Круа, Карл-Евгений

Карл Евге́ний де Круа́
фр. Charles Eugène de Croy/Croÿ
Дата рождения	1651(1651)
Место рождения	Ле-Рё
Дата смерти	1702(1702)
Место смерти	Ревель
Принадлежность	Дания Дания Священная Римская империя Священная Римская империя Саксония Саксония Россия Россия
Годы службы	1676—1700
Звание	генерал-лейтенант фельдмаршал фельдмаршал генерал-фельдмаршал
Сражения/войны	Битва при Лунде Венская битва Великая Турецкая война Битва при Нарве
Награды и премии
Связи	Круа

Карл Евге́ний де Круа́ (Круи, Крои, Кроа, Крой, фр. Charles Eugène de Croy/Croÿ, 1651, Ле-Рё—1702, Ревель) — князь Миллендонк и герцог из нидерландского аристократического дома Круа. Служил в датской, австрийской, саксонской и русской армиях, фельдмаршал австрийской, саксонской и, возможно, русской армий.

На военной службе европейских государей

Начал службу в датской армии в чине полковника и должности командира полка, участвовал в сражении при Лунде (1676), с 1677 года — генерал-майор (февраль 1677) и комендант Хельсингборга, в 1678 году получил чин генерал-лейтенанта. В 1681 году Круа женился на пожилой вдове из рода маркграфов Бергов — внучатой племяннице Вильгельма Оранского; детей у них не было.

4 мая 1682 года перешел на службу в императорскую армию в чине генерал-фельдвахтмейстера, с 5 февраля 1683 года — фельдмаршал-лейтенант. Участвовал в войне против турок, способствовал освобождению Вены от осады, 29 ноября 1683 года сделан фельдцейхмейстером. Далее отличился при Гране (1685) и участвовал во взятии Офена (1686), 17 декабря 1688 года сделан фельдмаршалом. В 1690 году вынужден был сдать Белград неприятелю, в 1691 году сражался при Сланкемене. В 1692 году заложил в Нови-Саде мощную Петроварадинскую крепость. В 1693 году сменил маркграфа Людвига Баденского на посту командующего армии в Венгрии, осадил Белград, но принужден был отступить с большими потерями.

В 1698 году прибыл в Амстердам к русскому царю Петру I с рекомендательным письмом от императора Леопольда I (датированным 25 августа 1696 года), приглашён на военную службу. Однако предпочёл поступить на службу к курфюрсту саксонскому и польскому королю Августу II в звании фельдмаршала.

В России. Нарвская битва

В августе 1700 года направлен в Россию, приехал в Новгород к Петру с дипломатической миссией (с просьбой о посылке 20-тысячного вспомогательного корпуса). Испытывая нужду в опытных полководцах, Пётр удержал де Круа у себя и взял с собой в поход против Нарвы. Покидая военный лагерь 18 (29) ноября 1700 года, Пётр I уговорил его стать во главе русской армии и пожаловал звание генерал-фельдмаршала (этот факт документально не подтвержден). Вместе с Петром русскую армию покинул генерал-фельдмаршал Ф. А. Головин.

По воспоминаниям Алларта, де Круа сопротивлялся этому назначению, но переубедить Петра не смог.

И тако над всеми войсками команду по­ручили Герцогу Фон Круа, яко Генерал-Фельдмаршалу, и хотя оный Герцог в приятии сей команды крепко опрошался, однако же Его Величество те его резо­ны апробовать не соизволил, и что уже и прежде сего намерение было оному Герцо­гу ту команду поручить, но для некоторых приключившихся обстоятельств удержалося.

— [www.memoirs.ru/texts/Hallart.htm Галларт Л. Н. Подробное описание осады города Нарвы и сражения под сим городом в 1700 году. Отрывок из Истории Петра Великого, сочиненной генералом Аллартом. Рукопись].

