Крушельницкий, Марьян Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Крушельницкий.
Марьян Михайлович Крушельницкий
укр. Мар’ян Михайлович Крушельницький
Место рождения:

с. Пылява,
Бучачский уезд, Королевство Галиции и Лодомерии,
Австро-Венгрия

Место смерти:

Киев, СССР

Профессия:

актёр,
театральный режиссёр,
театральный педагог

Годы активности:

1915—1963

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Марьян Михайлович Крушельни́цкий (укр. Мар’ян Михайлович Крушельницький; 1897—1963) — украинский советский актёр, театральный режиссёр, педагог. Народный артист СССР (1944). Лауреат двух Сталинских премий (1947, 1948). Один из основоположников украинского театрального искусства XX века.





Биография

Марьян Крушельницкий родился 18 апреля 1897 года в селе Пылява (ныне Бучачского района Тернопольской области Украины) в семье небогатого украинского крестьянина.

Учился в Украинской классической гимназии в Тернополе (1907—1914).

Театральную карьеру начал в 1913 году в любительских кружках. В 1915—1917 годах играл в полулюбительской украинской театральной группе «Тернопольские театральные вечера», где в начале пел в хоре, танцевал, играл на скрипке в оркестре. Ученик В. М. Юрчака, Л. Курбаса (1914—1933).

В 1917—1918 годах служил в Австро-Венгерской армии.

В 1918—1919 годах, после распада Австро-Венгрии — актёр «Украинского театра» в Тернополе, на основе которого и группы артистов Львовского украинского театра общества «Українська Бесіда» в 1919 году был создан «Новый Львовский театр», где Крушельницкий был одним из организаторов и актёром. В 1920 году — актёр и один из организаторов (на основе «Нового Львовского театра» и группы актёров «Молодого театра») Театра имени И. Франко (ныне Национальный академический драматический театр им. Ивана Франко) в Виннице. В 1921 — актёр и режиссёр Тернопольского драматического театра, в 1921—1923 годах — актёр Львовского украинского театра общества «Українська Бесіда», в это же время учится на философском факультете Львовского университета. После закрытия в Польше всех украинских культурных учреждений в 1923 году переезжает в Прагу, где продолжает обучение на философском факультете Пражского университета.

По окончании университета в 1924 году переезжает в СССР.

В декабре 1924 году поступает в Киевский театр «Березиль» (с 1926 года — в Харькове, с 1935 года — Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко), которым руководил Лесь Курбас. В театре раскрываются все грани богатого таланта Крушельницкого, сначала как актёра, а затем как режиссёра. После ареста Л. Курбаса и разгрома «Березиля» в 1933 году — художественный руководитель театра. В 1935—1952 годах — главный режиссёр и художественный руководитель театра. В 1942—1952 годах — одновременно директор театра.

В период войны театр работал в эвакуации — в Семипалатинске (Казахстан) и Ташкенте (Узбекистан). В 1944 году театр везвращается в Харьков.

В 1952 году Крушельницкий переезжает в Киев. С этого же года по 1963 — актёр, в 1954—1961 — главный режиссёр Киевского драматического театра им. И. Франко.

Ставил спектакли в других театрах.

Вместе с Б. А. Балабаном участвовал в создании Украинского цирка.

С 1932 года занимался педагогической деятельностью: в 1946—1952 годах — в Харьковском театральном институте (ныне Харьковский национальный университет искусств имени И. П. Котляревского) (с 1947 года — профессор кафедры мастерства актёра та режиссуры), в 1952—1963 годах — в Киевском государственном институте театрального искусства им. И. К. Карпенко-Карого (ныне Киевский национальный университет театра, кино и телевидения имени И. К. Карпенко-Карого).

Соавтор книги «Лесь Курбас: воспоминания современников» (К., 1969).

В 1960 году вышел документальный фильм «Марьян Крушельницкий» о жизни и творчестве актёра и режиссёра («Киевнаучфильм», реж. В. Ляховецкий).

Член ВКП(б) с 1943 года. Депутат Верховного Совета Украинской ССР (1951—1959).

Марьян Крушельницкий умер 5 апреля 1963 года в Киеве. Похоронен на Байковом кладбище (надгробие Г. Кальченко).

Семья

Награды и звания

Творчество

Роли

«Тернопольские театральные вечера»

