Кружевница (картина Вермеера)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кружевница (картина Вермера)»)
Перейти к: навигация, поиск
Ян Вермеер
Кружевница. 1669–70
De kantwerkster
Холст, масло. 24,5 × 21 см
Лувр, Париж
К:Картины 1669 года

«Кружевница» (нидерл. De kantwerkster) — картина, написанная голландским художником Яном Вермеером (1632—1675), которая была завершена между 1669—1670 годами, а в настоящее время находится в парижском музее Лувр.





Описание

На картине изображена девушка, одетая в жёлтый наряд. В левой руке она держит пару коклюшек и аккуратно втыкает булавку в подушечку, на которой делает кружево. «Кружевница» — самая маленькая и самая необычная картина из всех работ Яна Вермеера (24.5 см x 21 см)[1][2].

Художник изобразил девушку сидящей напротив белой стены. По всей видимости Вермеер это сделал, чтобы зритель не мог отвлечься от центральной фигуры девушки на другие предметы, изображённые на заднем фоне. Как и с картинами «Астроном» и «Географ», Вермеер тщательно продумал композицию «Кружевницы» перед тем, как он её создал[3]. При создании картины художник, возможно, использовал камеру-обскуру, так как можно увидеть много оптических эффектов, применяемых в фотографии, например: размытый передний план[1]. Вермеер предложил необычный для голландской живописи эпохи барокко способ глубины резкости, достигаемой благодаря визуализации участков холста, находящихся вне фокуса[4] .

В «Кружевнице» художник изобразил разные элементы, которые составляют образ девушки, а также предметы и материалы, с которыми она работает, в абстрактной манере. Руки девушки, её кудри, а также глаза и нос изображены в абстрактной манере, нетипичной для живописи эпохи бароккоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3024 дня], в которой жил и работал Ян Вермеер. Кроме того, красные и белые кружева показаны на картине, как будто слитые от шитья на подушечке[2]. Эти «размытые» нитки резко контрастируют с точностью кружева, с которым работает девушка[1].

Сравнения

Картина Вермеера часто сравнивается с одноимённой картиной голландского портретиста Каспара Нечера, хотя картина Яна Вермеера сильно отличается от неё своим настроением. В картине Каспара Нечера обувь девушки и раковины мидий на её коленях имеют сексуальную коннотацию. Кроме того, обувь, изображённая на картине Нечера, возможно, не принадлежит самой девушке, что ещё раз намекает на сексуальный подтекст[5].

По словам историка искусств Лоренса Гоуинга:

«Вермеер достиг вершины зрелости. Нет возможности для расширения, так как не был открыт универсальный стиль. Мы никогда не имеем чувство изобилия, которое дают нам характерные творения того века, в том смысле, что они открыты, готовы работать. Есть только „Кружевница“, и мы не можем её представить себе иначе. Это полное и единственное определение[6]

См. также

Источники

  • Bonafoux, Pascal. Vermeer. New York: Konecky & Konecky, 1992. BBS Publishing Corporation, 2000, ISBN 1-56852-308-4
  • Gowing, Lawrence. Vermeer. University of California Press, 1950.
  • Huerta, Robert D. Giants of Delft. Bucknell University Press, 2003. ISBN 0-8387-5538-0
  • Huerta, Robert D. Vermeer and Plato: Painting the Ideal. Bucknell University Press, 2005. ISBN 0-8387-5606-9
  • Wheelock, Arthur K. Vermeer: The Complete Works. New York: Harry N. Abrams, 1997. ISBN 0-8109-2751-9

Напишите отзыв о статье "Кружевница (картина Вермеера)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Bonafoux, 66
  2. 1 2 Huerta (2005), 38
  3. Wheelock, 114
  4. Huerta (2003), 46
  5. Nash, John. Vermeer. Scala, 1991. ISBN 1-870248-63-5. See extract: [www.essentialvermeer.com/cat_about/lacemkr.html].
  6. Gowing, 55

Отрывок, характеризующий Кружевница (картина Вермеера)

– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…