Ченгеры, Ксаверий Осипович

Ксаверий Осипович Ченгеры (11 июня 1816 — 21 октября 1880) — русский генерал-лейтенант.

Биография

Ксаверий Ченгеры происходил из дворян Киевской губернии. Воспитывался в дворянском полку, откуда 27 июля 1837 года выпущен прапорщиком в Шлиссельбургский пехотный полк, куда прибыл 26 августа. 15 января 1838 года назначен батальонным адъютантом и 29 сентября того же года произведен в чин подпоручика. С 1839 по 1841 был полковым адъютантом в этом полку и 1 сентября 1839 года произведен в чин поручика, а 11 марта 1842 переведён подпоручиком в лейб-гвардии Московский полк. 6 декабря 1844 года произведен в чин поручика. 11 апреля 1848 года произведен в чин штабс-капитана, а 21 апреля года назначен командиром роты. В рядах лейб-гвардии Московского полка участвовал в походе к границам империи во время Венгерской кампании 1849 года. 8 апреля 1853 года произведен в чин капитана и 2 марта 1853 года «за неимением бежавших нижних чинов во вверенной ему части» удостоился Высочайшего благоволения. 18 апреля 1854 года переведен в 5-й резервный батальон лейб-гвардии Московского полка. 22 августа 1854 года награждён знаком отличия беспорочной службы XV лет. Произведённый в полковники 30 августа 1854 года, он был переведён исправляющим должность младшего штаб-офицера в лейб-гвардии Финляндский полк и 19 ноября того же года назначен командиром 5-го батальона.

Во время войны 1854—1856 годов находился в составе войск, охранявших побережье Петербургской и Выборгской губерний, за что был награждён бронзовой медалью. За смотры, парады и учения неоднократно удостаивался Высочайшего благоволения, а 22 августа 1856 года награждён орденом Св. Станислава II степени, к которому 30 августа следующего года была пожалована императорская корона. В 1857-1858 годах, продолжая с отличием командовать батальоном, за смотры, парады и учения неоднократно удостаивался Высочайшего благоволения и 22 августа 1859 года был награждён знаком отличия беспорочной службы за XX лет.

2 марта 1860 Ченгеры был назначен командиром Смоленского пехотного полка, и состоя в этой должности во время польского восстания был военным начальником Келецкого, Опатовского и Сандомирского уездов. До сведения его стали доходить слухи, что в местечке Суходнев формируется отряд мятежников под предводительством Давыдовича. Ченгеры немедленно донёс о полученном известии командующему войсками, но никаких определённых инструкций от него не получил. Прошло несколько дней. В местечке Бодзентын поляки ночью напали на 2-ю стрелковую роту; спрашивать особых указаний и разрешений было поздно, и Ченгеры решил действовать решительно, принимая всю ответственность за могущие произойти последствия на себя. Город Кельцы был объявлен на осадном положении, артиллерия выведена из парка и размещена на городской площади, сильный отряд под командованием полковника Севастьянова был послан в Бодзентын, другая колонна под командованием самого Ченгеры двинулась к Суходневу. Оба отряда не нашли неприятеля и вернулись обратно в Кельцы. Вскоре затем было получено официальное уведомление от командующего войсками Радомского округа о том, что силы инсургентов сосредоточены в горах святого Креста. Ченгеры было предложено отправится с отрядом в местечко Слупь-Нова, где произошло сражение, в результате которого русские войска завладели лагерем поляков и походной канцелярией генерала Лангевича. Ченгеры принимал участие в сражении при Гроховиском, когда были разбиты войска того же Лангевича, тогда уже диктатора. последний бежал в Австрию, где и был арестован. Между прочим, ходили упорные слухи, что не все документы диктатора, попавшие в руки Ченгеры, были препровождены им по принадлежности, говорили также, что Ченгеры был неоднократно вызываем по этому поводу в Петербург. Как бы то ни было, Государь, прочитав рапорт об изгнании Лангевича из пределов России, положил на донесении резолюцию «Полковник Ченгеры действовал молодцом, а потому произвести его в генерал-майоры.» (22 марта 1863). Также, за отличие был награждён 10 апреля 1863 года орденом Св. Владимира IV степени с мечами и бантом и 10 июня того же года «за отличие в делах с польскими мятежниками» орденом Св. Владимира III степени.

23 июня 1863 года Ченгеры был назначен помощником начальника 7-й пехотной дивизии. 24 июля 1866 года он был назначен командующим 37-й пехотной дивизией и 10 августа того же года пожалован орденом Св. Станислава I степени, а 20 апреля 1869 года награждён орденом Св. Анны I степени. 28 марта 1871 года произведён в генерал-лейтенанты с утверждением в должности начальника дивизии. 4 мая 1873 года последовало Высочайшее соизволение на принятие и ношение пожалованного германским императором прусского ордена Красного орла I степени, а 30 августа Ксаверий Осипович был пожалован императорской короной к ордену Св. Анны I степени. 15 февраля 1874 года последовало Высочайшее соизволение на принятие и ношение пожалованного австрийским императором ордена Железной короны I степени, а 31 августа 1876 года был награждён орденом Св. Владимира II степени и 8 декабря того же года пожалован датский орден Данеброга командорского креста I степени. 21 марта 1879 года назначен членом Александровского комитета о раненых и 4 сентября того же года пожалован орденом Белого орла. Умер 21 октября 1880 года.

Награды

• Орден Белого орла
• Орден Святого Владимира 2-й ст.
• Орден Святого Владимира 3-й ст.
• Орден Святой Анны 1-й ст.
• Орден Святого Станислава 1-й ст.

Источники

• Б. Савинков, В. Козлов. Ченгеры, Ксаверий Осипович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Ченгеры, Ксаверий Осипович

– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]