Крупнов, Анатолий Германович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Крупский и Крупнов

Анатолий Крупнов
Основная информация
Дата рождения	24 марта 1965(1965-03-24)
Место рождения	Москва
Дата смерти	27 февраля 1997(1997-02-27) (31 год)
Место смерти	Москва
Годы активности	1984—1997
Страна	СССР СССР Россия Россия
Профессии	Бас-гитарист, певец
Жанры	Трэш-метал, хэви-метал, Рок-н-ролл
Псевдонимы	Крупский
Коллективы	«Чёрный обелиск», «Шах», «Неприкасаемые»

Анато́лий Германович Крупно́в (Крупа), псевдоним Крупа, (24 марта 1965, Москва — 27 февраля 1997, Москва) — российский музыкант, бас-гитарист, поэт, автор песен, вокалист. Основатель и лидер группы «Чёрный обелиск».

Биография

Анатолий Крупнов родился в Москве в 1965 году. В детстве параллельно с учёбой в средней школе занимался лёгкой атлетикой и учился в музыкальной школе по классу скрипки. Сам научился играть на подаренной дедом гитаре и некоторое время участвовал в ансамбле «Сверчки» при доме пионеров.

После окончания школы поступил в МАДИ, но не окончил его, так как решил посвятить свою жизнь рок-музыке. В это время Крупнов освоил игру на бас-гитаре, которая навсегда стала для него основным инструментом. Тогда Крупнов слушал Deep Purple, Nazareth, AC/DC, Queen, Genesis, Yes, Jethro Tull и другие популярные рок-группы 1970-х годов, оказавшие заметное влияние на его ранние песни.

Но, самой его любимой группой, как он сам говорил, была Motorhead.

Домашнее кино Анатолия Крупнова, когда будущему певцу едва исполнилось 19. Один из его друзей взял у отца кинокамеру и предложил снять вестерн. Анатолий на черно-белых любительских кадрах предстает и в роли бармена, и в роли мексиканского бандита…

— Комсомольская Правда

Анатолий рассказывал о себе: «Мама моя — скрипач. Бабка — виолончелист. Прабабка — цыганка, пела. У меня — годы метаний. Кем только ни работал, начиная от сварщика и плотника-бетонщика до учебного мастера в автомеханическом институте. Три года отучился в Московском автодорожном. Правда, все три на первом курсе. Физику студентам преподавал, лабораторные работы принимал. Особенно с огромной охотой у девушек. Чего там греха таить, пользовался служебным положением».

До «Чёрного обелиска»

В конце 1984 года Крупнов начал играть в группе «Проспект», которая базировалась в ДК «Шерсть-сукно» в Медовом переулке в районе станции метро «Электрозаводская». Эта группа была основана барабанщиком Николаем Агафошкиным, звуко- и светооператорами Евгением Чайко и Андреем Денежкиным, которые разглядели в юном Крупнове талантливого и перспективного музыканта и активно поддержали его, когда Анатолий Крупнов начал сам писать песни. Крупнов существенно изменил стилистику «Проспекта», перейдя от джаз-рока к примитивному блэк-металу. В итоге «Проспект» распался, и в 1986 году была основана новая группа «Чёрный Обелиск». В новом коллективе Крупнов был одновременно бас-гитаристом, вокалистом и автором практически всех песен и текстов к ним.

«Чёрный обелиск» 80-х

В первом составе «Чёрного обелиска» на гитарах играли Юрий Анисимов и Михаил Светлов, однако уже в конце 1986 года в коллектив пришёл Юрий Алексеев, который вместе с Крупновым оставался в коллективе на протяжении восьми лет и стал соавтором многих песен группы. Достаточно быстро «Чёрный обелиск» стал популярной и коммерчески успешной группой, быстро выпустив два альбома. Пик популярности «Чёрного обелиска» пришёлся на 1987 год, а летом следующего года группа распалась из-за противоречий между Крупновым, Светловым и Алексеевым. В это время Крупнов, ещё в юности злоупотреблявший алкоголем, начал сильно пить, что негативно сказывалось на деятельности группы и вызывало нарекания у других музыкантов.

