Крюков, Николай Николаевич (актёр)

Николай Крюков
Н. Крюков в фильме 1958 года «Последний дюйм»
Имя при рождении:	Николай Николаевич Крюков
Дата рождения:	25 июня (8 июля) 1915(1915-07-08)
Место рождения:	Замытье, Бежецкий уезд, Тверская губерния, Российская империя
Дата смерти:	17 апреля 1993(1993-04-17) (77 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Гражданство:	СССР СССР
Профессия:	актёр
Карьера:	1936—1992
Награды:

Никола́й Никола́евич Крю́ков (25 июня [8 июля] 1915, Замытье, Тверская губерния — 17 апреля 1993, Санкт-Петербург) — советский актёр театра и кино, Заслуженный артист РСФСР (1991).

Биография

Николай Николаевич Крюков родился 25 июня (8 июля) 1915 года в селе Замытье Тверской губернии. После окончания средней школы устроился рабочим на ленинградский завод «Севкабель». Всерьёз увлёкся театром, занимался в самодеятельной студии при заводе, а затем был принят в театральную студию Ленинградского Большого драматического театра (БДТ). Студию БДТ окончил в 1935 году. Профессиональную актерскую деятельность начал в 1936 году, поступив в театр-студию под руководством режиссёра и драматурга С. Э. Радлова (бывший Молодой театр, с 3 мая 1939 года — Театр имени Ленинградского Совета).

Исполнил заглавную роль в пьесе А. Морова «Карьера Дызмы» по роману Тадеуша Доленги-Мостовича «Карьера Никодима Дызмы» (реж. В. Иогельсен). Критик отмечал: «Роль современного Растиньяка, сильной личности и карьериста Никодима Дызмы играл Николай Крюков и обнаружил интересные данные героя-любовника с отрицательной окраской». Следующая заметная роль Н. Крюкова — Лаэрт в «Гамлете» (1938). В том же году впервые сыграл и в кино — небольшую роль в фильме Леонида Лукова «Морской пост». Ленинградская критика благосклонно приняла молодого актёра. В статье «Режиссёр об учениках» Сергей Радлов связывал свои надежды и с представителями «младшего поколения театра» Н. Крюковым и другими молодыми актёрами. В ноябре 1940 состоялась премьера «Идеального мужа» Оскара Уайльда с Н. Крюковым в роли дворецкого Фиппса.

Блокадный театр

В 1940 году Н. Крюков начал сниматься в фильме «Политрук Колыванов», но эта картина не была завершена — началась война. Он вспоминал: «Нас разбили на фронтовые бригады. Театр перешёл на военизированное положение. Мы оставались в театре всё время … Бригады выезжали на фронт, на корабли, на сборные пункты и на рытьё противотанковых рвов». (Крюков Н. Рукопись. Цит. по, с. 230). 12 октября 1941 года театр показал комедию «Свадебное путешествие» Дыховичного, в роли Кости — Н. Крюков. Через неделю, 17 октября, состоялась премьера драмы Лессинга «Эмилия Галотти», в которой Крюков играл роль принца Гектора Гонзаго. Переживая все тяготы блокады, актёры как могли выполняли свой профессиональный долг перед жителями города, даже в это тяжёлое время заполнявшими зал.

Последний раз Крюков вышел на сцену в блокадном Ленинграде 21 декабря 1941 года — роль жизнерадостного Кости он играл потерявшим силы от дистрофии. Актёра пришлось отправить в лечебный стационар. В конце января продолжать работу стало невозможно. Не было электричества, актёры уже не могли работать от голода и холода. В феврале было принято решение об эвакуации театра. «Меня привезли на Финляндский вокзал на финских санях, я еле двигался» — рассказывал в своих записках Крюков (Крюков Н. Рукопись. Цит. по, с. 238). В начале марта театр эвакуировали в Пятигорск. Первый спектакль состоялся 30 апреля 1942 года — показали «Свадебное путешествие». «Искренние симпатии вызывает мягкий, застенчивый Костя в исполнении артиста Крюкова». В июне Радлов возобновил «Идеального мужа», 6 августа состоялась премьера «Гамлета». Фронт был уже совсем близко, но театр оставался в городе — местные власти опасались паники, если театр эвакуируют. Только в ночь на 8-е августа часть актёров, в основном семейных, отправили в Нальчик на попутных военных машинах, а уже 9-го утром в город вошли немцы. Не успевшие эвакуироваться актёры вместе со своим режиссёром С. Э. Радловым и его женой, заведующей литературной частью театра и переводчицей А. Д. Радловой, оказались в оккупации.