  • Мальчёнка — «Дай сердцу волю, заведет в неволю» М. Л. Кропивницкого
  • Парень — «Вечерницы» П. И. Нищинского
  • Прокоп, Омелько, Трофим — «Мартин Боруля» И. К. Карпенко-Карого
  • Пафнутий — «Кума Марта» А. Ф. Шатковского
  • Турский, Иван — «Паливода. XVIII столетия» И. К. Карпенко-Карого
  • Микола — «Наталка Полтавка» И. П. Котляревского
  • Имам — «Запорожец за Дунаем» С. С. Гулака-Артемовского
  • Тимош, Стецько — «Сватанье на Гончаривци» Г. Ф. Квитки-Основьяненко
  • Гершко — «Верховинцы» Ю. Коженёвского
  • Дмитрий — «Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерницы» М. П. Старицкого
  • Недорезанный — «Невольник» М. Л. Кропивницкого
  • Ваня-козачок, Макар Барильченко — «Суета» И. К. Карпенко-Карого
  • Янкель — «Наймычка» И. К. Карпенко-Карого
  • Парень — «Хмара» А. Л. Суходольского
  • Номерный — «Воскресение» В. Чубатого
  • Ванька, Пуза — «Цыганка Аза» М. П. Старицкого
  • 1-й крестьянин — «Борцы за мечты» И. А. Тогобочного
  • Первый казак — «Лихая искра поле спалит и сама исчезнет…» И. К. Карпенко-Карого
  • Лейзар Батхен — «Сатана» Я. Гардина
  • Овсей — «Степной гость» Б. Д. Гринченко
  • Остап — «Несчастливая любовь» Л. Я. Манька
  • Слуга Иван — «Перше повмирали, а потім повінчались» И. К. Карпенко-Карого
  • Иван — «Безталанна» И. К. Карпенко-Карого
  • Кукса, Нечипор — «Пошились в дурни» М. Л. Кропивницкого
  • Арендатор — «Бондарівна» И. К. Карпенко-Карого
  • Лесь — «О чём тирса шелестела …» С. Ф. Черкасенко

«Украинский театр» (Тернополь)

  • Шельменко — «Шельменко-денщик» Г. Ф. Квитки-Основьяненко
  • Микола — «Наталка Полтавка» И. П. Котляревского
  • Иван — «Безталанна» И. К. Карпенко-Карого
  • Дмитрий — «Ой, не ходи, Грицю, тай на вечерницы» М. П. Старицкого
  • Имам — «Запорожец за Дунаем» С. С. Гулака-Артемовского

«Новый Львовский театр»

  • Аманд — «Молодость» М. Гальбе
  • Максим — «Невольник» М. Л. Кропивницкого
  • Лука — «Медведь» А. П. Чехова
  • Омелько — «Мартин Боруля» И. К. Карпенко-Карого
  • Слуга кавалера — «Хозяйка гостиницы» К. Гольдони
  • Арендатор — «Бондарівна» И. К. Карпенко-Карого
  • Иван — «Безталанна» И. К. Карпенко-Карого
  • Микола Струг — «Зимний вечер» М. П. Старицкого

Львовский украинский театр общества «Українська Бесіда»

Театр «Березиль»

  • Кукса, Нечипор — «Пошились в дурни» М. Л. Кропивницкого
  • Режиссёр — «За двумя зайцами» М. П. Старицкого
  • Георг, английский король — «Джимми Хиггинс» Э. Синклер
  • аббат Гонорий — «Жакерия» П. Мериме (1925)
  • Конфедерат — «Гайдамаки» Т. Г. Шевченко
  • Чухало — «Коммуна в степях» Н. Г. Кулиша
  • Победоносцев — «Накануне» А. Д. Поповського
  • Барбюлеск — «Золотое брюхо» Ф. Кроммелинка
  • Бухгалтер — «Шпана» В. М. Ярошенко
  • Джо Горн — «Седи» С. Моэма и Д. Колтона
  • Коко — «Микадо» У. Гилберта и А. Салливана
  • Победоносцов — «Пролог» Л. Курбаса и С. Бондарчука
  • Яворский — «Сава Чалый» И. К. Карпенко-Карого
  • Малахий — «Народный Малахий» Н. Г. Кулиша (1928)
  • Священник — «Тетнульд» Ш. Н. Дадиани
  • Дядька Тарас — «Мина Мазайло» Н. Г. Кулиша (1929)
  • Свинка — «Алло, на волне 477» О. Вишни, М. Г. Йогансена, М. Хвылевого
  • Гнат Гиря — «97» Н. Г. Кулиша
  • Малоштан — «Диктатура» И. К. Микитенко
  • Шкиндер — «Кадры» И. К. Микитенко
  • Сержант Бедня — «Плацдарм» М. Ирчана (1932)
  • Падур — «Маклена Граса» Н. Г. Кулиша (1933)
  • Бухта — «Гибель эскадры» А. Е. Корнейчука (1933)
  • Федот Роженко — «Бастилия божьей матери» И. К. Микитенко
  • Мартын — «Мартын Боруля» И. К. Карпенко-Карого (1934)
  • Бублик — «Платон Кречет» А. Е. Корнейчука (1934)

Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко

Киевский драматический театр им. И. Франко

Постановки

«Новый Львовский театр»

Тернопольский драматический театр

Львовский украинский театр общества «Українська Бесіда»

Театр Весёлый пролетарий (Харьков)

Харьковский театр музыкальной комедии

Харьковский украинский драматический театр им. Т. Шевченко

Киевский драматический театр им. И. Франко

Киевский театр оперы и балета им. Т. Шевченко

Фильмография

Память

Напишите отзыв о статье "Крушельницкий, Марьян Михайлович"

Литература

  • Кисельов И., Театральні портрети, Київ, 1955.
  • Ган Я. И., Марьян Михаилович Крушельницкий. К., 1960.
  • Мар’ян Крушельницький. Спогади. листи, щоденнинки, Київ, 1969.
  • Танюк Л. Марьян Крушельницкий. — М., 1974.

Отрывок, характеризующий Крушельницкий, Марьян Михайлович

– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Крушельницкий,_Марьян_Михайлович&oldid=80914036»