Сам Анатолий так описывал происходившее: «Это был скорее не распад — я просто отпустил всех на каникулы. До сих пор у нас была очень интенсивная гастрольная деятельность, и просто надоело видеть одни и те же лица. Да и от моей физиономии всех уже тошнило! И как раз музыканты группы „Шах“ предложили съездить вместе с ними в Венгрию, Чехословакию и ещё куда-то. Я согласился. Но четко знал, что группа будет revival. Просто надо было оказаться в нужное время в нужном месте. У „тяжелой“ музыки очередной циклический кризис, сильнее всех, кстати, ударивший по нам. Из-за того, что „хэви“ у нас в зародышевом состоянии (три года — разве это возраст?), слабенький ещё, неокрепший, несамостоятельный…»

После распада «Чёрного обелиска» Крупнов ушёл в группу «Шах», игравшую в необычном для Крупнова стиле трэш-метал, с которой объездил ряд европейских стран, а в Германии записал альбом «Beware». Вскоре после возвращения в СССР, в 1990 Крупнов, Алексеев и гитарист Василий Билошицкий решили воссоздать «Чёрный обелиск».

Группа в начале 90-х

Возродившаяся группа снова набрала популярность, возобновила активную гастрольную деятельность, выпустила четыре новых альбома. Однако на волне угасания коммерческого интереса к тяжёлому року в России Крупнов разочаровывается в «Чёрном Обелиске». С 1993 года он начал сотрудничать с более успешной и популярной группой «Неприкасаемые» Гарика Сукачева. С конца 1994 года «Чёрный обелиск» практически сворачивает концертную деятельность. К алкоголизму Крупнова, по мере того, как он все больше погружался в «серьёзную» музыкальную богему, добавляется пристрастие к наркотикам. К концу 1995 года «Чёрный обелиск» окончательно распадается.

Пристрастие к наркотикам муссировалось самим Крупновым в передаче «Акулы пера» телеканала «ТВ-6». Авторы рассчитывали на тот же эффект, что произвел Юл Бриннер, заявивший перед смертью, что его болезнь раком и грядущая смерть вызваны курением, ведь он не мог остановиться. Но после его смерти количество бросивших курить многократно выросло. Крупнов умирать не собирался, но охотно притворился бывшим наркоманом, и дал проникновенную отповедь, чтобы удержать будущих возможных жертв и дать надежду решившим завязать.

Осенью 1993 г. на бас был приглашен из Москвы Анатолий Крупнов. В таком составе мы начали готовить новую программу и сделали несколько вещей: «Духи», «Белая Река», «Глазища», «Российское Танго». Однако после Нового Года Толик на очередную репетицию из Москвы не приехал, а рванул в Таиланд, что означало лишь одно — нам опять пришлось перестраивать ряды. Стремительные «Духи» сохранили в себе детали аранжировки, придуманной ещё с Толей.

— Вадим Курылёв

Крупнов так объяснял факт того, почему сотрудничество с Юрием Шевчуком у него не сложилось: «Ну, во-первых, для того, чтобы играть в „ДДТ“, мне необходимо было переехать жить в Питер. А я не очень люблю этот город. Он для меня какой-то холодный, строгий очень. А я веселье и оттяг люблю. В этом плане Москва для меня — идеальное место. Ну, а во-вторых, не все там у меня сложилось. Немного не так все оказалось, как я себе представлял. Да и Юра Шевчук наше сотрудничество по-другому видел…» А вот как сам Шевчук вспоминал об этом времени: «Толик произвёл на меня неизгладимое впечатление. Совершенно потрясающий человек! С ним всегда было комфортно. А уж когда он начинал играть… Все просто открывали рты и смотрели на него, опустив руки.» Однако, Анатолий принял участие в аранжировках музыкального материала для альбома «Это всё…». Особенно влияние Крупнова заметно в партии бас-гитары на песне «Агидель (Белая река)» и коде композиции «Жизнь на месте».

