Крючник

Крю́чник — наёмный рабочий в России в XVIII — первой трети XX века, переносящий тяжести на спине с помощью особого железного крюка (отсюда название). Труд крючников особенно широко использовался в Рыбинске при перегрузке товаров (чаще всего хлеба) с низовы́х на верховы́е речные суда, идущие до Санкт-Петербурга. В отдельные годы конца XIX века в Рыбинске работало до 3600 организованных в артели крючников.

В крючники нанимались чаще всего крестьяне ближайших к Рыбинску уездов, а также мещане и отставные солдаты. Прибыв в Рыбинск, крючники обыкновенно объединялись в артели по 12 человек. Они избирали из своей среды старосту (батыря) и затем поступали в распоряжение особых подрядчиков, которые и обеспечивали их работой. Некоторые из этих подрядчиков имели в своём распоряжении до тридцати и более артелей. В зависимости от конъюнктуры крючники нанимались на работу до Петрова дня (29 июня по ст. стилю), до Казанской (8 июля по ст. стилю) или на всё лето.

Каждая артель крючников состояла обычно из выставщиков, горбачей и батыря. Четыре выставщика подавали кули со дна баржи и ставили их на «выставку», находящуюся на палубе судна. Отсюда четыре горбача подхватывали кули на плечи, причём им помогали остальные артельщики, которые затем их и сменяли. Куль, перенесённый горбачом на другое судно или иное место, укладывался там по указанию батыря. За сутки каждый горбач переносил в среднем от 200 до 400 кулей. Деньги за работу получал подрядчик, который затем рассчитывался с каждой из своих артелей, удерживая при этом сумму за свои хлопоты по организации работ. Пищей и платьем крючники обеспечивали себя сами.

Основными приспособлениями крючников были железный крюк и седёлка (закреплённая на холщовых лямках и надеваемая на спину опора для переносимого груза). С помощью крюка куль с товаром поднимался и удерживался на седёлке. Седёлка же, помимо того что служила опорой для куля, также предохраняла спину крючника от чрезмерного натирания.

При удобных условиях погрузки и выгрузки, хорошей погоде и расторопности крючники зарабатывали в день достаточно много — до 5 руб. Ненастная погода и праздники останавливали работу крючников, и те за бездельем обыкновенно пропивали почти всё, заработанное ранее. В такие дни пьяный разгул, ссоры и драки между крючниками были обычным делом.

Чрезмерное напряжение мускулов и постоянное давление значительной тяжести (от 66 до 200 кг) на все части тела порождали у крючников грыжи, потерю упругости в мышцах ног и хронические боли в области поясницы, на которую при переноске и приходилась вся тяжесть. Также крючники не были застрахованы от случайных падений с ношей в воду с ушибами и увечьями. Уже к 40 годам многие крючники становились дряхлыми и мало на что способными инвалидами.

В начале XX века, особенно в Первую русскую революцию 1905—1907 годов, организованные группы крючников иногда использовались полицией в качестве живой силы для разгона забастовок, маёвок и демонстраций.

Литература

• Гомилевский М. И. Описание города Рыбинска, его прошедшее и настоящее // Старый Рыбинск. История города в описаниях современников XIX—XX веков. — Рыбинск: Михайлов посад, 1993. — С. 179—184.

Отрывок, характеризующий Крючник

Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.