Крымская операция (1918)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Крымская операция 1918 года
Основной конфликт: Гражданская война в России

План-схема похода группы П. Ф. Болбочана на Крым в апреле 1918 года
Дата

13-25 апреля 1918 года

Место

Таврическая губерния

Итог

Ликвидация Советской Социалистической Республики Тавриды

Противники
 Украинская НР

Милли Фирка

 Германская империя

  Австро-Венгрия

Командующие
Слуцкий, Антон Иосифович
Гольдштайн
Лазарев П. С.
Болбочан, Петр Федорович
Роберт фон Кош
Силы сторон
Красная армия Советской Социалистической Республики Тавриды,
части 3-й Революционной армии,
дальнобойная и тяжёлая артиллерия
Крымская группа войск (2-й Запорожский полк,
1-й конный полк им. Костя Гордиенко,
инженерный курень,
конно-горный артиллерийский дивизион,
Павлоградский гусарский полк,
три полевые батареи,
гаубичная батарея,
бронеавтомобильный дивизион,
два бронепоезда,
отряд моторных катеров,
крымско-татарские добровольцы,
галицкие добровольцы)
15-я ландверная дивизия
Потери
неизвестно незначительные
неизвестно

Крымская операция 1918 года — операция Крымской группы войск армии Украинской Народной Республики (УНР) под командованием П. Ф. Болбочана в апреле 1918 года — поход в Крым с целью свержения Советской власти, установления контроля над полуостровом и захвата Черноморского флота.

Несмотря на частичный успех операции (разгром Советской Социалистической Республики Тавриды), её основные цели не были достигнуты из-за конфликта с командованием германских оккупационных войск, введённых на территорию Украины по соглашению с Украинской центральной радой: часть кораблей Черноморского флота находилась под украинскими флагами лишь сутки, после чего флот был частично захвачен немцами, частично затоплен, частично уведён командами в Новороссийск, где позднее также был затоплен. Поднятие украинских флагов на кораблях российского Черноморского флота было мерой политической: таким образом командование флота пыталось спасти флот от передачи немцам[1], хотя с самого начала было ясно, что это не поможет: и Центральная рада, и разогнавший её гетман Скоропадский полностью зависели от германских оккупационных войск.

В дальнейшем, до ноября 1918 года, когда было подписано соглашение между гетманом Скоропадским и главнокомандующим Вооружёнными силами Юга России генералом Деникиным, Украинская держава осуществляла сухопутную блокаду Крыма, включая запрет на почтовое сообщение[2].





Причины и предпосылки операции

В марте — апреле 1918 года части армии УНР при поддержке германской армии установили контроль над территорией Украины. В авангарде продвижения на восток находилась Запорожская дивизия под командованием генерала З. Г. Натиева, в которой П. Ф. Болбочан был командиром 2-го Запорожского пешего полка. Успешному и стремительному продвижению дивизии способствовало то, что она наступала вдоль основных железнодорожных путей, не давая советским войскам возможности организовать ни отступление, ни эффективную оборону.

Запорожский корпус

6 апреля 1918 года запорожцы вступили в Харьков. Через несколько дней — 9 апреля  — Запорожская дивизия по приказу военного министерства была развернута в Запорожский корпус, поскольку в ходе освобождения Полтавщины от большевиков её численность значительно выросла, в основном за счёт молодых украинцев-добровольцев. По замыслу военного министерства УНР, в процессе развёртывания Запорожской дивизии в корпус на её базе планировалось сформировать ещё одну дивизию[3].

Запорожский корпус был одним из наиболее боеспособных украинских боевых формирований, а 2-й Запорожский пеший полк — одной из лучших его частей. Личный состав получил новые мундиры защитного цвета английского образца. Фуражки были украшены кокардами с национальной символикой. Военный парад в Харькове, в котором 2-й Запорожский пеший полк принял участие совместно с немецкими войсками, произвёл большое впечатление на население города. После парада немало старшин и солдат бывшей российской армии начали вступать в украинское войско[4].