После «Чёрного обелиска»

Крупнов сотрудничал с «Неприкасаемыми» до конца 1996 года — с его участием записаны альбомы «Брёл, брёл, брёл…» и «Города, где после дождя дымится асфальт». С гитаристом Дмитрием Варшавчиком и ударником Александром Митрофановым из «Неприкасаемых» он проводит несколько концертов в ночных клубах и на закрытых вечеринках.

Решали не мы, а Толик, и он уже подбирал музыкантов. Он тогда определил для себя какую-то новую ступень в музыке. Не говорю, ни в коем случае, что именно я был этой новой ступенью. Нет, конечно! Но я тогда как раз прослушивался в «Неприкасаемых», и каждый день, помимо гитаристов, прослушивали ещё и барабанщиков. Каждый день! Мне дали программу, которую я выучил, пришёл играть, причем, поскольку Паша Кузин ушёл в Браво, то роль барабанщика исполнял Рушан Аюпов на клавишах. Получилась полная ерунда, но тем не менее, Толик сказал, что теперь я играю в коллективе. Кто и как принимал решение «за кулисами», я не знаю, но мне об этом решении сказал Толик.

Что тогда параллельно происходило с «Черным Обелиском», я абсолютно не понимал, но знаю, что были какие-то проблемы со старым составом. Кто-то чего-то взял или не отдал, на Толика «гнали» — это были их внутренние проблемы и разборки. Знаю только, что они были злы все друг на друга. И кто там был прав, кто виноват — неизвестно. Мне это было всё равно, потому что я играл себе в «Неприкасаемых» и совершенно в другую сторону думал и «дышал». Как-то Толик сказал, что у них будет какой-то «джем», и он бы хотел, чтобы я сыграл с группой «Чёрный Обелиск». Какой состав группы он имел в виду, я не понимал. А он задавал мне какие-то странные вопросы, типа «Можешь ли ты сыграть на акустике?» А я ему отвечал, что могу, но только медиатором, поскольку нет фаланги на одном пальце. Короче, далеко не испанец! И вот такие разговоры происходили с перерывами в течение где-то полугода. Периодически в эти полгода я наблюдал и Саньку Митрофанова. Он приходил с двумя «бочками», как «металлист» настоящий, разве что не в цепях. Вот вдвоем они чего-то там и поигрывали. Но однажды, когда в «Неприкасаемых» был перерыв в работе, я уехал в Питер. И тут неожиданно позвонил Юрасов (директор «Обелиска»), мол, нужно срочно собираться и начинать играть! Я приехал, и мы собрались «поиграть». Больше выпили, чем поиграли! Но, в результате, так я и стал играть в «Чёрном Обелиске». Я не играл «хэви-метал» никогда на гитаре и не собирался. Скорее, мне гораздо ближе был тяжелый блюз или какой-нибудь современный «индепендентс». Но при этом мне нравились, например, «Faith No More», как и Толику. Мы стали переигрывать старые вещи, а Толик объяснял, как это задумывалось и как должно звучать. Хотели все записывать вчистую, без всяких наложений, но на «Postальбоме» уже это не удалось, поскольку «доруливали» его мы одни.

На самом деле, мы просуществовали недолго в этом составе, где-то года полтора всего. Успели съездить в Минск, Таганрог — мало было гастролей. Мы только начинали готовить эту программу, которая в результате вылилась в «Postальбом».

— Дмитрий Варшавчик

Я тогда ещё работал у Барыкина. Разучил программу и приехал на прослушивание, в ДК МАИ. Толик спрашивает у меня, какую музыку люблю. А я тогда слушал Red Hot Chili Peppers, Metallica. Тут Толик и говорит: «Red Hot Chili Peppers»? Тогда за восьмую и десятую песни!

Так мы с ним сошлись во вкусах. Потом чуток поиграли, на этом моё прослушивание и закончилось.

В музыкальном плане все резко переменилось, поскольку Толик хотел уйти от старого «хэви-металлического» звучания группы. Хорошо ответил на подобный вопрос в программе «Акулы пера»: «Мы сейчас на этом проекте заработаем некую денежку, а потом вложим её в Чёрный Обелиск».

