Крякутной

Крякутной (Крякутный — в ряде публикаций XX в.; Фурцель — в первом варианте рукописи Сулакадзева) — персонаж исторической фальсификации, вымышленный русский изобретатель и воздухоплаватель, подьячий, якобы происходивший из Нерехты и живший в XVIII веке в Рязани. Согласно данной версии, Крякутной в 1731 году совершил первый в мировой истории полёт на воздушном шаре (аэростате).

В единственном говорящем об этом событии источнике, рукописи коллекционера и крупного фальсификатора исторических источников начала XIX века А. И. Сулакадзева, первоначально слова «нерехтец Крякутной фурвин» (последнее слово — якобы название воздушного шара) выглядели как «немец крещеной Фурцель». Впоследствии (возможно, в начале XX века) другой рукой в рукопись были внесены исправления, изначальный текст был установлен в 1950-е годы (публикация 1958 г.). Сам рассказ о рязанце-воздухоплавателе, «крещёном (то есть перешедшем в православие) немце Фурцеле», также не имеет никаких подтверждений, поскольку «записки Боголепова», на которые ссылался Сулакадзев, неизвестны, а число подделок и подложных приписок к текстам, исходящих от него, очень велико. Таким образом, история Фурцеля-Крякутного — результат двойной фальсификации.

В 1900—1950-е годы рядом исследователей полёт Крякутного рассматривался как подлинное историческое событие, он активно пропагандировался в период «борьбы с космополитизмом» (конец 1940-х — начало 1950-х), проник в литературу, кинематограф и массовую культуру.

История

Дореволюционный период

Публикация о том, что первый в истории полёт воздушного шара произвёл в Рязани подьячий Крякутный, впервые появилась в 1901 году в журнале «Россия» в статье историка воздухоплавания А. А. Родных с выдержкой из хранившейся у него рукописи историка-любителя, коллекционера и литератора А. И. Сулакадзева «О воздушном летании в России с 906 лета по Р. X.». Впоследствии, в 1910 году, Родных опубликовал эту рукопись полностью. Имеющиеся в рукописи исправления Родных не оговорил.

В сообщении о Крякутном Сулакадзев, известный многочисленными фальсификациями древнерусских рукописных текстов, ссылался на записки своего деда по матери Боголепова, служившего, по его словам, в XVIII веке в рязанской воеводской канцелярии, а затем бывшего в Рязани полицмейстером. Полностью этот отрывок в той редакции, которая публиковалась в 1910—1956 гг., звучит следующим образом:

«1731 год. В Рязани при воеводе подьячий нерехтец Крякутной фурвин сделал, как мяч большой, надул дымом поганым и вонючим, от него сделал петлю, сел в неё, и нечистая сила подняла его выше березы, а после ударила о колокольню, но он уцепился за веревку, чем звонят, и остался тако жив. Его выгнали из города, и он ушёл в Москву, и хотели закопать живого в землю или сжечь».

Рукопись Сулакадзева «О воздушном летании…», помимо сюжета о Крякутном, включает также записи о Тугарине Змеевиче, якобы летавшем в 992 году на бумажных крыльях, о «каком-то Карачевце», который делал «змеи бумажные на шестинах» и якобы ненадолго на них поднимался в воздух в 1745 году (также со ссылкой на записки Боголепова), экспериментах других рязанских «воздухоплавателей» XVIII века и других не подтверждаемых другими источниками событиях.

Публикация Родных достаточно активно обсуждалась в российской дореволюционной прессе. Сведения о Крякутном как достоверные попали в статью «Аэронавты» незавершенного Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1911—1916) (т. 4, с. 455—456; автор статьи — С. А. Бекнев) и ряд других работ, в том числе и с упоминанием русского приоритета по сравнению с полётом Монгольфье.

