Ктаторов, Олег Александрович

Олег Александрович Ктаторов
Дата рождения:	15 июня 1919(1919-06-15)
Место рождения:	Хвалынск
Дата смерти:	11 декабря 1974(1974-12-11) (55 лет)
Место смерти:	Москва
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Олег Александрович Ктаторов (15 июня 1919, Хвалынск — 11 декабря 1974, Москва) — советский организатор производства. Первый заместитель Министра нефтеперерабатывающей и химической промышленности СССР. Лауреат Государственной премии СССР (1970).

Начальник строительства и первый директор Новополоцкого НПЗ, заложил основы будущего города Новополоцк.

Биография

Родился в г. Хвалынске Саратовской области. В 1941 году окончил Московский государственный институт нефти и газа имени Губкина по специальности «Технология переработки нефти и газа».

В начале Великой Отечественной войны был призван в армию, но вскоре как специалист-нефтепереработчик был отозван из армии в Министерство нефтяной промышленности СССР и командирован на работу в Орск Оренбургской области. Работал на различных должностях работал на Орском нефтеперерабатывающем заводе им. Чкалова до 1949 года. Бывшие в годы войны 16-летними мальчишками, которых он как главный инженер завода после 12-часового рабочего дня лично обучал работе на технологической установке, по прошествию лет с благодарсностью гордились обучением у него.

С 1949 по 1956 год — в должностях начальника производственно-технического отдела и главного инженера Черниковского НПЗ, директора Ново-Уфимского нефтеперерабатывающего завода.

С 1956 года — заместитель начальника Главного управления по переработке нефти и производству искусственного жидкого топлива в центральном аппарате Министерства химической промышленности.

В 1957 году был командирован в КНР для оказания технической помощи по строительству НПЗ. По возвращении получил назначение на должность директора строительства Новоярославского НПЗ.

В 1958 году по направлению ЦК КПСС направлен на строительство Новополоцкого НПЗ, и после запуска завода в 1963 году, стал его первым директором. Под его руководством строился не только завод, но и строительный посёлок, ставший в 1963 году городом Новополоцком.

Одновременно в 1958 году назначен заместителем Министра нефтеперерабатывающей и химической промышленности СССР, с 1965 года — первый зам. министра.

В 1960—1961 годах — кандидат в члены ЦК КПБ, в 1963-67 годах — Депутат Верховного Совета БССР.

Скоропостижно скончался за рабочим столом. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (3 участок, 63 ряд).

Награды

Лауереат Государственной премии СССР в области техники (1970), награждён как бывший директор Новополоцкого НПЗ.

Награждён орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, орденом Знак Отличия и медалями.

Память

Имя Олега Ктаторова носит одна из улиц города Новополоцка (в 1965 году была переименована ул. Нефтяников), в 1993 году на повороте с Молодежной в сторону промзоны установлен посвященный Ктаторову барельеф.

Ссылки

• Владимир ФАКЕЕВ — [www.novopolotsk.by/content/view/1407/ Первый директор], «Новая газета» (с 2014 года — газета «Новополоцк сегодня»), 17 июля 2009
• Владимир ФАКЕЕВ — [www.novaya.by/2014/06/20/genij-mesta/ Гений места], Газета «Новополоцк сегодня», 20 июня 2014
• Ирина ВАХРАМЕЕВА — [gazeta.naftan.by/glavnoe/ulica-dvinskaya-chast-generalnogo-plana-olega-ktatorova Улица Двинская — часть генерального плана Олега КТАТОРОВА], Газета «Вестник Нафтана», 25 июня 2014

Отрывок, характеризующий Ктаторов, Олег Александрович

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.