Круковецкий, Ян

Ян Стефан Круковецкий Jan Stefan Krukowiecki<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Генерал-губернатор Варшавы
3 марта 1831 — 4 июня 1831
Предшественник:	Войцинский, Станислав
Преемник:	Рутти, Андржей
Президент Национального правительства
17 августа 1831 — 7 сентября 1831
Предшественник:	Чарторыйский, Адам Ежи
Преемник:	Бонавентура Немоевский
Рождение:	15 декабря 1770(1770-12-15) Львов
Смерть:	17 апреля 1850(1850-04-17) (79 лет) д. Попин, ныне гмина Рогув Лодзинское воеводство
Отец:	Пётр Круковецкий
Супруга:	Елена, в девичестве Вольская
Дети:	сыновья Константин, Александр, Владислав Адам и дочь Елена
Военная служба
Годы службы:	1786—1794, 1806—1831
Принадлежность:	Австрийская империя → Первая французская империя / Варшавское герцогство → Царство Польское
Род войск:	пехота, кавалерия
Звание:	генерал пехоты
Сражения:	Наполеоновские войны, Польское восстание 1830 года
Награды:

Граф Ян Стефан Крукове́цкий (Иван Петрович Круковецкий, польск. Jan Stefan Krukowiecki; 15 декабря 1770, Львов — 17 апреля 1850, гмина Рогув) — один из варшавских генерал-губернаторов и президентов Национального правительства во время Польского восстания 1830—1831 годов.

До восстания

Его отец, Пётр Круковецкий, получил титул графа от императрицы Марии Терезии. Ян окончил венский Терезианиум. С 1786 года служил в австрийских войсках, участвовал в кампаниях против турецких войск на Балканах. Был известен многочисленными поединками. В сентябре 1794 подал в отставку, когда Австрия поддержала подавление Восстания Костюшко.

В 1806 году вступил во французскую армию (с 1807 в войске Герцогства Варшавского), участвовал в кампаниях Наполеона, в том числе в 1812 году воевал в России. Был тяжело ранен в ходе боёв под Смоленском. В 1813 году за храбрость получил орден Почётного легиона и звание бригадного генерала и принял командование кавалерийской бригадой. Участвовал в Битве народов. 1 марта 1814 Круковецкий получил в командование польский почётный караул в Версале.

В 1814 году, после поражения Наполеона, российский император Александр I поручил Круковецкому поехать в Великобританию (тот хорошо знал английский язык) с целью обеспечить возвращение польских военнопленных. С 1815 года в армии Царства Польского. В 1829 году повышен до генерал-лейтенанта. Командовал бригадами 2-й и 1-й пехотных дивизий, а с 1829 года — 1-й пехотной дивизией.

Восстание

После начала восстания 1830 года остался командующим 1-й пехотной дивизией. Сыграл решающую роль в победе под Бялоленкой 23-25 февраля 1831 года. Принял участие в сражении при Грохове 26 февраля 1831 года, отказался выполнить приказ генерала Йозефа Хлопицкого о контратаке.

В марте назначен генералом пехоты. С 3 марта по 4 июня занимал пост генерал-губернатора Варшавы. Много сделал для укрепления столицы и строго наблюдал за порядком, но не пользовался доверием восставших. Вытеснен главнокомандующим Яном Скржинецким.

3 августа 1831 года при приближении русской армии в Варшаве начались волнения. Сейм распустил старое правительство и выбрал Яна Круковицкого главой нового (президентом) с чрезвычайными правами. Придерживался умеренных взглядов. Запретил Патриотический клуб. После кровавого боя у Воли (6 сентября) повёл переговоры об условиях капитуляции с посланным на усмирение восстания Иваном Паскевичем. Был обвинён сеймом в недостаточной подготовке столицы к обороне и в тайных контактах с врагом и смещён. После взятия Варшавы остался в ней.

После восстания

После подавления восстания был сослан сначала в Ярославль, где находился с ноября 1831 до мая 1832, затем в Вологду, где пребывал до 1834 года. Писал дневниковые письма к жене, в которых рассказал в том числе о судьбе генералов, которые с ним отбывали ссылку в Ярославле и Вологде: это были Михаил Радзивилл, Исидор Красинский, Игнатий Прондзинский, Валентий Завадский, Эдвард Жултовский, Францишек Ксаверий Неселовский, Ксаверий Моравский, Йожеф Чижевский, Казимирж Дзиконский, Ян Томицкий. Затем был переведён в Казань.

По окончании ссылки вернулся в Царство Польское и поселился в деревне Попин, принадлежащей его жене. Там и умер 17 апреля 1850 года. Похоронен в семейной гробнице в Ежуве.

Награды

• Орден Virtuti Militari
• Орден обеих Сицилий
• Орден Святого Владимира 3 степени
• Орден Святого Станислава 2 степени
• Командор Ордена Почётного легиона

Семья

В 1820 году женился на Елене Вольской. Родились сыновья: Константин, Александр, Владислав Адам и дочь Елена. Александр Круковецкий был активным участником восстания 1863 года.

Литература

• Круковецкий Я. [mikv1.narod.ru/text/Kruk_RA79K3V12.htm Отчёт о служении генерала Круковецкого] / Перевод М. Серно-Соловьевича // Русский архив, 1879. — Кн. 3. — Вып. 12. — С. 459—468.

Отрывок, характеризующий Круковецкий, Ян

Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.