Значение Крыма

К этому времени правительство УНР уже давно вело подготовку к установлению контроля над побережьем Чёрного моря, понимая значение этого для существования украинского государства. Ещё 21 декабря 1917 года Центральная Рада приняла закон «О создании Генерального секретариата морских дел» (укр. «Про утворення Генерального секретаріату Морських справ»), который возглавил известный украинский политик Д. В. Антонович. Позже Секретариат был преобразован в Морское министерство. 14 января 1918 года был принят «Временный закон о флоте Украинской Народной Республики» (укр. «Тимчасовий закон про флот Української Народної Республіки»), согласно которому суда и корабли флота бывшей Российской империи на Чёрном море провозглашались флотом УНР.

В свою очередь, большевики проводили серьёзную агитационную компанию на флоте. Так, уже в конце января 1918 г. Совет народных комиссаров РСФСР направил в Севастополь телеграмму о создании «на добровольных началах» рабоче-крестьянского красного флота, обещая жалование, вдвое превышавшее денежное обеспечение, предоставляемое черноморцам украинским правительством. Укрепление позиций большевиков в Крыму могло привести к тому, что флот УНР существовал бы лишь на бумаге[5].

Накануне похода

Приказ военного министра УНР

10 апреля 1918 года, на следующий день после переформирования дивизии в корпус, штаб запорожцев получил от военного министра Александра Жуковского секретный устный приказ Совета народных министров УНР. Генералу Натиеву предписывалось выделить из корпуса отдельную группу на правах дивизии, обеспеченную всеми видами вооружений, под командованием Болбочана. Ему была поставлена стратегическая задача: опережая немецкие войска на линии Харьков-Лозовая-Александровск-Перекоп-Севастополь, освободить Крымский полуостров от большевиков и захватить Севастополь. Конечной целью операции должен был стать Черноморский флот, дислоцированный в Севастопольской бухте, который планировалось ввести в состав вооружённых сил УНР. Группе Болбочана ставилась также задача захватить военное оборудование и имущество крымских портов[6].

В состав Крымской группы вошли 2-й Запорожский полк, 1-й конный полк имени Костя Гордиенко, инженерный курень, конно-горный артиллерийский дивизион, три полевые и одна гаубичная батареи, бронеавтомобильный дивизион и два бронепоезда.

Ещё одна группа Запорожского корпуса должна была выступить по направлению Лозовая-Славянск для освобождения от большевистских частей Донецкого бассейна. Организацией и отправкой этого подразделения занимался лично генерал Натиев. В Донецкую группу под командованием полковника В. Сикевича, командира 3-го Гайдамацкого полка, вошли 1-й и 3-й Запорожские полки, 3-й Гайдамацкий полк (специально прибывший из Киева), артиллерийский и инженерный полки[7][неавторитетный источник?].

Сергей Шемет, близкий друг полковника Болбочана, вспоминал позднее в своих мемуарах:

На протяжении всего похода корпуса[8] из Киева до Харькова непосредственное управление частями во время боевых действий осуществлял полковник[8] П. Болбочан, в то время как генерал Натиев вынужден был всё своё время отдавать делам организации частей, собранных на скорую руку в Киеве и направленных в поход.

Натиев умел ценить заслуги своих помощников и не боялся конкуренции тех, кто своими заслугами поднимался выше общего уровня, поэтому он не побоялся выдвинуть Болбочана и назначить его командиром первой дивизии Запорожского корпуса, не побоялся дать Болбочану и его дивизии отдельное задание — освобождение Крыма от большевиков, хотя это поручение, очевидно, давало тому возможность подняться в глазах правительства и общества ещё выше.

Ход операции

Продвижение украинских войск на юг

13 апреля 1918 года части Крымской группы выступили из Харькова на Лозовую. Оттуда они начали наступление в направлении Севастополя и 14 апреля после коротких боёв заняли Александровск. В Александровске запорожцы встретились с «сечевыми стрельцами», которые с австрийской армией наступали с Правобережья.

18 апреля передовые части Крымской группы подошли к Мелитополю, уже очищенному в ходе упорного боя 16 апреля (3 апреля) 1918 года от большевиков отрядом полковника Дроздовского[10]:98—106. Оставив Мелитополь, советские войска отошли на Сивашские позиции. В Мелитополе в руки украинских частей попали склады продовольствия и оружия, автомобили, самолёты и моторные катера.

