Крупник, Игорь Ильич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Игорь Ильич Крупник
Дата рождения:

1951(1951)

Место рождения:

Ростов-на-Дону, РСФСР, СССР

Страна:

СССР, Российская Федерация

Научная сфера:

этнография, история, антропология

Место работы:

Институт этнографии АН СССР имени Н. Н. Миклухо-Маклая (19761991),
Центр арктических исследований Смитсоновского института (c 1991),
Центр традиционной культуры природопользования Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва

Учёная степень:

доктор биологических наук (1990),
кандидат исторических наук (1977)

Известен как:

специалист по национальным меньшинствам и северным народностям; еврейский общественный деятель

И́горь Ильи́ч Кру́пник (р. 1951, Ростов-на-Дону, РСФСР, СССР) — советский, российский и американский этнограф, историк, антрополог; специалист по национальным меньшинствам и северным народностям. Еврейский общественный деятель.

Ведущий антрополог Центра арктических исследований Смитсоновского института (c 1991).

Ведущий научный сотрудник Центра традиционной культуры природопользования Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва.

Доктор биологических наук (1990), кандидат исторических наук (1977).





Биография

В 1973 году окончил Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова.

В 19761991 годах — сотрудник Института этнографии АН СССР имени Н. Н. Миклухо-Маклая. Проводил полевые этнографические исследования народов Сибири, Арктики, Закавказья, Дальнего Востока.

В 1977 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата исторических наук по теме «Факторы устойчивости и развития традиционного хозяйства народов Севера: К методике изучения этноэкологических систем».

Учёный секретарь комиссии этнографии Московского филиала Всесоюзного географического общества.

В конце 1970-х — начале 1980-х годов изучал древние поселения эскимосов.

В 1990 году защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора биологических наук по теме «Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Евразии: (реконструкция, анализ, историческая динамика)».

С 1991 года — ведущий антрополог Центра арктических исследований Смитсоновского института. Одновременно — ведущий научный сотрудник Центра традиционной культуры природопользования Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва (Института Наследия).

Преподаёт в университетах США.

Семья

Научная деятельность

Специалист по национальным меньшинствам, в первую очередь северным.

Предложил выделять в истории оленеводства три стадии: мобильных охотников-рыболовов с транспортным вспомогательным оленеводством; кочевых охотников с крупностадным транспортным оленеводством; высокоспециализированных кочевников-оленеводов[1].

Один из проектов Игоря Крупника в Центре арктических исследований, «Сику» (по-эскимосски лёд), относится к этнолингвистике и связан с разными названиями состояний льда в эскимосско-алеутских языках, которых в разных диалектах набралось больше ста[2].

Деятельность Игоря Крупника в Институте этнографии АН СССР в советское время выходила за рамки научной — в общественную и, дальше, в диссидентскую. Искандер Измайлов так писал об этой стороне жизни Крупника:

Самым настоящим диссидентом был Игорь Крупник, в конце концов уехавший из страны, но в те годы он будировал общественность различными мероприятиями, прямо не запрещёнными, но подпадавшими под негласный запрет. Так, он в Московском филиале Всесоюзного географического общества (при АН СССР) организовал несколько семинаров, в т. ч. и по крымчакам и крымским татарам, куда пригласил и Д. Исхакова, сделавшего выступление на этом семинаре о татарах казанских.[3]

Еврейская общественная и научная деятельность

На рубеже 1970-х1980-х наряду с Михаилом Членовым, Наталией Юхнёвой и некоторыми другими советскими учёными-этнографами стал одним из наиболее активных сторонников возрождения советской иудаики и фактическим еврейским общественным деятелем в условиях невыраженного государственного антисемитизма.[4]

Один из основателей в 1981 году Еврейской историко-этнографической комиссии (ЕИЭК). В 19811987 годах был учёным секретарём ЕИЭК.

Наталия Юхнёва вспоминала о встрече с Игорем Крупником в 1984 году:

...В Москве я встретилась с Игорем Ильичом Крупником. В нашем институте он занимался этнографией народов Севера. Кроме того, возглавлял этнографическую комиссию в московском филиале Географического общества, организовал там интересные циклы докладов, среди них были и доклады по иудаике: Географическое общество давало для этого известные возможности, в нём сохранялся более или менее свободный дух и стиль. Игорь сидел за машинкой в пустой комнате своего отдела и печатал статью о лахлухах (курдистанских евреях), написанную им совместно с М. Куповецким, который был тогда аспирантом нашего института. Я попросила посмотреть.

— Вам интересно? <...> Смотрите, — говорил Игорь, — тут что ни фраза, то слово евреи. Вот редактор-то испугается!

Статья появилась на страницах журнала «Советская этнография» только через четыре года — во втором номере за 1988 г.[4]

Автор серии статей об истории этнографического изучения российских евреев, о еврейских музейных и архивных фондах. Идентифицировал еврейские коллекции Государственного музея этнографии народов СССР как часть считавшегося утраченным собрания этнографической экспедиции Семёна Ан-ского.

Содействовал публикации статей по истории, этнографии, культуре российского еврейства. Организатор и председатель первой после долгого перерыва еврейской конфереции в Москве в 1989 году «Исторические судьбы евреев в России и СССР: начало диалога».

Библиография

Публикации Игоря Крупника

Монографии

  • Арутюнов С. А., Крупник И. И., Членов М. А. Китовая аллея. Древности островов пролива Сенявина. — М., 1982.
  • Крупник И. И. Основные направления этноэкологии американской Арктики. Экология американских индейцев и эскимосов. Проблемы индеанистики. — 1988.
  • Крупник И. И. Арктическая этноэкология: Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Евразии / Отв. ред С. А. Арутюнов. — М.: Наука, 1989. — 270 с.

Статьи

Об Игоре Крупнике

Напишите отзыв о статье "Крупник, Игорь Ильич"

Примечания

  1. Огрызко В. В. Крупник Игорь Ильич // Огрызко В. В. Североведы России: Материалы к биографическому словарю / Послесл. Александра Трапезникова. — М.: Литературная Россия, 2007. — С. 225—226.
  2. Родионова Наталья. [www.region87.ru/index.php?nm=3&pg=12 «Ещё можно что-то записать»] // Region 87.
  3. Измайлов Искандер. [www.openufa.com/2011-10-21-22-44-41/2011-10-22-04-14-13/579 Юбилейные заметки о Д. М. Исхакове] // Открытая Уфа. — 2012. — 18 января.
  4. 1 2 Юхнёва Наталия. Минувшее проходит предо мной // Нева. — 2006. — № 4.

Ссылки

  • [www.heritage-institute.ru/index.php/traditional-culture-nature/1107-2012-07-09-14-51-45 Игорь Крупник на сайте Института Наследия]

Отрывок, характеризующий Крупник, Игорь Ильич

– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.