Кровавый орёл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Кровавый орёл» (швед. blodörn, норв. blodørn, дат. blodørn) — легендарная казнь времён викингов, состоявшая якобы в том, что на спине осуждённого рассекали рёбра, разводили их в стороны наподобие крыльев и вытаскивали наружу лёгкие. Причиной скорой смерти в этом случае должен был бы стать травматический шок либо пневмоторакс.

Большинство историков ставит под сомнение существование такой казни или же относит её к области ритуального глумления над трупами врагов. Сообщения о «кровавом орле» при этом списываются на антиязыческую пропаганду христианских авторов либо на буйное воображение скальдов позднейших времён.

Нанесение «кровавого орла» на спину противника упоминается в «Большой саге об Олафе Трюггвасоне», в «Саге об оркнейских ярлах», а также в рассказах о мести Ивара Бескостного и его братьев нортумбрийскому королю Элле II за гибель их отца, Рагнара Лодброка. По этим кратким упоминаниям сложно составить представление о характере данной казни.

У позднейших христианских авторов «кровавый орёл» оброс зловещими деталями и стал преподноситься как пример варварской жестокости. Скажем, Саксон Грамматик в 9-й книге «Деяний данов» сообщает, что на спину Эллы при казни сыпали соль.

В подтверждение существования подобного ритуала приношения врагов в жертву Одину приводят не отличающееся чёткостью изображение на Стура-Хаммарском камне — одном из поминальных камней Готланда.

Напишите отзыв о статье "Кровавый орёл"



Литература

  • Roberta Frank. «Viking Atrocity and Skaldic Verse: The Rite of the Blood-Eagle». The English Historical Review. Vol. 99, No. 391, Apr. 1984.

Отрывок, характеризующий Кровавый орёл

– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.