Кровавый апрель

«Кровавый апрель» 1917 года (англ. Bloody April) — период в военной истории британской авиации в ходе Первой мировой войны, когда Royal Flying Corps понес катастрофические потери.

9 апреля на Западном фронте началось сражение под Аррасом. Силы RFC (Royal Flying Corps) состояли из 25 эскадронов, до 365 самолетов, из которых около трети были истребители. Французские эскадрильи были выведены на восстановление.

На начало сражения германская авиация в этом районе имела 5 эскадрилий истребителей (Jasta), позже их число было доведено до 8. Всего — около 80 истребителей (по другим источникам — 114).

С появлением самолетов Albatros D.II и D.III с сентября 1916 Германия завоевала превосходство в воздухе на Западном фронте. К апрелю 1917 основу разведывательной и бомбардировочной авиации союзников составляли уязвимые BE.2, FE.2 и Sopwith 1½ Strutter, истребительной авиации — DH.2, FE.8, Nieuport 17 и Martyinside G100. Бороться на равных с немецкими истребителями могли только SPAD S.VII, Sopwith Pup и Sopwith Triplane, но их было немного. Новое поколение истребителей союзников (S.E.5, Sopwith Camel, SPAD S.XIII) ещё не вступило в строй.

В течение апреля 1917 англичане потеряли 245 самолетов, 211 человек летного состава было убито/пропало без вести и 108 попали в плен. Всего же за период с 1 апреля по 5 мая 1917 года было уничтожено более 300 британских самолетов. Только Jasta 11 под командованием Манфреда Рихтгофена заявила о 89 победах, сам Рихтгофен заявил около 20 побед. Германская авиация потеряла по всем статьям 66 самолетов. Для сравнения — за 5 месяцев сражения на Сомме в 1916 году RFC потеряли 576 самолетов. В этот период средняя продолжительность жизни британского пилота на фронте составляла 3 недели.

Потери сильно ударили по RFC, однако немцам так и не удалось полностью пресечь основную деятельность RFC: регулярную аэрофотосъемку, разведывательные полеты и бомбардировки.

См. также

Бич Фоккера

Отрывок, характеризующий Кровавый апрель

Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.