Крушение баркаса «Четвёртый»

Крушение баркаса «Четвёртый» произошло 9 июля 1933 года на реке Волге в Ярославле.

В Ярославле на тот момент имелся всего один пассажирский баркас — «Четвёртый» («Баркас-4»). В воскресенье 9 июля он повёз вверх по Волге учащихся учкомбината Северной железной дороги, работников службы эксплуатации станции Ярославль, учащихся фабрично-заводского училища Ярославского паровозоремонтного завода, направлявшихся на прополку колхозных полей; а также отдыхающих, в том числе около 30 детей. Судну и его капитану было важно перевыполнить план перевозки пассажиров и сэкономить топливо, в связи с чем на вмещающий по документам 120 человек «Четвёртый» погрузили более трёхсот пассажиров (точная цифра не была установлена, так как продажа билетов происходила на палубе), при этом немало желающих не поместилось. Капитан Андреев доверил управление помощнику Курапову, а сам ушёл домой.

Сразу после отхода от причала появился опасный крен. Вода начала захлёстывать иллюминаторы. Среди пассажиров началась паника, но помощник капитана не внял просьбам о возвращении к пристани. Люди стали бросаться в воду. Судно резко накренилось, мгновенно перевернулось и затонуло. На этот момент до берега было около ста метров, а глубина достигала 3—4 метров. Находившиеся в трюме погибли почти все; много погибших было и из тех, кто был на палубе — люди беспорядочно цеплялись друг за друга, утягивая на дно.

Проходивший мимо пароход «Ванцетти» не оказал никакой помощи, то ли от растерянности команды, то ли от того, что просто никто не понял, что произошло. В городе не было средств для спасения, водолазов. Собравшиеся у Волги люди ныряли за тонущими, вытаскивали их на берег. В первый день в реке нашли 46 утонувших, в последующие дни было найдено ещё 52 человека. Дежурные посты вылавливали трупы за десять километров ниже по течению.

Пресса молчала о трагедии до 18 июля, причём с 14 июля единственная газета области «Северный рабочий» «подготавливала читателей», давая «разоблачительные» публикации о бардаке в Ярославском речном порту. Уголовное дело рассматривала выездная сессия Верховного суда, проходившая в здании Волковского театра. На открытый процесс были допущены только избранные передовики производства.

Постановление суда транслировали через выведенные на площадь Волкова репродукторы. В отчёте о расследовании предпосылками катастрофы были названы: «Совершенно неудовлетворительное состояние работы Ярославского порта, доходящее до развала… Преступное невыполнение основных правил посадки пассажиров на судно и порядка в пути следования, недопустимо слабое состояние труддисциплины среди команд судов, расхлябанность хозяйственного руководства.» Официальная причина затопления — перегруз судна. Капитан Андреев был приговорён к расстрелу, помощник капитана Курапов — к десяти годам лишения свободы «со строжайшей изоляцией», ответственный за погрузку учащихся — к шести месяцам исправительных работ с вычетом 15 % зарплаты, различные сроки наказания получили ещё 8 человек, в том числе начальник пристани Трушин и капитан «Ванцетти» Баландин. Отмечается, что процесс был формальный, а вся вина с несовершенной системы речных перевозок была переложена на конкретных людей.

Через несколько лет после трагедии на братской могиле 46-ти человек на кладбище на Туговой горе был установлен памятник-пирамида с фамилиями погребённых. С начала 1990-х годов справляются панихиды. Ярославский электровозоремонтный завод в 2007 году к 750-летию битвы на Туговой горе отреставрировал монумент, находившийся до этого в плачевном состоянии; однако плиты с именами погибших восстановить не удалось.

Литература

• Подробные отчёты с процесса в шести номерах в газете «Северный рабочий» за 1933 год.
• Копылова Инна. Ярославский «Титаник» на дне забвения // Северный край. — [www.sevkray.ru/news/11/50259/ 14 июля 2005] (перепечатка — [www.sevkray.ru/news/5/56833/ 14 июля 2011]).
• Сырцов Алексей. [www.city-news.ru/article/obcshestvo/288-288.html Баркас забвения] // Городские новости. — 10.08.2007.

Отрывок, характеризующий Крушение баркаса «Четвёртый»

– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.