе итальянского вторжения в Грецию 28 октября 1940 года. Несмотря на то, что итальянское наступление было отражено, последующее вмешательство в конфликт гитлеровской Германии (Операция «Марита») заставило союзное командование вывести свои войска численностью 57 тыс. человек с континентальной части Греции. Часть этих войск была направлена на Крит для усиления его 14-тысячного гарнизона.
Крит являлся важной морской и авиационной базой союзников. К началу операции его защищали около 40 тыс. солдат. Военно-морской флот Великобритании полностью контролировал прибрежные воды. Всё это делало остров практически неприступным для традиционного в то время морского десанта. Силы союзников на Крите создавали постоянную угрозу странам Оси, в частности — нефтяным промыслам Плоешти, поэтому вторжение на остров было лишь вопросом времени.
Силы союзников
30 апреля 1941 года генерал-майор новозеландской армии Бернард Фрейберг был назначен командующим силами союзников на Крите.
Численность греческих войск составляла около 9 тыс. чел. В их состав входили эвакуированные с материка 12-я и 20-я дивизии, 3 батальона 5-й (Критской) дивизии, батальон критской жандармерии, гарнизон Ираклиона (численностью до батальона) и прочие разрозненные части. Помимо этого, на острове также находились сводные части курсантов военной академии и эвакуированные с материка учебные полки греческой армии, укомплектованные новобранцами.
Британские войска на Крите состояли из гарнизона острова (14 тыс. чел.) и эвакуированных из Греции частей британской армии, насчитывающих до 15 тыс. чел. В эвакуированных войсках отсутствовала значительная часть тяжёлого вооружения, оставленного при отступлении. Зачастую эти подразделения также были оторваны от своего командования. Ядро этих войск составляли 2-я новозеландская дивизия (всего 6700 человек), 19-я австралийская бригада (всего 7100 человек) и 14-я британская пехотная бригада.
| В Википедии есть портал «Вторая мировая война» |
Силы Германии
План генерала Штудента подразумевал захват аэродромов силами парашютистов 7-й парашютной дивизии с последующей переброской на захваченные аэродромы войск 22-й аэромобильной дивизии. Датой начала операции первоначально было назначено 16 мая. Впоследствии она была перенесена на 20 мая, а 22-я аэромобильная дивизия была заменена 5-й горнострелковой дивизией. Кроме этого, в резерве находилась 6-я горнострелковая дивизия, дислоцированная в районе Афин.
Общая численность 7-й парашютной и 5-й горнострелковой дивизий составляла 22 750 человек. 750 человек должны были быть доставлены планерами, 10 тыс. выброшены с парашютами, 5000 высажены транспортными самолётами и 7000 доставлены морем. Воздушную поддержку осуществлял 8-й авиационный корпус люфтваффе в составе 280 горизонтальных бомбардировщиков, 150 пикирующих бомбардировщиков и 150 истребителей.
Расстояние от Крита до немецких воздушных баз, созданных на материке и островах, колебалось от 120 до 240 км и не превышало радиуса действия немецких самолётов. Расстояние до английских воздушных баз в Египте, на Мальте и в Мерса-Матрух составляло соответственно 700, 1000 и 500 км.
Разведка
Британская разведка и проект «Ультра»
Британское командование было осведомлено о готовящемся вторжении благодаря немецким переговорам, расшифрованным в рамках проекта «Ультра». Генерал Фрейберг был информирован о планах высадки и предпринял ряд мер по укреплению обороны вокруг аэродромов и на северном побережье острова. Однако на подготовке обороны серьёзно сказалось практически полное отсутствие современного вооружения и недооценка высшим командованием союзников угрозы штурма. Не последнюю роль сыграли и неточности расшифровки немецких сообщений. В частности, в большинстве расшифровок немецких радиограмм под словом «десант» подразумевался в первую очередь морской десант, а не воздушный. Верховное командование союзников также отклонило предложение Фрейберга разрушить аэродромы, чтобы не допустить подвоза подкреплений в случае их захвата немецкими парашютистами.
Германская разведка
Руководитель германской военной разведки (абвера) Канарис первоначально доложил о наличии на Крите только 5 тыс. британских солдат и отсутствии греческих войск. Остаётся неясным, был ли Канарис, обладавший развитой сетью разведывательных источников в Греции, неверно информирован или намеревался таким образом саботировать планы высадки. Канарис также предсказывал, что гражданское население встретит немцев как освободителей вследствие сильных республиканских и антимонархических настроений в обществе. Как показали дальнейшие события, Канарис серьёзно недооценил патриотический настрой части населения Крита.