— Александр Митрофанов

Александр Юрасов, директор группы «Чёрный Обелиск»: «Толя никак не мог на чем-либо конкретном остановиться. Только, наверно, Обелиск был для него большой остановкой. Не то чтобы остановка, а большая длительная поездка. Кстати, из всех, кто принимал участие в проекте „Странные скачки“ памяти Владимира Высоцкого, на программу Игоря Угольникова „Добрый вечер“ был приглашен именно Толя — оказалось, что сыну Высоцкого понравилась его обработка „Жирафа“. Крупский Сотоварищи был задуман в 1994 году, а реализация его произошла только в 1997». «Песенку ни про что, или Что случилось в Африке» Анатолий любил петь во время застолий.

В 1996 году Крупнов активно работает над сольным альбомом (издан посмертно), участвует в записи нескольких музыкальных проектов, пытается заняться вещами, не связанными с музыкой: снимается в фильме «Научная секция пилотов», играет в Московском Драматическом Театре им. Рубена Симонова в пьесе «Контрабас» по П. Зюскинду, пишет книгу стихов «Размышления пожилого мальчика» (на данный момент утеряна), ведёт на радио антинаркотическую программу. Последним коллективом, который создал Анатолий была группа «Крупский сотоварищи» В 1990-е годы Крупнов называл своими любимыми группами такие коллективы как Red Hot Chili Peppers, Ministry, «Крематорий» и «Воскресение». С «Воскресением» он даже отыграл несколько концертов.

«ПОСМОТРИ, КАК Я ЖИВУ». Эту песню я сочинил на гастролях, когда не было Маргулиса, и с нами ездил, добрая память ему, Толя Крупнов. Он играл на басу. Эта песня посвящается ему. Это некий собирательный образ московского рок-музыканта, раздолбая и пьяницы. Уж если глубоко копать, то это о сублимации, когда вместо смерти — наркотики, вместо любви — секс, вместо жизни — шоу-бизнес.

— Алексей Романов

Хотя Крупнову удалось преодолеть наркозависимость, а некоторое время он даже вёл на «М-Радио» антинаркотическую передачу «Новая жизнь», здоровье музыканта было подорвано. 9 февраля Анатолий Крупнов даёт последнее интервью в программе «Акулы пера».

27 февраля 1997 года Крупнов умер от сердечного приступа в студии во время записи. Похоронен на Введенском кладбище в Москве (25 участок, 5-й ряд, 5-я могила).

АНАТОЛИЙ КРУПНОВ — ДОРОЖНАЯ. Этот видеоклип был снят уже после смерти басиста на одну из его самых известных песен. Под залихватский баян с талантливым музыкантом, отправляющимся в дальний путь, в кадре прощаются его самые близкие друзья-товарищи: Гарик Сукачев, Сергей Галанин, Константин Кинчев, Сергей Воронов, из «Браво» Дмитрий Ашман и Павел Кузин, совсем ещё молодая Тутта Ларсен и многие другие.

— Комсомольская Правда

«Postальбом» и «Postконцерт»

Выход «Постальбома» Анатолия Крупнова по многим причинам стал возможен только спустя три года после смерти музыканта. В ноябре 1996 года Крупнов, Варшавчик и Митрофанов приступили к созданию нового материала на студии «Турне» на Арбате, предполагалось, что 20 песен должны были показать совершенно иной «Чёрный Обелиск». Только теперь ситуация была далека от изначальных замыслов.

«Остались некоторые басовые партии Толика, многие вещи с его голосом — „черновые“ записи, но их решили оставить, и правильно сделали», — вспоминал Сергей Воронов. «Эта запись оказалась тяжела для ребят, которые больше всех её и делали — для гитариста Мити Варшавчика и барабанщика Сани Митрофанова, — и не только по личным причинам. Дело в том, что большую часть песен с альбома ребята помнили и даже репетировали с Толиком, но была и часть песен, которые они даже не начинали делать. Фактически — заново рожденные песни. Которые до того были сыграны на гитаре, однажды Толиком спеты — их приходилось заново воссоздавать», — рассказывал Гарик Сукачев.

