Круг чтения Сталина

Круг чтения Иосифа Сталина становился предметом изучения историков, биографов и иных исследователей советского лидера.

В частности, данный вопрос подробно изучал доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Борис Илизаров, опубликовавший в 2000 году в журнале «Новая и новейшая история» статью «Сталин. Штрихи к портрету на фоне его библиотеки и архива». В 2005 году в издательстве «Права человека» была издана книга доктора педагогических наук, профессора Роя Медведева «Люди и книги. Что читал Сталин? Писатель и книга в тоталитарном обществе». Кроме того, кандидат исторических наук Института российской истории РАН Игорь Курляндский в статье «В Бога и святых он не верил с детства…», опубликованной 2007 году в «Политическом журнале», достаточно подробно рассматривает круг чтения Сталина в период его учёбы в духовной семинарии.

Личная библиотека Сталина

В годы Гражданской войны Сталин большую часть времени проводил на разных фронтах — на юге, на востоке, на северо-западе и западе. В эти годы он также читал много, но, как утверждает историк Рой Медведев, «без особой системы, и число книг в его квартире было невелико».

В 1925 году Сталин создаёт свою личную рабочую библиотеку. В мае 1925 года он поручил своему помощнику и секретарю Ивану Товстухе заняться этим вопросом и завести в штате Генерального секретаря ЦК ВКП(б) должность библиотекаря. Сталин письменно привёл список книг, которые он хотел бы видеть в своей библиотеке. Фотокопия этой большой записки была опубликована в журнале «Новая и новейшая история» историком Борисом Илизаровым (см. вкладку с текстом основной части записки справа).

«Записка библиотекарю. Мой совет (и просьба): 1) Склассифицировать книги не по авторам, а по вопросам: а) философия; б) психология; в) социология; г) политэкономия; д) финансы; е) промышленность; ж) сельское хозяйство; з) кооперация; и) русская история; к) история других стран; л) дипломатия; м) внешняя и вн. торговля; н) военное дело; о) национальный вопрос; п) съезды и конференции; р) положение рабочих; с) положение крестьян; т) комсомол; у) история других революций в других странах; ф) о 1905 годе; х) о Февральской революции 1917 г.; ц) о Октябрьской революции 1917 г.; ч) о Ленине и ленинизме; ш) история РКП(б) и Интернационала; щ) о дискуссиях в РКП (статьи, брошюры); Щ1 профсоюзы; Щ2 беллетристика; щ3 худ. критика; щ4 журналы политические; щ5 журналы естественно-научные; щ6 словари всякие; щ7 мемуары. 2) Из этой классификации изъять книги (расположить отдельно): а) Ленина, б) Маркса, в) Энгельса, г) Каутского, д) Плеханова, е) Троцкого, ж) Бухарина, з) Зиновьева, и) Каменева, к) Лафарга, л) Люксембург, м) Радека. 3) Все остальные склассифицировать по авторам, отложив в сторону: учебники всякие, мелкие журналы, антирелигиозную макулатуру и т. п. И. Сталин»

Выдержка из записки Сталина от 29 мая 1925 года библиотекарю секретариата Генерального секретаря ЦК ВКП(б)

Работа по комплектованию библиотеки Сталина согласно составленной им записке началась уже летом 1925 года, и продолжалась несколько лет. Увеличение числа книг библиотеки не прекращалось, и в 1930-е годы она продолжала пополняться сотнями книг ежегодно. Библиотека включала в себя все российские и советские энциклопедии, в ней также было большое количество словарей, разных справочников. По некоторым данным, всего у Сталина в библиотеке было почти сорок тысяч томов, из которых на «Ближней» даче находилось десять.

Ряд историков отмечают, что многие, кто общался со Сталиным, отзывались о нём как о широко и разносторонне образованном и чрезвычайно умном человеке. По мнению английского историка Саймона Монтефиоре, изучавшего личную библиотеку и круг чтения Сталина, тот много времени проводил за книгами, на полях которых остались его пометки, «Его вкусы были эклектичными: Мопассан, Уайльд, Гоголь, Гёте, а также Золя, которого он обожал. Ему нравилась поэзия. (…) Сталин был эрудированным человеком. Он цитировал длинные куски из Библии, трудов Бисмарка, произведений Чехова. Он восхищался Достоевским».