Разведка 12-й армии нарисовала менее оптимистичную картину, однако она также значительно приуменьшила численность гарнизона и эвакуированных с материка войск. Командующий 12-й армией генерал Лёр был уверен, что для успешного захвата острова будет достаточно двух дивизий, однако оставил 6-ю горную дивизию в резерве в Афинах. Впоследствии эта предосторожность себя полностью оправдала.
Вооружение
Германия
Основным вооружением немецкого десантника был карабин Маузер 98k. Около четверти высаженных парашютистов вместо карабина были вооружены пистолет-пулемётом MP-38 или МР-40. Каждое отделение имело в своем распоряжении ручной пулемёт MG-34. Недостаток более тяжёлого вооружения немецкие технические и военные специалисты попытались компенсировать новинкой — 75-мм безоткатным орудием 7,5 cm Leichtgeschütz 40. При весе в 130 кг оно было в 10 раз легче немецкого 75-мм полевого орудия при всего на треть меньшей дальности стрельбы.
Оружие и боеприпасы сбрасывались в контейнерах. Немцы использовали парашюты разных цветов, чтобы обозначить контейнеры с различными грузами: личным оружием, тяжёлым оружием, боеприпасами. Безоткатные орудия LG 40 сбрасывались на специальных связках из 3 парашютов.
В отличие от парашютистов большинства других стран, немецкие парашютисты прыгали без карабинов и пулемётов (десантники, вооружённые MP-38/40, покидали самолёт с оружием, так как компактность позволяла крепить его под подвесной системой парашюта), которые сбрасывалось отдельно — в контейнерах. Конструкция немецкого армейского парашюта была очень надёжна, но не позволяла управлять направлением полёта, и десантники нередко приземлялись вдали от своего вооружения. В эти моменты они могли рассчитывать только на личное оружие — пистолеты и ручные гранаты, которыми набивали объёмные карманы десантных комбинезонов. В результате многие немецкие парашютисты были убиты именно при попытках добраться до контейнеров с оружием.
Великобритания
Английские войска использовали винтовки «Ли-Энфилд», ручные пулемёты «Брен» и станковые пулемёты «Виккерс». Силы союзников на Крите не обладали достаточной мобильностью для переброски войск, необходимой для быстрой реакции на атаки парашютистов, пока те не успели организовать оборону.
Союзники имели около 85 орудий различных калибров, часть из которых была трофейными итальянскими орудиями без боеприпасов.
ПВО состояло из одной лёгкой зенитной батареи 20-мм пушек, силы которой были поделены между двумя аэродромами. Орудия были тщательно замаскированы в близлежащих оливковых рощах, части из них было приказано не открывать огонь во время первоначальных воздушных атак немецких истребителей и штурмовиков, чтобы сохранить их в резерве.
Танковые силы союзников состояли из 9 пехотных танков «Matilda IIА» дивизиона «B» 7-го Королевского Танкового полка и 16 лёгких танков «Mark VIB» дивизиона «С» 4-го Гусарского полка Его Величества. Так же, как у большинства британских танков того времени, 40-мм пушки Матильды имели в своём боекомплекте по большей части бронебойные снаряды, неэффективные против пехоты.
Танки имели ряд технических проблем. Их двигатели были изношены и не могли быть восстановлены с помощью ресурсов, имевшихся на Крите. Из-за этого большая часть танков использовалась в качестве ДОТов в стратегических точках обороны. Многие из британских танков были потеряны не в бою, а на марше из-за тяжёлых условий эксплуатации в горной местности.
Греция
Греческие войска преимущественно были вооружены 6,5-мм горными карабинами Манлихер-Шенауер и 8-мм винтовками Штайр-Манлихер М1895, полученными в качестве репараций после окончания Первой мировой войны. Около тысячи греков имели невероятно устаревшие французские винтовки Гра образца 1874 года. Большая и лучшая часть тяжёлого вооружения была ранее передана на континент, в распоряжении же греческого гарнизона Крита оставалось лишь двенадцать устаревших французских пулемётов Сент-Этьен М1907 и около сорока лёгких пулемётов различных производителей. Большой проблемой являлась нехватка боеприпасов — в некоторых частях было всего по 30 патронов на солдата. Из-за несоответствия калибров вооружения греки не могли использовать британские боеприпасы. Поэтому греки были размещены в восточном секторе, где не ожидалось нападения значительных сил немцев.