Плен

Вскоре при регистрации населения немецкие власти обнаружили оставшихся актёров радловского театра и работавшего в городе одновременно с ним театра оперетты. Крюков вспоминал: «Был приказ о работе. Мы, сколько могли, тянули: отговаривались тем, что состав труппы неполный — нужно время для восстановления спектаклей, многих исполнителей не хватало и т. п. Но и это не могло продолжаться вечно. Были приняты кое-кто из случайно оставшихся актёров, кое-кто пришёл к нам из состава оперетты. И начали работать…».(Крюков Н. Рукопись. Цит. по, с. 246).

Первым открылся театр оперетты под руководством 75-летнего актёра и режиссёра Ф. И. Кремлёвского (фон Эльтермана). Театр Радлова немцы посещали редко — русская драма, да ещё на русском языке их интересовала мало. Зрителями, по большей части, было местное население, так тепло ещё совсем недавно принявшее ленинградцев. Н. Крюков играл прежние роли в восстановленных спектаклях — «Бесприданнице», «Идеальном муже». В конце 1942 года Радлов восстановил «Гамлета» с Крюковым в заглавной роли вместо успевшего эвакуироваться Б. Смирнова.

В своих воспоминаниях Н. Крюков писал: «Население ходило к нам в театр, и спектакли — мы это видели — много значили и для зрителей, и для нас. В атмосфере спектакля мы сильнее ощущали временность оккупации, не теряли веры в нашу победу» (Крюков Н. Рукопись. Цит. по, с. 251). Красная Армия вела бои не так далеко и все надеялись на скорейшее освобождение. В январе 1943 года район КавМинВод был освобождён, но перед своим отходом из Пятигорска немцы под конвоем отправили актёров в Запорожье. Здесь «Петроградский театр под руководством Радлова» — так теперь назывался коллектив — работал до октября. Фронт приближался. Покидая Запорожье, немцы вывезли актёров в Берлин. Здесь было уже не до работы: бомбёжки союзников, город горел. Труппа распалась. Одни решили уходить на север Франции, другие — Радловы Сергей и Анна, Н. Крюков, Т. Якобсон, Н. Трофимов и др. — добрались до городка Ла Фоссет на юге. Чтобы как-то прожить, выступали перед жителями и в лагерях для русских военнопленных. После освобождения Франции союзниками работали в Марселе, где встретились с представителями советского командования. В январе 1945 перебрались в Париж, откуда вскоре Радловых, а затем и оставшихся актёров отправили в Москву, где они были осуждены «за измену родине и сотрудничество с оккупантами». Анна Радлова скончалась в заключении в 1949, Сергей Радлов вышел на свободу в 1953 и был реабилитирован.

Послевоенные годы

Николай Крюков избежал серьёзных репрессий, но, как и других актёров радловского театра, его не брали ни в один московский или ленинградский театр. Работал в провинциальных театрах — в Тбилиси, Твери, Ростове-на-Дону, пока, наконец, не был принят в ленинградский театр, размещавшийся в здании «Пассажа» (том самом, где с 1936 по 1942 год работал радловский театр) и позже названный именем В. Ф. Комиссаржевской. В эти же годы сыграл эпизодические роли в фильмах «Корабли штурмуют бастионы» (1953) и «Необыкновенное лето» (1957).

В 1956 году Н. Крюков принял приглашение Радлова и приехал в Ригу. В рижском театре был введён на роль Кента в «Короле Лире», играл Гамлета и Лаэрта в «Гамлете», Тибальда в «Ромео и Джульете», Макдуфа в «Макбете», Власа в «Дачниках» и Скроботова во «Врагах» Горького, Передышкина в комедии В. Катаева «Это было в Конске», Мотылькова в «Славе» Гусева и др.