Английский писатель барон Чарльз Сноу также характеризовал образовательный уровень Сталина довольно высоко:

Одно из множества любопытных обстоятельств, имеющих отношение к Сталину: он был куда более образован в литературном смысле, чем любой из современных ему государственных деятелей. В сравнении с ним Ллойд Джордж и Черчилль — на диво плохо начитанные люди. Как, впрочем, и Рузвельт.

Григорий Морозов, первый муж Светланы Сталиной, вспоминал: «Когда я женился на Светлане, вождь разрешил мне пользоваться его библиотекой в кремлёвской квартире. Там я провёл довольно много времени, поскольку был любознателен и читал запоем. Надо сказать, коллекция книг была уникальной. Энциклопедии, справочники, труды известных ученых, произведения классиков, работы руководителей партии. Сталин всё это внимательнейшим образом читал, о чём свидетельствовали многочисленные, подчас развернутые заметки на полях».

Рой Медведев отмечает, что Сталин читал много и разносторонне — от художественной литературы до научно-популярной. В статье историк приводит слова Сталина о чтении: «Это моя дневная норма — страниц 500»; таким образом, по мнению Медведева, Сталин читал по несколько книг в день и около тысячи книг в год. Стоит, однако, отметить, что современные исследования распорядка дня Сталина и графики его встреч (составленные, в числе прочих, по журналам посещений его рабочего кабинета) приводят историков к выводу о том, что Сталин просто физически не мог читать такие огромные объемы литературы В довоенное время основное внимание Сталин уделяет историческим и военно-техническим книгам, после войны переходит к чтению трудов политического направления, типа «Истории дипломатии», биографии Талейрана. Вместе с тем Сталин активно изучал работы марксистов, включая труды других советских деятелей, в том числе оппонентов — Троцкого, Каменева и др. Медведев подчёркивает знание национальной грузинской культуры, в 1940 году Сталин сам вносит правки в новый перевод «Витязя в тигровой шкуре». Среди любимых им грузинских писателей Б. С. Илизаров называет Илью Чавчавадзе и Александра Казбеги.

Историк Рафаил Ганелин вспоминал слова академика Евгения Тарле о корректуре Сталиным выходившей по его же инициативе книги «История дипломатии»: «Там была правка, сделанная разными карандашами, но одной и той же, бесконечно дорогой для меня рукой…».

Советский политический деятель и учёный-экономист Дмитрий Шепилов:

Встретил он меня очень радушно. Проговорили два часа. Суть разговора заключалась в том, что Сталин понял: у нас неблагополучно в народном хозяйстве потому, что нет основ экономической науки. Люди не знают, как правильно вести хозяйство.

— Надо написать срочно учебник по политэкономии, не агитку, а настоящее руководство к действию. Это поручается Вам. Возьмите себе в помощь ученых, кого посчитаете нужным.
Он тут же изложил мне, и очень компетентно, некоторые вопросы, которые надо объяснить в учебнике. При этом цитировал Ленина, подходил к шкафу, брал книги, не искал, а сразу открывал нужные страницы. Видно, глубоко продумал это поручение.
Через два дня на Политбюро Сталин повторил своё поручение и добавил:
— Надо создать условия для работы этой комиссии, чтобы ничто их не отвлекало. И чтобы никто не мешал. Лучше на даче, за городом. Подберите им хороший дом. Режим установить такой: неделю работать, суббота и воскресенье — родительский день. Через год учебник должен лежать здесь на столе.