Замысел операции
Штаб 4-го воздушного флота люфтваффе, который поддерживал наступление вермахта на Балканах, еще до завершения оккупации материковой Греции выступил с инициативой захвата острова Крит. Первоначальный план будущей операции был направлен командующим корпуса Александром Лером в Берлин Герману Герингу. Идея подчинённых Герингу понравилась, однако Верховное командование вермахта в своих планах отдавало предпочтение операции против Мальты. 20 апреля, после совещания с командиром 11-го авиационного корпуса генерал-лейтенантом Куртом Штудентом, Адольф Гитлер высказался в пользу операции на Крите. Историк М.Шарп полагает, что на решение Гитлера повлияли два ключевых фактора -- возможность ликвидировать опасность бомбардировок британской авиацией нефтяных полей Плоешти в Румынии и необходимость создать на Крите передовую базу, с которой можно было бы осуществлять наступательные воздушные и морские операции, а также поддержать итало-германское наступление на Египет. Спустя пять дней Гитлер подписал Директиву N28 по проведению операции "Merkur". Согласно Директиве проведение операции к нескрываемому удовольствию Геринга поручалось люфтваффе. Начало операции было намечено на 16 мая. Подготовка и проведение "Операции Меркурий" возлагалось на Александра Лера.
План штаба 11-го авиационного корпуса люфтваффе предполагал одновременную высадку парашютного десанта и посадку десантных планеров в семи точках острова Крит: первая волна десантников высаживалась в Малеме и Канеа, вторая — в Ретимноне (современный Ретимно). 15-тысячная группировка десантированных войск должна была обьединить захваченные плацдармы встречными ударами. На второй день на остров должны были быть переброшены по воздуху части 5-й горнострелковой дивизии с более тяжелым вооружением, на уже захваченные три аэродрома. Третья волна наступающих — всего 6 тыс. чел. — при поддержке итальянских сил переправлялась на Крит морем и высаживалась в портах и удобных бухтах острова. В третьей волне на остров доставлялись тяжёлая техника и вооружение, включая танковые части 31-го танкового полка, полевые и противотанковые орудия, боеприпасы, продовольствие, медикаменты и прочее.
Высадку десанта поддерживал 8-й авиационный корпус Люфтваффе в составе 716 самолетов — разведчиков, истребителей и бомбардировщиков, которые должны были действовать как против гарнизона острова, так и против сильной военно-морской группировки британского флота, прикрывавшей Крит. Конвой от Кригсмарине осуществлял контр-адмирал Карл Георг Шустер.
Проблемы с тыловым обеспечением заставили перенести дату операции на 20 мая. К этому времени силы люфтваффе захватили господство в воздухе над Критом. Однако, к началу операции не удалось перебросить, как планировалось, парашютно-десантные подразделения 8-го авиационного корпуса из Плоешти, где они охраняли румынские нефтяные поля. Парашютистов заменили альпийскими стрелками 5-й горнострелковой дивизии, у которых отсутствовал опыт десантирования с воздуха.
За штурм острова отвечал 11-й авиационный корпус Курта Штудента, который выступил инициатором операции против Крита. В составе ударной группировки было 10 воздушно-транспортных авиакрыльев — всего 500 транспортных самолетов Ju 52 и 80 планеров DFS 230, для доставки десанта с аэродромов материковой Греции. В ударную группировку входили также авиадесантный штурмовой полк Luftlande Sturmregiment под командованием генерал-майора Ойгена Майндля, 7-я воздушная дивизия генерал-лейтенанта Вильгельма Зюссмана и 5-я горнострелковая дивизия Юлиуса Рингеля.
Из радиоперехватов и данных своей разведки на материковой Греции англичане знали о подготовке десантной операции противника. Королевский британский военно-морской флот, который базировался на бухту Суда сильно страдал от непрерывных бомбардировок авиацией Люфтваффе, а единственный авианосец англичан еще в ходе боев за Грецию потерял большую часть палубной авиации и не мог обеспечить эффективной защиты острова с воздуха. За день до начала немецкой операции по высадке на Крит командующий гарнизоном острова генерал-майор Бернард С. Фрейберг отослал свои самолеты с острова, полагая, что британские военно-морские силы и гарнизон, включавший Новозеландскую дивизию, имеет возможность удержать Крит и уничтожить десант.