Тем временем к Нарве подошла шведская армия под командованием шведского короля Карла XII, 19 (30) ноября неожиданно напала на русский лагерь под Нарвой и рассеяла плохо обученные русские полки. Как считает А. В. Беспалов, на собранном военном совете герцог де Круа отказался принять единственное правильное в сложившейся ситуации предложение Б. П. Шереметева: учитывая растянутость позиции русской армии, оставить часть войск для блокады города, а остальную армию вывести на поле и дать сражение. На совете по инициативе де Круа было принято решение оставаться на месте, что передавало инициативу в руки шведского короля и предопределило разгром шведами русской армии.

В ходе сражения новый главнокомандующий и другие иностранные офицеры на русской службе оказались меж двух огней: им грозил не только неприятель, но и обозлённые неудачей русские солдаты. Де Кроа предпочел смерти шведский плен.

Согласно легенде, в день Нарвского сражения, спасаясь по болотам от своих собственных солдат, которые начали избивать иностранных офицеров с криками «Немцы — изменники!», он сломал шпагу и крикнул: «Пусть сам чёрт воюет с этой сволочью!». Под «сволочью» фельдмаршал имел в виду вручённую ему Петром Первым русскую армию, а в качестве основных причин поражения указал недостаток оружия и снаряжения, плохую дисциплину, а в основном необученность и неопытность русских солдат (как их называли современные европейские писатели-памфлетисты — «мужик с мушкетом»).

Плен, смерть и погребение

Что ж ты, море, так бушуешь? Словно шабаш ведьм ночных! Про кого ты там колдуешь Ночью, в чане волн седых? Про того ли про Кащея, Что, не принятый землёй, Ждёт могилы, сиротея, Не мертвец и не живой. Дней Петровых современник, Взяли в плен его враги, И по смерти всё он пленник За грехи и за долги. Ты поведай, скоро ль сбросит Он курчавый свой парик И земную цепь износит, Успокоенный старик?

«Ночь в Ревеле» (П. А. Вяземский)

В шведском плену герцог содержался в «жестоком аресте» без оружия с неотлучным конвоем.

Умер 20 января 1702 года в Ревеле в неотплатных долгах. Кредиторы запретили предавать тело земле и оно лежало в подклете церкви Нигулисте и удивительным образом неплохо сохранилось. В 1819 году генерал-губернатор Паулуччи приказал накрыть его стеклянной крышкой и поместить на катафалк в одной из капелл церкви Нигулисте. Без погребения тело пролежало на протяжении 190 лет и было предметом любопытства путешественников. Мумию видели Пётр Вяземский и Антон Дельвиг. Заимодавцы собирали с любопытных плату, которая шла на погашение его долгов.

В 1870 году генерал-губернатор князь Шаховской решил прекратить безобразие, по его представлению император Александр II распорядился похоронить тихо.

Но похоронили фельдмаршала лишь 27 лет спустя. В журнале «Разведчик» № 330 от 11 февраля 1897 г. была помещена заметка, где говорилось: "15 января состоялось погребение оставшегося непогребенным в течение около 200 лет в лютеранской церкви герцога де-Кроа. Тело было положено в новый гроб и опущено в устроенный в той же церкви склеп. Надпись на гробе: «Герцог Карл-Евгений де-Кроа (Duc de-Croy), главнокомандующий русскою армиею при Нарве в 1700 году. Скончался 20 января 1702 года в Ревеле».

Литература

• Бантыш-Каменский, Д. Н. 2-й Генералъ-Фельдмаршалъ герцогъ КРОИ // [militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/02.html Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. В 4-х частях. Репринтное воспроизведение издания 1840 года. Часть 1–2]. — М.: Культура, 1991. — 620 с. — ISBN 5-7158-0002-1.
• Бантыш-Каменский Д. Н. 2-й Генерал-фельдмаршал герцог Крои // [www.tuad.nsk.ru/~history/Author/Russ/B/Bantysh-Kamensky/feld/g-02.html Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов]. — (c) Rus-Sea, 2000.

Отрывок, характеризующий Круа, Карл-Евгений

– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.