Вот так он сам же меня реабилитировал. Мы писали учебник по главам. Я успел доложить Сталину четыре главы. Он сам их редактировал и по каждой говорил со мной очень фундаментально. Что бы ни писали о Сталине, да, виноват он во многом, но в теории он был очень грамотен. Учебник вышел после смерти Сталина в 1954 году многомиллионными тиражами и, говорят, принес пользу…

— Дмитрий Шепилов [www.e-reading.club/book.php?book=65192 "Непримкнувший"]

Книги из кремлевской и дачной библиотек Сталина, не содержащие его пометы, были распределены по другим библиотекам, некоторая часть пропала. С пометами — 397 изданий.

Оценки

Рой Медведев, выступая против «нередко крайне преувеличенных оценок уровня его образованности и интеллекта», в то же время предостерегает против его преуменьшения. Медведев отмечает, что Сталин, явившись виновником гибели большого количества писателей и уничтожения их книг, в то же время покровительствовал М. Шолохову, А. Толстому и др., возвращает из ссылки Е. В. Тарле, к чьей биографии Наполеона он отнёсся с большим интересом и лично курировал её издание, пресекая тенденциозные нападки на книгу.

Британский литературовед и историк Дональд Рейфилд: «Он был очень начитан. Он очень тщательно читал тексты, читал и как редактор или корректор, искал ошибки и всегда спрашивал, почему автор умалчивает то или другое. И он критикует стиль, он поправляет не только русские тексты, но и грузинские, он очень любил дательный падеж… Он был очень образован, но своеобразно образован, я бы сказал. Он прочитал, наверное, всю западноевропейскую литературу. Он читал даже книги своих врагов — эмигрантскую прессу. Он мог со словарем читать по-английски, французски и немецки. Он плохо понимал эти языки, но он был гораздо более начитан». Дональд Рейфилд даже предположил, что «его странное поведение в начале войны можно приписать тому, что он слишком много времени уделял чтению, книгам, и не обращал внимания на планы Гитлера».

Алексей Пиманов, исследовавший личность Сталина, режиссёр-постановщик сериала «Охота на Берию» на вопрос журналиста «Что вас удивило, озадачило больше всего в личности Сталина?»: «Его библиотека. Он всю жизнь учился, читал. Я лично видел несколько тысяч томов в его библиотеке, и на 90 % этих книг есть карандашные пометки, сделанные его рукой. А там книги от философии, естественных наук до художественной литературы».

Историк русской культуры Соломон Волков отмечал: «Сталин читал по 400 страниц в день разной литературы, включая литературные журналы и новинки. Его вовлеченность в вопросы культуры для нового времени была абсолютно беспрецедентной».

Как отмечает Вадим Стакло, Сталин «уверенно ориентировался в прикладных аспектах искусства и понимал, насколько оно важно для задач пропаганды. Читал каждую значительную пьесу и сценарий».

Литература

• Илизаров, Б. С. [vivovoco.astronet.ru/VV/PAPERS/ECCE/STALIB.HTM Сталин. Штрихи к портрету на фоне его библиотеки и архива] // Новая и новейшая история. — 2000. — № 3–4.</span>
• Курляндский, И. [www.krotov.info/history/19/1890/soso.htm «В Бога и святых он не верил с детства…»] // Политический журнал. — 2007. — 4 июня. — С. 106–111.</span>
• Медведев, Р. А. [www.elitarium.ru/2005/05/26/chto_chital_stalin.html Что читал Сталин] // Элитариум 2.0. — 2005.</span>
• Медведев, Р. А. Люди и книги. Что читал Сталин? : Писатель и книга в тоталитарном обществе. — М. : Права человека, 2005. — 364 с. — ISBN 5-7712-0284-3.</span>
• Рейнер, Л. М. Библиотека вождя // Про книги : Журнал библиофила. — 2013. — № 1 (25). — С. 76–85.</span>
• Шарапов, Ю. Пятьсот страниц в день… // Московские новости. — 1988. — 18 сентября.</span>

Ссылки

• [www.echo.msk.ru/programs/staliname/580902-echo/ Передача «Именем Сталина» от 28.03.2009, Сталин, Иван Грозный и другие исторические герои на радио «Эхо Москвы»]
• [www.stalin.su/book.php?action=header&id=55 Всегда с книжкой]

Отрывок, характеризующий Круг чтения Сталина

– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]