Альбом не имел авторского названия. Издатели сочли не этичным придумывать название за Крупнова. Поэтому «Анатолий Крупнов. Postальбом» не является концептуальным названием, а всего лишь отражает ситуацию, при которой создавалась эта пластинка.

На первую часть записаны песни, которые Крупнов исполнил сам. Были использованы демозаписи и черновые копии песен. Также здесь оказались 3 песни из выходивших ранее сборников («Yesterday is here» из альбома «Чужие песни и несколько своих», «Жираф» из «Странных скачек» памяти В. С. Высоцкого и «Плещут холодные волны», которые были исполнены для проекта Митьков). А песню «Белый танец» исполняет Сергей Савин («ВанМоо»), проект записи с альбома, который так и не осуществил Крупский.

Вторая часть — это песни, которые исполняют друзья и коллеги Анатолия. Здесь отметились Юрий Шевчук, Гарик Сукачев, Константин Кинчев, Александр Ф. Скляр, Сергей Савин, Павел Фролов («Ночные волки»), Жан Сагадеев, Кирилл Немоляев и другие. В данном проекте также оставили свой след известные музыканты как Рушан Аюпов, Дмитрий Варшавчик, Сергей Воронов. Что касается качества исполнения, то тут получилась вольная аранжировка того, что написал Крупнов. Гарик со своим фирменным рок-н-роллом исполнил «Отель исполнения желаний» и «Автобус 666», в транс с переходом в хард ввел Скляр, исполнивший «Черную принцессу» и «Беса». Вспомнил свои панковские корни Кинчев («Илья» и «Мой мир»). Попытался приблизиться к теме «Чёрного Обелиска» Шевчук («Билет на ту сторону» и «Дом желтого сна»). Чисто байкерский гимн, который для них и писался, исполнили «ночной волк» Фролов, Сагадеев и Немоляев («Волк») и довольно далеко от своего рэперского прошлого оказался Савин с песней «С тобой», которая, возможно, является вместе с «Отелем» одной из лучших во второй части альбома. Добавлены треки из разных интервью Анатолия, которые предшествуют некоторым песням. Альбом получился памятником музыканту.

К релизу альбома было решено приурочить одноименный концерт под названием «POSTконцерт Анатолия Крупнова». Мероприятие состоялось 30 марта 2000 года в СК «Олимпийский» и собрало практически полный зал, хотя особого ажиотажа не наблюдалось. Выходившие на сцену музыканты делились на две категории: старые близкие друзья, не раз выступавшие вместе, и те, кто «слышал, видел, где-то встречался и относится с симпатией». В этом качестве выступали «Сплин» и «Zdob Si Zdub». Сама площадка спорткомплекса располагает к некому официозу, поэтому создать настроение теплой дружеской вечеринки не получилось. С другой стороны, странно было бы ожидать здесь атмосферы, которая, по рассказам очевидцев, присутствовала на съемках клипа «Дорожная». Концепция концерта заключалась в следующем: выходящие на сцену артисты исполняют песни Крупнова и свои хиты — «Чужие песни и несколько своих».

Каждый из выходивших на сцену старался привнести что-то своё в песни Анатолия. Сергей Савин, вокалист канувшего в Лету проекта «Ван Моо», учитывая отсутствие практики живых выступлений и (судя по листкам на пюпитре) нетвёрдое знание текста, неплохо справился с задачей. Ровно и стандартно отработали «Чайф» и «Сплин», причём вокал Александра Васильева вносил некоторую дисгармонию в общее настроение.

Ураганно прозвучал «Ва-БанкЪ», несмотря на то, что двое участников группы были не в форме. Басист Алик Исмагилов получил травму на «Бит-битве», поэтому вышел на сцену с перевязанной головой, а Егор Никонов играл на гитаре сидя, вытянув загипсованную ногу. Их выступление на «Постконцерте» было одним из самых искренних и душевных.

Занятную трактовку песни «Про любовь» из проекта «Крупский Сотоварищи», вызывающую бодрые ассоциации с песенкой бременских музыкантов, предложили «Zdob și Zdub». Их можно было бы упрекнуть в легкомыслии, если бы несколько минут спустя зал не затянул бы легендарную «Пельменную».

