Крогиус, Николай Владимирович

Николай Владимирович Крогиус
В 1995 году
Страны:	СССР СССР Россия Россия США США
Дата рождения:	22 июля 1930(1930-07-22) (94 года)
Место рождения:	Саратов
Звание:	гроссмейстер (1964) международный мастер (1963) мастер спорта СССР (1952)
Актуальный рейтинг:	2485 (ноябрь 2016)
[ratings.fide.com/card.phtml?event=4100565 Личная карточка ] на сайте ФИДЕ [chess-db.com/public/pinfo.jsp?id=4100565 Личная карточка] на сайте Chess DB

Николай Владимирович Крогиус (род. 22 июля 1930, Саратов) — советский и российский шахматист, учёный, деятель советского и международного шахматного движения, международный гроссмейстер (1964) и международный арбитр (1985). Шахматный теоретик. Член Исполкома (с 1982) и вице-президент (1986—1990) ФИДЕ. Начальник управления шахмат Госкомспорта СССР (1981—1989) и зампредседатель Шахматной федерации СССР (1981—1990). Тренер чемпиона мира по шахматам Б. Спасского (1967—1973). Доктор психологических наук (1980). В совершенстве владеет немецким языком.

С 1998 года проживает с семьёй в США, является гражданином США, сохраняя вместе с тем и гражданство России.

Происхождение

Николай Крогиус родился в Саратове в семье интеллигентов, имевших немецкие и скандинавские корни. С детства отличался основательным, вдумчивым, педантичным характером. Его отец Владимир Людвигович Бреннерт (1900—1985) был художником, мать Елена Августовна Крогиус (1912—1991) много лет преподавала на химическом факультете Саратовского государственного университета, потом работала в НИИ стекла. Дед по матери Август Адольфович Крогиус (1871—1933), основоположник российской тифлопсихологии, доктор медицины, в 1919—1930 годах преподавал философию в Саратовском государственном университете им. Н. Г. Чернышевского, заведовал кафедрой психологии Саратовского педагогического института, с 1930 года работал на дефектологическом факультете Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. Младший брат Георгий умер от болезни во младенчестве, ещё до войны. После развода родителей Николая воспитывала мать, однако и с отцом он поддерживал дружелюбные отношения.

Детские и юношеские годы

Азы грамоты осваивал в лучшей городской мужской школе № 19, которой руководил известный педагог Павел Акимович Ерохин. Из этой школы вышла целая плеяда будущих ученых, чиновников, деятелей искусства. Начало серьёзного увлечения шахматами совпало со Сталинградской битвой (1942). Свой первый в жизни комплект шахмат, будучи мальчишкой, в сентябре 1942-го выменял на табак в сельпо села Синодского Саратовской области, через которое проходил старинный тракт Казань-Астрахань (по тракту шли войска к Сталинграду). Первую шахматную книжку, авторства гроссмейстера Ефима Боголюбова, Николаю подарил товарищ. Под конец войны уже занимался в городском дворце пионеров под началом С.Свечникова. Став перворазрядником, перешёл под тренерское крыло известного саратовского мастера и педагога Николая Аратовского. Занятия проходили в спортивном зале во дворе Дома учителя на улице Радищева. В 1947 выполнил норматив кандидата в мастера спорта, через год стал чемпионом России среди юношей. В 1952 году стал мастером спорта, в 1963 — международным мастером, в 1964 — международным гроссмейстером.

Научная биография

Окончил в 1953 философский факультет Ленинградского государственного университета, где проявил интерес к психологии под влиянием своего учителя, выдающегося учёного Бориса Герасимовича Ананьева. Кандидатскую диссертацию защитил в 1969, докторскую на тему «Познание людьми друг друга в конфликтной деятельности» — в 1980. Обе защиты состоялись на факультете психологии Ленинградского госуниверситета. С 1970 по 1980 год работал в Саратовском госуниверситете им. Н. Г. Чернышевского старшим преподавателем, доцентом, а с 1978 года — заведующим кафедрой психологии. Главная тема научных исследований — психология межличностного конфликта и способов его разрешения. В этом направлении Крогиус творчески отталкивался от трудов польского философа и психолога Т.Котарбинского. Сам Крогиус научным путём установил, что трудности, создаваемые противнику (сопернику) в конфликтной (конкурентной) деятельности, должны быть максимальными, поскольку любая, объективно не вынужденная уступка неизбежно усиливает потенциал другой стороны. Впервые обобщил приемы психологической борьбы в спорте, исследовал психологическую инициативу. Крогиус создатель новой отрасли в психологии — психологии шахматной игры, около 20 его книг и 150 статей посвящено непосредственно научным исследованиям. В отечественной психологии особенно высокую оценку получили монографии Крогиуса: «Личность в конфликте» (Саратов, 1980), «Психология шахматного творчества» (Москва, 1988).

Результаты исследований Крогиуса общепризнаны в мире, стали классикой отечественной психологии, представляют интерес для психологии менеджмента, организационной психологии, различных сфер практической психологии, являются ценным вкладом в современную гуманитарную психологию.