В советское время

В первые двадцать лет после революции упоминания о Крякутном в советской литературе отсутствуют. В 1938 году полёт Крякутного упоминается в книге В. Виргинского «Рождение воздухоплавания», где, хотя ещё и с оговорками по поводу сомнительной достоверности рукописей Сулакадзева, утверждается принципиальная возможность такого события. В 1940 году был издан роман известного детского писателя А. М. Волкова «Чудесный шар» об изобретении воздухоплавания в России XVIII века, эпиграфом к которому была цитата о Крякутном, однако в самом романе большинства подробностей автор не сохранил, изменил и имя героя. Роман Волкова способствовал оживлению интереса к истории Крякутного, и в конце 1940-х — начале 1950-х годов, в период идеологически мотивированного утверждения реальных или мнимых русских приоритетов в различных областях науки и техники, сведения из рукописи Сулакадзева вновь стали пропагандироваться.

В 1947—1948 двумя изданиями вышла книга В. В. Данилевского «Русская техника», где рукопись Сулакадзева рассматривалась как ценный исторический материал, а сообщение о подъёме Крякутного — как заслуживающее доверия (правда, с оговоркой, что для достоверного установления данного факта и закрепления за Россией первенства в полёте на аэростате необходимо найти первоисточники сообщения). В дальнейшем о Крякутном писали в центральных газетах («Известия» с 1949 г.), популярных книгах. В книге С. Вишенкова «Александр Можайский», в частности, утверждалось:

«В 1731 году в Рязани подьячий Крякутный построил воздушный шар и совершил на нём удачный подъём (…) Так, за 52 года до братьев Монгольфье, долгое время считавшихся изобретателями воздушного шара, русский человек Крякутный построил воздушный шар и испытал его».

Статья о Крякутном была внесена во 2-е издание Большой советской энциклопедии; о полёте было написано в школьных учебниках; в 1956 году, к 225-летию полёта, была выпущена памятная марка, и в Нерехте был воздвигнут памятник Крякутному, у которого принимали в пионеры. В Нерехте была улица Крякутного (впоследствии переименованная в честь Юрия Гагарина).

В этот период появлялись ссылки и на новые недоступные «источники» о полёте Крякутного, например, историк науки и техники Б. Н. Воробьёв в 1952 г. упоминал о якобы хранившейся до 1935—1936 гг. в одной из церквей города Пронска книге, по которой «в известные дни возглашалась анафема» подьячему Крякутному.

Установление фальсификации

В начале 1950-х годов рукопись А. И. Сулакадзева поступила в рукописный отдел Библиотеки АН СССР, специалисты которого обнаружили в записи исправления. Проведённая сотрудниками Библиотеки экспертиза показала, что вместо «нерехтец Крякутной фурвин» (последнее слово отсутствует в других источниках, хотя по контексту его принимали за обозначение воздушного шара, возможный немецкий неологизм от fahren — двигаться и Wind — ветер) изначально стояло: «немец крщеной <то есть крещеный, стандартная сокращённая запись с титлом> Фурцель». Аналогичное «патриотическое» исправление было внесено и в запись о летавшем «карачевце», который оказался на самом деле «кавказцем».

Составителям сборника «Воздухоплавание и авиация в России до 1917 г.: сб. документов и материалов» (М. 1956, с. 13) уже было известно, что имя Крякутного внесено в текст при исправлении вместо «немец крещёной». О наличии исправлений в рукописи было указано, без расшифровки первоначального текста («имеются некоторые исправления, затрудняющие прочтение части текста, относящейся к лицу, совершившему подъём») в комментарии, но от использования этой рукописи составители сборника не отказались.

Сообщение о содержании исправления в рукописи было опубликовано в статье В. Ф. Покровской «Ещё об одной рукописи А. И. Сулакадзева. (К вопросу о поправках в рукописных текстах)» в 1958 году в издании «Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы».

По мнению В. Ф. Покровской, которая привела изображение исправленной части в своей статье, исправления сделаны рукой самого Сулакадзева. Однако проведённый позже палеографический анализ показал, что исправление в рукописи Сулакадзева произведено не им. Внесение фамилии Крякутного произведено одним из позднейших владельцев рукописи, возможно, самим её первым публикатором А. А. Родных, с целью доказать приоритет русского в полёте на воздушном шаре.