Продвигаясь вперед, украинские части постоянно наседали на отступающего противника, нанося удары конницей и пехотой на автомобилях. В результате 21 апреля части Крымской группы заняли Новоалексеевку — последнюю станцию перед сивашским мостом — и вплотную приблизились к переправам[7][неавторитетный источник?].

Переговоры с немцами

Накануне форсирования Сиваша Болбочан встретился с генералом фон Кошем, командиром 15-й ландверной дивизии, которая наступала на Крым следом за группой Болбочана. Генерал информировал Болбочана о намерении немецкого командования силами корпуса при поддержке флота осуществить операцию по захвату Крыма. Имея тайный приказ правительства УНР опередить немцев и первыми захватить Крымский полуостров, запорожцы готовились самостоятельно взять Перекоп. Болбочан, как командир дивизии и более низкий по рангу офицер, был вынужден признать своё подчинение немецкому генералу, однако от предложенной помощи — немецких боевых частей и бронепоездов, которые должны были прибыть в Мелитополь, отказался. Немецкое командование достаточно скептически отнеслось к планам запорожцев, учитывая выгодное оборонительное положение противника: на Перекопе советские войска могли даже незначительными силами сдерживать численно превосходящие силы наступающих, а природные условия Сиваша делали переправу практически невозможной. Немцы считали невозможным взятие Перекопа без тяжёлой артиллерии, которая должна была поступить в распоряжение 15-й ландверной дивизии в ближайшее время, и восприняли намерения Болбочана как бессмысленную дерзкую затею. Возможно, именно это побудило немцев не препятствовать наступлению запорожцев на Крым[6].

Прорыв через Сиваш

На Сиваше у советских войск имелись более мощные и организованные укрепления, чем в окрестных населённых пунктах. Несмотря на это, украинские войска за день овладели позициями обороняющихся.

Молниеносная операция по захвату сивашской переправы, проведённая Болбочаном, уберегла Крымскую группу от значительных потерь и обеспечила её быстрое продвижение вглубь Крымского полуострова. Готовя прорыв, штаб группы предпринимал значительные усилия для дезинформации противника, учитывался также и психологический фактор «традиционности» прорыва подобных укреплений. Непосредственный участник тех событий сотник Борис Монкевич в своих воспоминаниях писал:

«При таких благоприятных условиях, как неинформированность большевиков и их невнимательность в деле обороны переправ, Болбочан отбросил прежний план форсирования Сиваша моторными катерами и решил внезапным наскоком захватить непосредственно железнодорожную переправу».

Ночью 22 апреля первая сотня 2-го Запорожского полка под командованием сотника Зелинского на мотодрезинах быстро переехала заминированный мост и обезвредила взрывчатку. Вслед за этим мост пересекли два бронепоезда. Большевики, никак не ожидая такого решительного наскока, не успели приступить к обороне переправы — бронепоезда беспрепятственно доехали до линии оборонительных укреплений и пулемётным и артиллерийским огнём посеяли панику среди оборонявшихся. Атака сотни Зелинского на позиции «красных» окончательно вынудила советские войска покинуть свои позиции. К тому времени мост успел перейти 2-й полк, который тут же занял оставленные укрепления[7][неавторитетный источник?].

Наступление

Вечером 22 апреля Крымская группа с боем захватила город Джанкой — первую узловую станцию в Крыму, что дало ей возможности для развёртывания последующего наступления. Здесь все силы группы Болбочана сосредоточились и начали продвигаться дальше по трём направлениям: Одна часть войск, состоявшая из пехоты, броневиков и артиллерии, продвигалась по восточной стороне железной дороги Джанкой-Симферополь, вторая часть (Гордиенковский полк и конно-горная пушечная дивизия) двинулась в направлении Евпатории, а третья часть отправилась на Феодосию[12][13].

Уровень дисциплины среди запорожцев был высок на протяжении всей операции — казаки и старшины высоко ценили Петра Болбочана, уважение к нему и его авторитет были несомненными. Это имело ещё одно, возможно, неожиданное следствие: отношение воинов Запорожской дивизии к своему командиру было с подозрением воспринято руководством военного ведомства УНР — пошли слухи о диктаторских амбициях полковника.