В декабре 1980 года в Госкомспорте СССР было создано Управление шахмат, на должность начальника которого экс-чемпион мира Тигран Петросян предложил Крогиуса, его кандидатура была одобрена в партийных инстанциях, особую роль сыграла поддержка заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Евгения Тяжельникова.

После переезда из Саратова в Москву в начале 1981 года почти 10 лет состоял членом диссертационного совета по защите докторских диссертаций на факультете психологии  Московского государственного университета. С 1981 года — начальник Управления шахмат Госкомспорта СССР (1981—1989), вице-президент Шахматной федерации СССР (1981—1990), заведующий кафедрой шахмат Государственного Центрального ордена Ленина института физкультуры (ГЦОЛИФК) 1981—1983. Член редколлегии журнала 64 — Шахматное обозрение. В 1990-е годы был главным научным сотрудником НИИ теории педагогики Академии педагогических наук СССР.

Спортивные достижения

Чемпион РСФСР (1952 и 1964). В составе команды РСФСР призёр Спартакиад народов СССР: 1963 и 1975 — 1-е, 1967 — 2-е места. Победитель командного чемпионата Европы (1965) в составе сборной команды СССР. Участник 7 чемпионатов СССР, лучшие результаты: 1958 — 9—11-е, 1961 — 9—10-е, 1964 — 8—9-е, 1967 — 7-е места. Лучшие результаты в международных соревнованиях: Плоешти (1957) — 3—4-е; Варна (1960 и 1969) — 1—2-е и 1-е; турнир памяти М. Чигорина (Сочи, 1963, 1966 и 1973) — 3—4-е, 1964 — 1-е, 1965 и 1977 — 4-е, 1967 — 1—5-е; Будапешт (1965) — 4-е; Гавр (1966) — 2—3-е; Сараево (1968) — 3—4-е; Поляница-Здруй (1969) — 2—3-е; Гастингс (1970/1971) — 2—6-е места. Участник матчей РСФСР — Болгария (1957 и 1961); СССР — Югославия (1958), РСФСР — Венгрия (1963). Чемпион России среди юношей (1948).

Начиная с 1991 года Крогиус принял участие в нескольких чемпионатах мира среди ветеранов, проводившихся в Вёрисхофене и других городах южной Германии. Всегда был среди призёров, однажды разделил первое место с гроссмейстером Марком Таймановым, уступив ему чемпионство по дополнительным показателям. Призовые места Крогиус занял также на турнирах в Линце, Калманешти (Румыния) и Дюнкерке.

Крогиус — шахматист позиционного стиля, с логическим складом мышления. Имеет ряд теоретических разработок в области дебюта и миттельшпиля. Выдающийся аналитик. Работы Крогиуса по психологии шахмат изданы в Аргентине, Великобритании, Германии, Испании, США, ФРГ, Югославии. За достижения в области шахмат награждён орденом «Знак Почёта» (1981).

Тренерская деятельность

Был тренером-секундантом чемпиона мира по шахматам Бориса Спасского на матчах за мировую корону с Тиграном Петросяном в 1969, Москва, и Бобби Фишером, в 1972, Рейкьявик.

Государственная и общественная деятельность

Как спортивный функционер, в 1981—1989 годы жёстко отстаивал интересы СССР и советских шахматистов в Международной шахматной федерации (ФИДЕ). В знаменитом противостоянии 1980-х Карпов — Каспаров симпатизировал Анатолию Карпову, с которым Крогиуса связывала также многолетняя дружба. В Госкомспорте СССР отличался авторитарным стилем руководства с упором на партийную и государственную дисциплину. В 1981—1991 состоял в КПСС.

После обширного инфаркта, случившегося 8 сентября 1987 года прямо на рабочем месте в Центральном шахматном клубе СССР, вынужден был вскоре оставить государственную и общественную деятельность.

Критика

Крогиуса, как начальника управления шахмат Госкомспорта СССР, упрекали в волюнтаристских решениях по поводу участия тех или иных советских шахматистов в международных соревнованиях за рубежом, в немотивированных отказах ряду шахматистов и тренеров, преимущественно еврейской национальности, в выезде за границу на спортивные мероприятия. В действительности участие советских шахматистов в зарубежных соревнованиях строго регулировалось установленной партийными инстанциями системой квот, обязательной для Госкомспорта СССР. Обойти систему квот или превысить квоту на выезд за рубеж было невозможно. Кроме того, ответственность за ряд нелицеприятных решений по персональным вопросам, принятие которых приписывалось Крогиусу, на самом деле несут первый зампред Госкомспорта СССР Николай Русак и курирующий зампред Госкомспорта СССР Вячеслав Гаврилин, а также анонимные функционеры из ЦК КПСС. Решения по персональным вопросам, связанные с выездом за границу, Крогиус также обязан был согласовать с оперативным сотрудником КГБ СССР, полковником Владимиром Кулешовым, куратором управления шахмат. Сам Крогиус, будучи не только спортивным чиновником, но прежде всего — гроссмейстером и тренером, тяжело переживал эти перипетии, что отразилось на его здоровье.