При этом и существование Фурцеля не имеет никаких документальных подтверждений, поскольку никаких данных об этом полёте в документах рязанской воеводской канцелярии за 1731 год не обнаружено, как и упоминаний о предполагаемом источнике сведений — Боголепове, который, согласно сведениям А. И. Сулакадзева, занимал в Рязани значимый полицейский пост. Покровская пришла к выводу, что «Сулакадзев (скорее всего со спекулятивными целями) фальсифицировал свою рукопись, сделав из неё очередную научную сенсацию. Считать её поэтому сколько-нибудь достоверным источником, конечно, будет невозможно до тех пор, пока не обнаружатся подлинные „Записки Боголепова“. Розыски, которые в этом направлении ведутся довольно давно, положительных результатов ещё не дали».

Ряд исследователей считают, что исправление Фурцель на Крякутной было сделано с целью маскировки явной фальшивки — слишком уж «читаемой» была фамилия Фурцель. Фамилия немца, который «надул дымом поганым и вонючим» сделанный им шар, образована он немецкого Furzen — пердеть.

Дальнейшая судьба сюжета о Крякутном

Несмотря на разоблачение фальсификации, ссылки на «полёт Крякутного» на воздушном шаре в 1731 году по-прежнему воспроизводятся в ряде работ и художественных произведений. В 1971 году этот рассказ появился в очередном издании Большой советской энциклопедии, затем упоминался в переизданиях «Чудесного шара» Волкова с 1972 г. Сюжет с Крякутным отразился в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублёв» (1966), в одном из романов Валентина Пикуля. В 1981 и 1984 годах в журнале «Вопросы литературы» были опубликованы статьи Л. Резникова и А. Изюмского, которые выступили против всё ещё продолжающейся мистификации, связанной с легендой о Крякутном. В 2007 году губернатор Рязанской области Георгий Шпак назвал рязанцев «мировыми первопроходцами в воздухоплавании». В музеях Рязанского Кремля несколько десятилетий существовала экспозиция, посвящённая полёту Крякутного на воздушном шаре. С небольшой диорамы, посвящённой объёмной «реконструкции» полёта Крякутного, и в наше время начинается экспозиция московского Центрального дома авиации и космонавтики.

В 2000-е годы в недостоверных публикациях в газетах и интернете Крякутного часто смешивают с другим вымышленным воздухоплавателем — холопом Никитой, известным по рассказу Евгения Опочинина «Бесовский летатель». (По сюжету этого рассказа, Никита совершил полёт на деревянных крыльях и был казнён по приказу Ивана Грозного.) Александр Асов утверждал, что существует некий «царский указ о наказании Никитки Крякутного», обнаруженный в начале XX века, при этом приведённый им текст «указа» содержит точную цитату из «Бесовского летателя». В начале июня 2009 года, в дни «Небесной ярмарки Урала», в Кунгуре была открыта скульптура Алексея Залазаева, посвящённая «Никитке Крякутному», который, по мнению скульптора, в 1656 году изготовил деревянные крылья и якобы успешно совершил «первый в мире полёт».

См. также

• Сулакадзев, Александр Иванович
• Монгольфье
• «О воздушном летании в России» — документальный фильм (1990) А. Балабанова.
• Опочинин, Евгений Николаевич — автор сказания о Никите, «русском Икаре» времён Ивана Грозного.

Ссылки

• [www.museum.ru/N27644 Барон Мюнхгаузен в гостях у подьячего Крякутного] // www.museum.ru
• Покровская В. Ф. [feb-web.ru/feb/todrl/t14/634.pdf Ещё об одной рукописи А. И. Сулакадзева. (К вопросу о поправках в рукописных текстах)] // Труды Отдела древнерусской литературы Института русского языка и литературы, 1958 год ([feb-web.ru/feb/todrl/t14/635.pdf вторая] и [feb-web.ru/feb/todrl/t14/636.pdf третья] части документа)
• Игорь Игрицкий. [www.utro.ru/column/2001082303201331381.shtml Змей Тугарин — первый русский лётчик] // www.utro.ru

Отрывок, характеризующий Крякутной

С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.