Во время Крымского похода Запорожская дивизия пополнилась значительным количеством добровольцев из Таврии, а также татарскими добровольческими формированиями. Полковник Болбочан намеревался создать из них отдельную регулярную часть, однако, учитывая существовавшие договоренности украинского правительства с немецким командованием, был вынужден распустить эти волонтёрские отряды. При этом многие добровольцы из Крыма вступили в Запорожскую дивизию ещё в Мелитополе[11][неавторитетный источник?].

Главные силы группы Болбочана были направлены на Симферополь, который был захвачен почти без сопротивления утром 24 апреля. Приблизительно в то же время Гордиенковский полк захватил Бахчисарай.

Ультиматум фон Коша

26 апреля 15-я немецкая дивизия по приказу генерала фон Коша окружила все места дислокации украинских войск и главные стратегические пункты Симферополя. Полковнику Болбочану был объявлен ультиматум — немедленно сложить оружие, оставить всё военное имущество и покинуть город и территорию Крыма под охраной немецкого конвоя на правах интернированных, распустив при этом добровольческие отряды. Объясняя причину своих требований, генерал фон Кош заявлял, что по условиям Брестского мира Крым не принадлежит к территории Украины и для пребывания украинских войск здесь нет никаких оснований. На протесты командира запорожцев был дан ответ, что министерство военных дел УНР на запросы немецкого командования отвечает, что «абсолютно ничего не знает про такую группу и никаких заданий для операций в Крыму не давало; украинское правительство считает Крым самостоятельным государством»[11][неавторитетный источник?].

Выход группы из Крыма

27 апреля министр военных дел УНР Александр Жуковский по телефону отдал приказ о немедленном отходе Запорожской дивизии из Крыма, который был объявлен в присутствии генерала фон Коша. Министр выразил неудовлетворение атаману 3урабу Натиеву в связи с тем, что он покинул группу, которая осуществляла военную операцию в Донбассе, а генералу фон Кошу было сказано, что предыдущее заявление правительства УНР, в котором утверждалось, что в Крыму нет украинских военных частей, «было просто недоразумением».

Лишь позднее полковник Болбочан узнал, что ни военный министр, ни украинское правительство не предприняли никаких шагов, чтобы спасти Крымскую группу.

Приказа о месте новой дислокации запорожцы так и не получили. После совещания с командиром корпуса 3урабом Натиевым было решено отойти к Мелитополю, где запорожцы узнали, что генерал Скоропадский объявлен гетманом всея Украины и в Киеве поменялась власть[11][неавторитетный источник?].

В итоге Крымская группа, которой угрожало разоружение, была выведена из Крыма и расположена поблизости Александровска.

Уход флота из Севастополя

29 апреля на дредноуте «Воля» очередное делегатское собрание небольшим большинством голосов решило передать командование адмиралу Саблину (за несколько дней до этого он подал в отставку) и поднять украинские флаги. В знак протеста против этого решения представители минной бригады покинули дредноут. Прибывший Саблин заявил собранию, что Черноморский флот является достоянием всего российского народа, в том числе и украинского, который флот сохранит, в то время как большевики обрекают его на гибель. Единственную возможность спасти флот адмирал видел в том, чтобы поднять украинские флаги и остаться в Севастополе.

После возвращения Саблина к командованию в Киев была отправлена телеграмма: «Сего числа Севастопольская крепость и флот, находящийся в Севастополе, подняли украинские флаги. В командование флотом вступил. Контр-адмирал Саблин»…

После отправки телеграммы в Киев Саблин связался с германским командованием, сообщил о своем вступлении в должность и просил принять делегацию. С наркоматом по морским делам в Москве комфлота прекратил всякие сношения. Кораблям Черноморского флота командующий отдал распоряжение сменить красные флаги на украинские.