В 1958 году после смерти С. Радлова Н. Крюков вернулся в Ленинград и был принят актёром на киностудию «Ленфильм». Здесь, в 43 года, началась вторая половина его творческой жизни — в кинематографе, гораздо более известная, чем первая. Началась более чем успешно — с роли лётчика Бена Энсли в фильме «Последний дюйм» по одноименному рассказу Джеймса Олдриджа. Фильм принёс ему широкую известность и премию Всесоюзного кинофестиваля за лучшую мужскую роль года. В 60-х годах Н. Крюков сыграл в 30 фильмах, среди которых «Им было девятнадцать» (1960), «Дочь Стратиона» (1964), «Акваланги на дне» (1965), «По тонкому льду» (1966), «Туманность Андромеды» (1967), «Ошибка Оноре де Бальзака» (1968). В 70-х в его творческом активе также около 30 ролей, из которых особенно запомнились «Бронзовая птица» (1974), «Смерть под парусом» (1976), «В зоне особого внимания» (1977). В 1980-е годы с его участием вышли фильмы «Петровка, 38» (1980), «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» (2 серии, 1980), «Россия молодая» и «Остров сокровищ» (оба в 1982), «Хлеб — имя существительное» (1988). С 1990 по 1992 гг., когда ему было уже за 75, Н. Крюков снялся 10 фильмах: «Палач» (1990), «Белые одежды» (1992), «22 июня, ровно в 4 часа» (1992) и др. У него было не много главных ролей, но благодаря характерной внешности, мастерству перевоплощения и убедительности, создаваемые им образы легко и надолго запоминались даже в небольших эпизодах. И, тем не менее, «тёмное пятно» в биографии, связанное с работой в немецком плену, видимо, сказалось в том, что лишь в 1991 году известный советский актёр, сыгравший около ста ролей в театре и кино, получил звание заслуженного артиста РСФСР.

В 1960 году Н. Крюков женился (второй брак) на Гуровой Лилии Ивановне (Лии Ионовне Гуровой), актрисе «Ленфильма», с которой прожил 33 года, вплоть до конца своей жизни.

Николай Николаевич Крюков скончался 17 апреля 1993 года. Похоронен на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге. На скромном постаменте выбита надпись «Истинно народный».

