Критские мусульмане
Критские мусульмане (также критские турки, тур. Giritli; Girit Türkleri; Türk Giritlileri Гиритли, Гирит Тюрклери, Тюрк Гиритлилери) — общее название многочисленной и очень своеобразной мусульманской общины острова Крит, имевшей долгую и сложную историю в период между 1648—1923 годами. История мусульман Крита тесно переплелась с историей самого острова. Критяне переходили в ислам довольно поздно (в XVII—XIX веках) в основном по экономическим соображениям, многие из них при этом были криптохристианами (см.линобамбаки), а потому, быстро «вернулись» к православной вере в XX веке. При этом, в отличие от других регионов Османской империи, большинство местных мусульман не подверглось тюркизации и сохранило греческий язык в качестве родного.
История
В Средние века Крит являлся частью Византийской Империи и был населён преимущественно православными греками. Кроме них, на острове присутствовали небольшие общины евреев, армян и, после 1204 года, католиков-венецианцев. После взятия крестоносцами Константинополя в 1204 году, остров перешёл под власть Венеции — талассократической республики. Венецианцы полностью отстранили пассивное и инертное греческое население от участия в политической жизни страны. Тем не менее, их политика планомерного вытеснения православных канонов католическими и полное упразднение местного православного духовенства раздражала местное население. Доходило то того, что местные греки открыто сотрудничали с турками, которые предоставляли большую автономию православной церкви на землях, отнятых у Византийской империи. Более того, постепенный захват турками всех греческих земель создавал атмосферу неминуемого падения Крита в греческой общине острова. Большинство греков подсознательно готовило себя к новой жизни в мусульманском государстве. Даже в этой ситуации венецианцы практически не шли на уступки местному населению. В результате, в 1648 Османская империя оккупировала практически весь остров, за исключением крепости Кандия (современный Ираклион), которую венецианцы удерживали до 1669. Несколько мелких прибрежных островов оставались венецианскими до 1715.
Исламизация
Чтобы облегчить задачу исламизации острова, турки восстановили православную иерархию, чтобы привлечь симпатии греческого клира, но при этом параллельно превратили множество церквей в мечети и учредили сеть вакуфов. Начался массовый переход местного населения в ислам. В ислам добровольно переходили как целыми семьями и даже деревнями (в сельской местности), так и индивидуально (в городах), что на первый взгляд кажется странным, учитывая позднюю дату завоевания острова и мизерную долю собственно турецких иммигрантов на нём (прибыли лишь небольшое количество чиновников и духовенства). Так, на Кипре, отвоёванном у венецианцев гораздо раньше — в 1571 году — переход в ислам среди греков был гораздо меньшим. Как показывает более детальный анализ документов того времени, большинство греков перешли в ислам из чисто экономических соображений (вопросы наследования, освобождение от уплаты налога джизья, налагаемого на райя или зимми). Особенно быстро исламизировалась греческая элита острова из-за перспектив карьерного роста для детей в новом исламском государстве, особенно это касалось молодых людей, нацеленных на карьеру в Стамбуле.
Доля мусульман на Крите
| Год | Мусульмане[1] |
|---|---|
| 1821 | 47 % |
| 1832 | 43 % |
| 1858 | 22 % |
| 1881 | 26 % |
| 1900 | 11 % |
| 1910 | 8 % |
| 1920 | 7 % |
| 1928 | 0 % |
По мере бурного роста мусульманской общины в XVII—XVIII веках (турецкие источники сообшают, что 2/3 населения острова составляли мусульмане), оставшиеся христиане начинают ощущать постепенно нарастающее давление со стороны турецкого государства. Увеличивается конфликтный потенциал острова. Так, в одной из деревень мусульмане-неофиты (недавно перешедшие в ислам) жалуются на раздражающую их службу в православной церкви, окружённой дворами 25 семей, перешедших в ислам. Власти принимают решение закрыть церковь. Ситуация накаляется ещё больше, когда до турецких властей в Стамбуле доходят слухи о том, что далеко не все мусульмане на острове настолько озабочены соблюдением своей религии. Так, большинство «мусульман» острова продолжает вести двойную жизнь, мужчины отказываются проводить обрезание и пьют вино, женщины продолжают сохранять обычай накопления приданого. В мечетях же местные мусульмане молятся Христу и Деве Марии; турецкий язык по-прежнему слабо представлен в жизни острова. По мере роста греческого национализма на материке, Крит охватывают идеи энозиса, то есть воссоединения с Грецией. После событий 1828—1830 года начинается массовая эмиграция мусульман с острова (в Анатолию и Стамбул), хотя он по-прежнему является частью Османской империи (фактической до 1908, формально до 1912). После 1830 года остров погружается в хаос: православные греки начинают партизанскую войну, в ходе которой большинство мусульман, опасаясь за свою жизнь, вынуждены укрыться за крепостными стенами четырёх городов северного побережья. Большинство переехало в Турцию, где их потомки стали частью турецкого этноса, небольшая группа осела в сирийском городе Аль-Хамидья, где многие до сих пор сохраняют греческий язык.
Напишите отзыв о статье "Критские мусульмане"
Примечания
- ↑ Мацкарис, стр. 51
См. также
Отрывок, характеризующий Критские мусульмане
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