К 18.00 29 апреля линкоры, крейсера и несколько эсминцев красные флаги спустили. Большинство эсминцев это делать отказались. Эскадренный миноносец «Керчь» поднял на стеньге сигнал: «Позор и продажа флота».[14]

Саблин разрешил кораблям, не пожелавшим спустить красный флаг, покинуть бухту до полуночи. В эту же ночь почти весь флот миноносцев и 3-4 транспорта с загрузившимися в них советскими войсками ушёл в Новороссийск[1]. Однако фон Кош отказался принимать парламентариев, сославшись на то, что ему нужно письменное обращение, которое он пошлёт своему командованию, что займёт 2 недели. 1 мая немцы подошли к городу, заняв и укрепив пулемётами его северные районы. Саблин приказал оставшимся кораблям покинуть бухту. Корабли выходили под обстрелом, но ответный огонь Саблин запретил открывать, чтобы не быть обвинённым в нарушении договора. Из-за паники 2 корабля были повреждены и остались в бухте.[1]

Итоги

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Невзирая на противоречивый характер и вынужденное оставление завоёванных позиций, Крымский поход Запорожской дивизии, продемонстрировал способность украинского войска к реализации сложных военных операций, обнаружил талант полковника Петра Болбочана как способного военачальника. Основные цели похода всё же были выполнены: 29 апреля 1918 года под воздействием событий и для спасения флота от германцев руководство флота объявило о своём подчинении правительству в Киеве[7][неавторитетный источник?] (но в тот же день Центральная рада была распущена, гетманом Украины был провозглашён П. П. Скоропадский.

Напишите отзыв о статье "Крымская операция (1918)"

Примечания

  1. 1 2 3 Гутан, 1992.
  2. П. Н. Врангель. «Воспоминания». Архив русской революции. Берлин, Гессен, 1923
  3. Історія українського війська (від княжих часів до 20-х років XX ст.). — Львів, 1992.
  4. Дорошенко Д. Історія України. — Т. І. Доба Центральної ради. — К., 2002.
  5. [fleet.sebastopol.ua/morskaderzhava/index.php?article_to_view=71 А. Лубенець. Військово-морська політика Української Центральної Ради: здобутки і помилки]
  6. 1 2 Штендера Я. Засуджений до розстрілу. — Львів, 1995.
  7. 1 2 3 4 Крип’якевич Іван Історія українського війська. — Львів, 1936
  8. 1 2 В действительности корпус был сформирован лишь после взятия Харькова, а звание полковника армии УНР П. Ф. Болбочан получил лишь 5 октября 1918 года
  9. Шемет С. Полковник Петро Болбочан (замітки до історії Запорожського Корпусу 1917—1919 рр.) // Хліборобська Україна (Відень). — Кн. 4 — 1922/23. — с. 205
  10. Генерал Дроздовский М. Г. [www.dk1868.ru/history/drozd_dnevn.htm Дневник]. — Берлин: Отто Кирхнер и Ко, 1923. — 190 с.
  11. 1 2 3 4 Монкевич Б. Поход Болбочана в Крым. — Нью-Йорк, 1956. — с. 185
  12. Штендер Я. Приговорён к расстрелу. — Львов, 1995. — с. 56-57
  13. Крипьякевич Иван История украинского войска. — Львов, 1936. — С. 418
  14. old.rdu.org.ua/news.php?content=1215429840&path=main День продажи флота

Литература

  • В.Сідак, Т.Осташко, Т.Вронська. Полковник Петро Болбочан: трагедія українського державника: Наукове видання. — К.: Темпора, 2004. — 416 с.: іл. ISBN 966-8201-04-3
  • Дорошенко Д. Історія України 1917—1923 рр. В 2-х т. — К.: Темпора, 2002 ISBN 966-95991-5-6
  • Гриневич В., Гриневич Л., Якимович Б. Історія українського війська (1917—1995). Упорядник Я. Дашкевич — Львів: Світ, 1996—840 с.
  • [warhistory.ukrlife.org/2_02_7.htm Журнал «Военная история»: Строительство украинского военно-морского флота в эпоху УНР]
  • Гутан Н. Р. От Севастополя до Новороссийска. Очерк о положении Черноморского флота (осень 1917 - первая половина 1918) : январь 1919; по матер. ЦГАВМФ, [rgavmf.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=1908:--332---------1&catid=75:-301-350&Itemid=66 ф. р-332, оп. 1, д. 25]. — В: От Севастополя до Новороссийска / подгот. публ. Л. А. Кузнецова, археограф. обр. и комм. А. Е. Иоффе // Гангут [журн.]. — СПб. : «Типография им. Ивана Федорова», 1992. — № 4. — С. 98-111 ; 1993 ; № 5. — С. 80-88 ; № 6. — С. 127-143.</span>

Отрывок, характеризующий Крымская операция (1918)

Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.