Действие происходило практически нон-стоп, на двух площадках, так что группы сменялись очень быстро. В какой-то момент невозможно было разобрать, кто же вышел на сцену: Жан Сагадеев из «Э. С. Т.», Кирилл Немоляев, или кто-то из «Ночных Волков»? Оказалось, они все вместе (плюс мотоцикл) хором исполняют композицию: «Волк» с «Постальбома». Странно и очень громко, но неординарно.

Конечно, этот концерт не мог обойтись без Гарика Сукачева. Гарик, безусловно, талантливый актёр, и, стоит ему оказаться на сцене, это начало прорывается наружу. Его выступления всегда носят характер театра одного персонажа в сопровождении ансамбля.

Самым большим разочарованием стало выступление «ДДТ». Не говоря уже о том, что Юрий Шевчук пел с листа, а музыканты явно не справились. В первой песне звучали неуверенно, словно не успели отрепетировать, их вариант «Дома Жёлтого Сна» — одной из сильнейших вещей Крупнова — не удался. Сбитый ритмический рисунок и отсутствие каких-либо соло, так привычных в этой песне, компенсировал лишь вокал Шевчука.

После «ДДТ» все участники концерта выбрались на сцену и хором исполнили «День прошёл, а ты всё жив». В варианте «Чёрного Обелиска» эта песня воспринималась как упрёк живущим, а сейчас, видимо, приобрела оттенок ностальгии и теплых воспоминаний о человеке, в память о котором все собрались весенним вечером в «Олимпийском».

Один из близких друзей Анатолия, Константин Кинчев, отказался принять участие в концерте. Со стороны музыкантов — они, сами может, того не хотя, выплеснули благую идею в коммерческий проект. Со стороны зрителей — мало кто знал слова песен, чуть больше слышали фамилию Крупнов, и то преимущественно по крупной коммерческой рекламной кампании, предшествующей концерту.

В программе «Акулы пера», снятой за восемнадцать дней до смерти Анатолия, прозвучала страшная по своей пророческой силе фраза: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». Просто для многих «Чёрный Обелиск» — это с первых записей 1986—1988 годов и до «Постальбома». Это неповторимая манера игры Крупнова, его вокал и неподражаемое поведение на сцене.

В. Курылёв замечал: «Он был рок-н-ролльщик до мозга костей — и в музыке, и в жизни. „Черный Обелиск“ была неплохая группа, но немного недотягивали они по текстам, мне кажется. Думаю, что Толику было не очень интересно работать с текстами в „Черном Обелиске“. Когда он начал сольную карьеру, песни у него стали явно лучше, по крайней мере — слова в них».

Он ушёл из жизни, оставив после себя музыку, которую любят и ценят многие, чья молодость пришлась на Перестройку и слом «Железного занавеса». Впрочем, его творчество и сейчас не потеряло свою актуальность и приобретает новых поклонников. «Город в огне», «Стена» и «Серый Святой». Вещи мощные, пробивные, непримиримые к окружающей нас действительности. «Война», «Убей их всех» и «Дом желтого сна» — песни драйвовые, по-хорошему злые, злободневные.

Семья

Анатолий Крупнов был женат на Марии Крупновой (Хелминской), в браке (восемь лет) у них родились двое сыновей: Владимир (1985) и Пётр (1990). После развода шесть лет сожительствовал с Алиной Волокитиной. Есть младшая сестра, Наталья, проживает в Нидерландах.

Был любопытный факт появления неверных сведений в прессе. Режиссёру Клоду Лелюшу, автору лирического кино-хита «Мужчина и женщина», случайно попался диск с документальным фильмом «Территория лаутар», где показан быт и культура цыган северной Молдовы. Именитый режиссёр попросил своих менеджеров найти автора фильма, известного российского сценариста Алину Крупнову, вдову Анатолия.

