Кряжев, Василий Степанович

Василий Степанович Кряжев (27 января (7 февраля) 1771, Москва — 26 ноября (8 декабря) 1832, Москва) — русский публицист, издатель, педагог, автор учебников и пособий.

В 1776 году был определен в Коммерческое училище при Московском воспитательном доме. В 1790 году окончил его, состоял при главнокомандующем в Москве князе А. А. Прозоровском, участвовал в походе в западные области России, присоединённые к Российской империи по третьему разделу Польши. В 1797 году зачислен капитаном в Московский гренадерский полк и назначен инспекторским адъютантом к смоленскому военному губернатору и инспектору M. M. Философову, но в том же году вышел в отставку. В Смоленске был связан с антиправительственным кружком полковников П. С. Дехтерева и А. М. Каховского, ставившим целью убийство Павла I, возведение на престол великого князя Александра Павловича.

В апреле 1802 года основал под покровительством Московского воспитательного дома частную типографию в Москве в товариществе с книготорговцем И. И. Готье-Дюфайе и Иваном Меем. Главным коммерческим изданием стал «Указатель Российских законов…» Л. М. Максимовича. Кряжев помогал составлять первые четыре части и написал общее предисловие к изданию об истории российских законов. В 1802—1804 Кряжев издавал, вместе с И. Меем, «Журнал приятного, любопытного и забавного чтения», принимая участие и в редактировании этого журнала. Популярностью пользовались многочисленные методики по иностранным языкам, подготовленные Кряжевым. Из-за финансовых затруднений типография была в 1809 году была продана за долги.

В 1806 году поступил на службу в Московское коммерческое училище преподавателем русского, французского и немецкого языков; в июне 1808 года был назначен директором училища и занимал эту должность до 1814 года, когда вышел в отставку вследствие разногласий с Опекунским советом училища.

В 1811 году открыл в Москве частный пансион для мальчиков. В этом пансионе обучались будущие декабрист Н. Ф. Заикин (1815—1817) и врач Н. И. Пирогов (1822—1824) со своим братом Аммосом, литератор В. П. Боткин.

Переводил А. Коцебу (пьеса «Перуанка, или Дева солнца», 1794), А. Беркена; составил и издал ряд грамматических («Руководство к аглинскому языку», 1791; «Аглинская грамматика…», 1795; хрестоматия, 1792; «Краткая грамматика французская». М., 1808; «Начальные основания французской грамматики». М., 1815; «Французская азбука для детей обоих полов, с словарем и разговорами». М., 1803; «Краткая французская грамматика». М., 1817; «Краткая немецкая грамматика». М., 1818;), исторических («Краткая всеобщая история для первоначального учения». М., 1819) и прочих («Новейшая всеобщая география…». СПб., 1818; Купеческая арифметика для банкиров, заводчиков…. М., 1811) учебников.

Для характеристики взглядов В. С. Кряжева интересно свидетельство Н. И. Пирогова о том, что за время учёбы в пансионе он лишь однажды слышал от Кряжева замечание, которое он воспринял как вольнодумное: Кряжев сказал, что Апокалипсис есть произведение поэта и «не может считаться священной книгой».

Умер в богадельне при Московском воспитательном доме.

Источники

• Кряжев, Василий Степанович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Кряжев, Василий Степанович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1201 Биография В. С. Кряжева] на сайте Института русской литературы РАН

Отрывок, характеризующий Кряжев, Василий Степанович

– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.