Высадка
Силы передового базирования составили 750 человек. Целью передового отряда стал аэродром Малеме, который мог принимать «Юнкерсы» с главным десантом.
Силы вторжения были разделены на три группы с различными задачами:
- Группа «Марс»: Центральная группа (командующий генерал-лейтенант Зюссман), — захват Ханьи, Галатасаи и Ретимнона.
- Группа «Комета»: Западная группа (командующий генерал-майор Ойген Майндль), — захват аэродрома Малеме и подходов к нему.
- Группа «Орион»: Восточная группа (сначала под командованием полковника Бруно Бройера, позже командование должен был принять генерал Рингель), состоящая из одного парашютного полка и одного горно-пехотного полка, — захват города Ираклиона и его аэродрома.
Захват Крита
Главным пунктом атаки оказался аэродром Малеме. В день высадки, 20 мая, германским парашютистам не удалось полностью захватить посадочную площадку. Однако в 5 часов утра 21 мая новозеландские пехотинцы, австралийские солдаты взвода техобслуживания и взвод зенитчиков, которые держали оборону на этом участке, предприняли атаку, при поддержке двух танков. Немцы атаку отбили и контратакой отбросили британские войска. Генерал Фрейберг экономил силы, так как ждал основные силы немцев, которые, по его данным, должны были высадиться с моря, и, таким образом, упустил шанс на победу. Утром 21 мая немцы получили подкрепление и очистили окрестности Малеме, после чего появилась возможность сажать на аэродроме тяжёлые транспортные самолёты. 23 мая британцы безуспешно атаковали аэродром. 24 мая они были вынуждены оставить подходы к аэродрому и отойти на укреплённые позиции к востоку от Малеме. По сути, это и предопределило ход сражения — уже 21 мая на аэродроме стали приземляться части 5 немецкой горнострелковой дивизии и артиллерия. Получив возможность высаживать пехоту, используя воздушный мост, нанеся авиацией серьёзные потери британскому флоту и наземным силам, немцы достаточно быстро захватили остров.
30 мая, когда британский арьергард еще удерживал область Лутро-Сфакию, командующий гарнизоном генерал Фрейберг покинул вечером Крит на летающей лодке. Согласно записи в Журнале боевых действий 5-ой горно-стрелковой дивизии немцев последний очаг сопротивления на острове Крит был подавлен к 16 часам в районе Сфакии. 1 июня, на следующий день после окончания эвакуации, британцы официально объявили о сдаче острова.
Королевский британский военно-морской флот эвакуировал в Египет около 15 000 солдат, потеряв несколько кораблей, потопленных или повреждённых.
Потери
Британская армия потеряла бóльшую часть дислоцированных на острове военнослужащих. Потери Великобритании и ее доминионов составили более 4000 убитыми и ранеными и 11 835 пленными. Греческая армия после операции практически перестала существовать.
- Британский ВМФ потерял в битве за Крит (исключительно от действий авиации): три крейсера, шесть эсминцев, 10 вспомогательных судов и более 10 транспортов и торговых судов. Также были повреждены три линкора, авианосец, шесть крейсеров, 7 эсминцев. Погибли около 2 тыс. человек. Потери союзного греческого флота не уточнены.
- Британские ВВС потеряли 46 самолётов.
- Немцы потеряли около 6000 человек из 22 000 участвовавших в операции. Люфтваффе потеряло 147 самолётов сбитыми и 73 в результате аварий (в основном транспортные).
Итоги операции
Серьёзные потери, которые понесла Германия в ходе операции, показали, что масштабное воздушное вторжение в район локального хорошо укреплённого оборонительного района хотя и может быть успешным, сопряжено со значительными потерями наиболее хорошо подготовленных воинских подразделений. Причина заключалась в невозможности обеспечения десантной операции артиллерийской и полноценной воздушной поддержкой, в условиях высадки на неподготовленные плацдармы. Германские парашютисты были вынуждены действовать в условиях отрыва от централизованного командования и соседних подразделений, против подготовленной обороны, которая была снабжена артиллерией и бронетехникой. С другой стороны, при традиционной высадке с моря потери могли быть ещё более высокими. Особо проявилось чёткое взаимодействие родов войск вермахта, в частности — поддержка авиацией наземных сил.