После знакомства, которое состоялось в Париже, Алина Крупнова начала работу над сценарием для студии Клода Лелюша. «Работа с таким великим мастером, как Клод Лелюш — настоящий подарок судьбы. Меня бесконечно радует его готовность делать антиксенофобское кино, его внимание к творческим идеям на эту тему. Вообще, судьба цыганского народа волнует сегодня многих в Европе, особенно во Франции, поэтому, может быть, у нас и правда что-нибудь получится. А пока маэстро признался, что полюбил музыку группы „Здоб ши Здуб“, которая звучит в моем фильме, и постоянно слушает её в машине», — рассказала Алина Крупнова.

Дискография

Чёрный Обелиск

• 1986 — Апокалипсис (MC)
• 1987 — Цветы зла (MC)
• 1988 — Последний концерт в Кишинёве (MC)
• 1990 — Жизнь после смерти (демо) (MC)
• 1991 — Стена (MC)
• 1991 — One More Day (MC)
• 1992 — Ещё один день (LP, MC)
• 1993 — 96 % + 415 (демо) (MC)
• 1994 — Я остаюсь (CD, MC)
• 1994 — Стена (CD, MC)
• 1994 — Память о прошлом (Концертный сборник) (2 MC)
• 1995 — 86-88 (MC)
• 2004 — Пятница 13 (Презентация альбома ''Ещё один день'' 13.11.1992) (CD, MC)

SHAH

• 1989 — Beware (LP, CD, MC)

Неприкасаемые

• 1994 — Брёл, брёл, брёл... (CD, MC)
• 1995 — Между водой в огнём (Концерт в Кафедральном соборе Калининграда (сентябрь 1993 года)) (CD, MC)
• 1996 — Неприкасаемые. Часть II (CD, MC)
• 1999 — Города, где после дождя дымится асфальт (CD, MC) (посмертно)

Сольно

• 1997 — Крупский Сотоварищи — Чужие песни и несколько своих (CD, MC) (посмертно)
• 2000 — Postальбом (2 CD, 2 MC) (посмертно)

Фильмография

• 1996 — Научная секция пилотов — Лейтенант.
• 2000 — Право на выбор — эпизод.

Интересные факты

• Анатолий Крупнов в одном из поздних интервью назвал политику бизнесом. В августе 1991 года он был в числе защитников Белого дома.

«Я проснулся 19 августа от странного шума. Я пытался понять: что бы могло его производить? и не мог найти объяснения. А когда я встал и подошёл к окну, мне стало ясно всё. По Ленинскому проспекту шла колонна танков и БТРов… „Город В Огне“ — эта песня оттуда. Я писал её, глядя как они идут…» Начался путч. В те дни многие могли увидеть Анатолия у Белого Дома. «Я был там не из-за политических соображений, — признаётся он. — Всё зависело от меня: пойти или не пойти. Я решил пойти. Не хотелось, чтобы все это вернулось: андеграундовые сейшена и т.п…. Особой цели у меня не было. Просто вместе со мной у Белого Дома было на одного человека больше…»

— Из воспоминаний А. Г. Крупнова

• На одном из концертов в городе Саратове, в филармонии, отключилось освещение зала — и 15 секунд группа «Чёрный обелиск» — тогда ещё играл и пел Анатолий Крупнов — исполняла песню в полной темноте.
• В 2013 году с требованием прекратить исполнять песни покойного лидера «Черного Обелиска» обратились к группе родственники — наследники прав на творчество Крупнова. Поэтому, по словам музыкантов, концерты памяти Крупнова станут последними. «Мы не хотели и не хотим, чтобы Анатолия Крупнова забыли или он стал для всех автором двух песен: „Дорожной“ и „Я остаюсь“. Когда человек столько сделал, а его будут помнить только по двум песням — это ужасно», — прокомментировали музыканты запрет на исполнение.

• Памяти Анатолия Крупнова посвящён 24 выпуск передачи «Квартирник у Маргулиса» 23 апреля 2016 года, с участием Гарика Сукачёва, Сергея Галанина, Николая Арутюнова, Маши Кац, «7Б», «Jukebox Trio», «Crossroadz», Павла Майкова и Валерия Трошина, Алексея Романова, Алёны Свиридовой, «Zdob si Zdub», «Рондо».