Фильмография

• 1938 — Морской пост
• 1939 — Четвертый перископ — матрос
• 1953 — Корабли штурмуют бастионы
• 1957 — Необыкновенное лето — председатель «революционной военной тройки»
• 1958 — Последний дюйм — лётчик Бен Эсли
• 1960 — Им было девятнадцать — подполковник Семён Трофимович Лепко
• 1960 — Крепость на колёсах — Вальтер фон Лютвиц
• 1960 — Обыкновенная история — Гаргантон
• 1960 — Сильнее урагана — капитан Белоус
• 1960 — Кроткая — полковник
• 1961 — Поднятая целина — Тит Бородин
• 1962 — Закон Антарктиды — барон де Жеверен
• 1962 — Порожний рейс — лётчик Волков
• 1963 — Мандат — батька Хмель
• 1963 — Трое суток после бессмертия — Захар Петрович Прохоров
• 1963 — Улица Ньютона, дом 1 — Растегаев, председатель рыболовецкого колхоза
• 1964 — Дочь Стратиона — Иван Тимофеевич Стратион
• 1964 — Космический сплав — Григорий Петрович
• 1965 — Акваланги на дне — полковник погранвойск
• 1965 — Двадцать шесть бакинских комиссаров — английский консул
• 1965 — Над нами Южный Крест — Николай Петрович, директор судоремонтного завода
• 1965 — Чистые пруды — майор Лев Матвеевич Ржанов
• 1965 — Хочу верить — Семчук Семён Григорьевич
• 1965 — Проверено — мин нет
• 1966 — Два года над пропастью — Симонов
• 1966 — На диком берегу
• 1966 — По тонкому льду — немецкий шпион полковник Дункель, он же господин Фидлер, он же диверсант Угрюмый
• 1967 — Туманность Андромеды (часть 1 «Пленники железной звезды») — Эрг Ноор
• 1967 — Сильные духом
• 1967 — Запомним этот день
• 1968 — Ошибка Оноре де Бальзака — Виктор Гюго
• 1968 — Один шанс из тысячи — Двигубский
• 1969 — Её имя — Весна — доктор
• 1969 — Король гор и другие — Иван
• 1969 — Та самая ночь — Стожар
• 1969 — Ночь перед рассветом — полковник
• 1970 — Баллада о Беринге и его друзьях
• 1970 — И был вечер, и было утро… — офицер
• 1970 — Крушение империи
• 1970 — Посланники вечности
• 1971 — Город под липами — Мешков
• 1971 — Разрешите взлет!
• 1971 — Пропажа свидетеля — Юрий Степанович
• 1972 — Длинная дорога в короткий день
• 1972 — Идущие за горизонт — Иван Никодимыч Шульманов
• 1973 — Земля Санникова — морской офицер
• 1973 — Облака
• 1973 — Умные вещи — хозяин «умных вещей»
• 1973 — А вы любили когда-нибудь? — дедушка с двумя внуками
• 1974 — Бронзовая птица — кубинский коммунист
• 1973 — Парашюты на деревьях — Август Шиллят
• 1974 — В то далекое лето — Рудольф
• 1974 — Если хочешь быть счастиливым
• 1975 — Это было в Межгорье — Синявин
• 1975 — Одиннадцать надежд — тренер Лапшин
• 1976 — Смерть под парусом — Иен Кейпл
• 1977 — Нос — чиновник
• 1977 — Ждите меня, острова!
• 1978 — В зоне особого внимания — старый лесник
• 1978 — Шествие золотых зверей — Степан Митрофанович Проворов, директор музея
• 1979 — Акванавты — Командор
• 1979 — Незнакомка — Старик
• 1980 — Петровка, 38 — Аверьян Прохорович («Прохор»)
• 1980 — Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона — полковник Себастьян Моран
• 1981 — Девушка и Гранд — Иван Никонович, директор ипподрома
• 1981 — Две строчки мелким шрифтом — социалист в кафе
• 1981 — Долгая дорога в дюнах — Пётр Никодимыч Ефимов
• 1981 — 20 декабря — генерал Каледин
• 1981 — Остров сокровищ — пират Том Морган
• 1982 — Формула памяти — старик
• 1982 — Пространство для маневра — член комиссии
• 1982 — Россия молодая — шведский адмирал Ярл Юленшерна
• 1983 — Волчья яма — Николай Афанасьевич Тимофеев, генерал милиции
• 1983 — Семь часов до гибели
• 1983 — Жизнь Берлиоза — король Ганновера
• 1984 — Деревья на асфальте — Никита Семёнович Горецкий
• 1985 — Поклонись до земли
• 1985 — Гум-Гам — академик
• 1985 — Софья Ковалевская
• 1986 — Левша — аглицкий адмирал
• 1986 — Анна Павлова
• 1987 — Серебряные струны — камергер Филиппов
• 1987 — Сабля без ножен
• 1987 — На исходе ночи
• 1988 — Хлеб — имя существительное — отец Ивана Полетаева
• 1989 — Этюды о Врубеле
• 1989 — Несрочная весна — Лукьян Степаныч
• 1990 — Адвокат (Убийство на Монастырских прудах)
• 1990 — Палач — дедушка Ольги
• 1991 — Циники
• 1991 — Прости нас, мачеха Россия — Иван Иванович Рожнов, старый большевик
• 1991 — Год хорошего ребёнка
• 1992 — Белые одежды — Вонлярлярский
• 1992 — Он своё получит — мистер Форрест
• 1992 — Тайна
• 1992 — Освящение храма (Триптих)
• 1992 — 22 июня, ровно в 4 часа… — отец Брагина Фёдор

Ссылки

• [moscvichka.ru/moscvichka/2014/07/07/spokojno-dunkel-sudba-aktera-nikolaya-kryukova-11226.html Спокойно, Дункель: судьба актера Николая Крюкова]
• [funeral-spb.ru/necropols/serafimovskoe/krukov/ КРЮКОВ Николай Николаевич (1915—1993)]
• [m-necropol.narod.ru/kryukov.html Могилы знаменитостей. Николай Николаевич Крюков]

Отрывок, характеризующий Крюков, Николай Николаевич (актёр)

Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.


Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.