В середине июля Штудент и Ригель вылетели самолетом в Восточную Пруссию, где Гитлер вручил им награды. В беседе с генерал-лейтенантом Куртом Штудентом фюрер заявил, что «время парашютистов прошло». Важнейшим итогом операции по захвату Крита стало то, что в дальнейшем Гитлер категорически запретил использовать воздушно-десантные части в крупных операциях, во избежание потерь в личном составе.
Личный состав вермахта, участвовавший в захвате острова, получил право ношения на манжете ленты отличия воинской доблести "KRETA" / "КРИТ", утверждённой в 1942 лично Гитлером.
Ряд высших командиров германских вооруженных сил настаивали на проведении десантной операции по захвату острова Мальта, имевшего, после потери Крита, для англичан стратегически исключительно важное значение как ключевой пункт коммуникационной линии Гибралтар — Мальта — Александрия. В частности, на проведении такой операции настаивал генерал Эрвин Роммель. С потерей Мальты англичане также теряли контроль над центральным Средиземноморьем. Позднее упорное нежелание Гитлера провести операцию по захвату Мальты расценивалось участниками событий и историками как крупнейший стратегический просчет.
Отсюда следует, что несмотря на значительные людские и материальные потери и утрату острова, англичане и их союзники своими действиями предотвратили захват Мальты немцами. Это стало важнейшим стратегическим следствием упорной и кровопролитной битвы за остров Крит.
Отражение в культуре
- Ивлин Во. гл.VII: Офицеры и джентльмены // [militera.lib.ru/prose/foreign/waugh2/07.html Офицеры и джентльмены. Роман] = Sword of Honour / пер. П. Павелецкого и И. Разумного. — М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1977. — С. 311-431. — 616 с. — 65 000 экз.
- Джеймс Олдридж. Морской орёл. Повесть // [militera.lib.ru/prose/foreign/aldridge2/ Дело чести. Охотник. Не хочу, чтобы он умирал] = The Sea Eagle (1944) / пер. Е. Калашникова. — Л.: Лениздат, 1958.
- В компьютерной игре «В тылу врага 2: Лис пустыни» первая миссия немецкой кампании посвящена этой операции.
- В компьютерной игре «Panzer General» посвящён сценарий «Crete».
- Мод Battle of Crete для компьютерной игры «Company of Heroes» www.moddb.com/mods/battle-of-crete
- Участие в операции известного немецкого боксера Макса Шмелинга показано в одноименном фильме.
Напишите отзыв о статье "Критская операция"
Литература и ссылки
- Евгений Грановский. [www.airwar.ru/history/av2ww/axis/krit/krit.html Вторжение на Крит. 1941 год]
- [www.textreferat.com/referat-6750-1.html «История вермахта и Критского десанта»] - реферат
- [www.desant.com.ua/gemen5.html Вооружение десантников Германии]
- Хэнсон Болдуин. гл.3: Крит - вторжение на крыльях. // Сражения выигранные и проигранные = Battles Lost and Won / ред. Ю. Бем. — М.: Центрполиграф, 2002. — С. 78-148. — 624 с. — (Вторая мировая война). — 6000 экз. — ISBN 5-9524-0138-4.
- Кайюс Беккер. ч.5: Средиземноморский театр, 1941 год. // Военные дневники Люфтваффе. Хроника боевых действий германских ВВС во Второй мировой войне 1939-1945 = The Luftwaffe War Diaries / пер. А. Цыпленкова. — М.: Центрполиграф, 2005. — 544 с. — (За линией фронта. Мемуары). — доп, 5 000 экз. — ISBN 5-9524-1174-6.
- Марк Антонио Брагадин. гл.IV: Итальянский флот в войне с Грецией. // Битва за Средиземное море: взгляд побеждённых = The Italian Navy in World War II (1957) / пер. А. Больных. — М.: АСТ, 2000. — 624 с. — (Военно-историческая библиотека). — 8000 экз. — ISBN 5-17-002636-6.
- [militera.lib.ru/h/1/art/index_node340card36664.html Мазур В. Операция «Меркурий» // Братишка. № 1 , 2009]
- [www.navweaps.com/index_oob/OOB_WWII_Mediterranean/OOB_WWII_Crete.htm Order of Battle. The Battles for Crete 14 May — 1 June 1941]
Примечания
Отрывок, характеризующий Критская операция
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.
Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.
Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