Литература

• А. С. Алексеев. Кто есть кто в российской рок-музыке. — М. : АСТ : Астрель : Харвест, 2009. — С. 251. — ISBN 978-5-17-048654-0 (АСТ). — ISBN 978-5-271-24160-4 (Астрель). — ISBN 978-985-16-7343-4 (Харвест).</span>
• Статья «Памяти Анатолия Крупнова» в журнале Rock City № 14, 1997 год, стр. 12

Ссылки

• [a-krupnov.ru/ Сайт памяти Анатолия Крупнова]
• [krupnov3.narod.ru/ Сайт памяти Анатолия Крупнова]
• [krupnov.net/ Сайт памяти Анатолия Крупнова]
• [wikibit.net/biography/%D0%9A%D1%80%D1%83%D0%BF%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%A1%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D0%B8%D1%89%D0%B8- Биография Крупский Сотоварищи]
• [ckop6b.narod.ru/krupnov1.htm Интервью с Крупновым]
• [www.km.ru/muzyka/2012/02/27/muzyka-i-shou-biznes/pamyat-o-proshlom-chernyi-obelisk-foto-video Воспоминания о Анатолии Крупнове спустя 15 лет] на сайте KM.ru
• [www.rusrock.ru/rock/groups/article/?groupid=65&docid=1 История группы «Черный обелиск»]
• [www.blackobelisk.ru/history.php Подробная история на официальном сайте группы]
• [youtube.com/watch?v=eljy-2iO68E&mode=related&search= Выступление на фестивале, 1991 год]
• [youtube.com/watch?v=Dbl1obaBaZQ&feature=related Клип 1992 года]
• [art.specialradio.ru/index.php?id=401 Воспоминания Эвелины Петровны Крупновой]

Отрывок, характеризующий Крупнов, Анатолий Германович

Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.
Оставаться в Вогучарове становилось опасным. Со всех сторон слышно было о приближающихся французах, и в одной деревне, в пятнадцати верстах от Богучарова, была разграблена усадьба французскими мародерами.
Доктор настаивал на том, что надо везти князя дальше; предводитель прислал чиновника к княжне Марье, уговаривая ее уезжать как можно скорее. Исправник, приехав в Богучарово, настаивал на том же, говоря, что в сорока верстах французы, что по деревням ходят французские прокламации и что ежели княжна не уедет с отцом до пятнадцатого, то он ни за что не отвечает.
Княжна пятнадцатого решилась ехать. Заботы приготовлений, отдача приказаний, за которыми все обращались к ней, целый день занимали ее. Ночь с четырнадцатого на пятнадцатое она провела, как обыкновенно, не раздеваясь, в соседней от той комнаты, в которой лежал князь. Несколько раз, просыпаясь, она слышала его кряхтенье, бормотанье, скрип кровати и шаги Тихона и доктора, ворочавших его. Несколько раз она прислушивалась у двери, и ей казалось, что он нынче бормотал громче обыкновенного и чаще ворочался. Она не могла спать и несколько раз подходила к двери, прислушиваясь, желая войти и не решаясь этого сделать. Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно было ему всякое выражение страха за него. Она замечала, как недовольно он отвертывался от ее взгляда, иногда невольно и упорно на него устремленного. Она знала, что ее приход ночью, в необычное время, раздражит его.
Но никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его. Она вспоминала всю свою жизнь с ним, и в каждом слове, поступке его она находила выражение его любви к ней. Изредка между этими воспоминаниями врывались в ее воображение искушения дьявола, мысли о том, что будет после его смерти и как устроится ее новая, свободная жизнь. Но с отвращением отгоняла она эти мысли. К утру он затих, и она заснула.
Она проснулась поздно. Та искренность, которая бывает при пробуждении, показала ей ясно то, что более всего в болезни отца занимало ее. Она проснулась, прислушалась к тому, что было за дверью, и, услыхав его кряхтенье, со вздохом сказала себе, что было все то же.
– Да чему же быть? Чего же я хотела? Я хочу его смерти! – вскрикнула она с отвращением к себе самой.
Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.