После карьеры

В 1990-х был шахматным обозревателем газеты «Правда». Будучи высококлассным конфликтологом, в 1990—1999 консультировал ряд докторантов и аспирантов по ставшей сильно актуальной теме; в том числе весьма основательно — своего ученика ещё по ГЦОЛИФКу, журналиста газеты «Правда» Игоря Ленского при подготовке кандидатской диссертации о методах урегулирования межнациональных конфликтов (М., Российская академия образования, 1998).

Совместно с гроссмейстером Львом Альбуртом в 2000 году Крогиус выпустил учебник по эндшпилю, в том году признан лучшей шахматной книгой в США. В 2011 в издательстве «Феникс» вышла мемуарная книга Крогиуса «Шахматы. Игра и жизнь». В 2014 году появилась ещё одна книга воспоминаний Крогиуса «Записки гроссмейстера», в которой он впервые касается ранее никогда не публиковавшихся подробностей советской шахматной жизни и матчей между Карповым и Каспаровым.

Всего Крогиус написал более 30 книг, изданных в СССР, России, Германии, Сербии, Македонии, Франции, Великобритании, США, Аргентине, Испании, Швейцарии, Киргизии и других странах. Перу Крогиуса принадлежит несколько сотен научных, теоретических и публицистических статей, он вёл постоянные рубрики в журнале «Клуб» (1990—1998) и двух федеральных газетах — «Правда» и «Советская Россия».

С сентября 1998 года Крогиус переехал с семьёй в США, проживает в Статен-Айленде (Нью-Йорк), получил американское гражданство, оставаясь гражданином России.

Семья

Женат единственным браком с 1959 года. Вместе с женой — Ириной Владимировной Крогиус (в девичестве — Гордеева) — в 2009 году отметили «золотую свадьбу». Две дочери — Ольга и Мария. Имеет двух внуков от Ольги — Олег (р.1985), математик, и Георгий (р.2003), школьник. Младшая дочь Мария стала в США доктором фармакологии, открыла собственную аптеку, вместе с мужем в 2012 году усыновила на Украине семилетнего мальчика и его двухлетнюю сестру. Таким образом у Крогиуса четверо внуков.

Интересные факты

• В Саратове Николай Владимирович получил водительские права и охотно садился за руль. Перебравшись в Москву, Крогиус наотрез отказался управлять автомобилем, сетуя на интенсивность и хаотичность движения, и пользовался услугами служебного водителя.
• Ранг спортивного чиновника высокого уровня в эпоху советского официоза накладывал серьёзные ограничения на дружеские связи Крогиуса, что осложнялось особенностями его педантичного характера. Наиболее близкие отношения связывали его с гроссмейстерами Михаилом Ботвинником, Василием Смысловым, Анатолием Карповым, Львом Полугаевским, Игорем Зайцевым, Виктором Купрейчиком, президентом Шахматной федерации СССР Виталием Севастьяновым, шахматным журналистом Александром Рошалём, международными арбитрами Виктором Батуринским, Виктором Шуваловым и Верой Тихомировой.
• Проживая в США, Крогиус регулярно публикуется в научных сборниках Саратовского государственного университета, журнале «Волга».
• В начале 2009 года Николай и Ирина Крогиус получили поздравление по случаю Золотой свадьбы от супруги президента США Мишель Обамы.
• В 2013 году Крогиус завершил работу над мемуарами, охватывающими четыре десятилетия его спортивной, тренерской и общественно-государственной деятельности в СССР.

Книги

• Человек в шахматах, Саратов, 1967;
• Законы эндшпиля, М., 1971;
• Возрастные различия интеллектуальных способностей, Саратов, 1972;
• Личность в конфликте. На материале исследования шахматного творчества, Саратов, 1976;
• Психологическая подготовка шахматиста, 2-е издание, М., 1979;
• Энциклопедия середины игры, Белград, 1980 (соавтор);
• Психология шахматного творчества, М. 1981;
• Шахматы — творчества и воспитания, М. 1981.
• Борис Спасский. В двух томах. (Соавторы Голубев А. Н., Гутцайт Л. Э.). Центральный коллектор научных библиотек, 2000. 12000 экз., 730 с. ISBN 5-93260-007-1.
• Шахматы. Игра и жизнь. Феникс, 2011. 2500 экз., 400 с. ISBN 978-5-222-17777-8.
• Крогиус Н.В. Записки гроссмейстера. СПб, 2014. 90 с. ISBN 978-5-904819-76-7.

Литература

• Шахматный словарь / гл. ред. Л. Я. Абрамов; сост. Г. М. Гейлер. — М.: Физкультура и спорт, 1964. — С. 261. — 120 000 экз.
• Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 182—183. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.

Ссылки

• [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=30026 Партии Николая Крогиуса] в базе Chessgames.com (англ.)
• [www.365chess.com/players/Nikolai_V_Krogius Личная карточка Николая Крогиуса] на сайте 365chess.com

Отрывок, характеризующий Крогиус, Николай Владимирович

– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.