Эль Чунчо, кто его знает?
| Эль Чунчо, кто его знает? | |
| El Chuncho, quien sabe? | |
 | |
| Жанр |
вестерн, социальная драма |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Бьянко Манини |
| Автор сценария |
Сальваторе Лаурани, Франко Салинас |
| В главных ролях |
Джан Мария Волонте, Лу Кастель |
| Оператор |
Антонио Секки |
| Композитор |
Эннио Морриконе, Луис Энрикес Бакалов |
| Длительность |
120 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Эль Чунчо, кто его знает?» исп. «El Chuncho, quien sabe?» — итальянский кинофильм. В итальянском прокате также имел укороченное название «Кто его знает?» исп. «Quien sabe?». В прокате в США имел название «Пуля для генерала» англ. A Bullet for the General. В советском прокате назывался «Золотая пуля».
Сюжет
Действие картины происходит в годы Мексиканской революции.
Заглавный герой — Чунчо (Джан Мария Волонте) — грабитель поездов, бандит и торговец оружием, связанный с повстанцами. При очередном налёте он сталкивается с молчаливым хладнокровным молодым американцем, Уильямом Тэйтом (Лу Кастель), которому даёт прозвище «Малыш». Малыш вступает в банду Чунчо, чтобы достичь своей тайной цели — он намерен добраться до генерала Элиаса, предводителя революционеров, убить его и получить крупное вознаграждение от правительства Мексики. Знаком, что убийство совершил именно он, а не кто-то другой, должна послужить золотая винтовочная пуля, которую Малыш бережёт специально для покушения.
Некоторое время Малыш проводит в банде, демонстрируя все те качества, которые так бесценны для любого бандита — он хладнокровен, жесток, не терзается угрызениями совести и жаждет лёгкой наживы. Ему безразличны революционные идеалы и страдания простого народа. Его единственная страсть — деньги. То и дело проявляя ловкость, жестокость, коварство, Малыш закрепляется в банде, при каждом удобном случае устраняя или подставляя одного за другим её членов.
Чунчо, напротив, хоть и является отпетым головорезом, но человеческого лица не утратил и по мере сил старается помогать беднякам. Любовь к деньгам и сострадание к собратьям — вот два чувства, которые ведут в нём постоянную внутреннюю борьбу. Тем не менее, невзирая на то, что Чунчо и Малыш, казалось бы, два совершенно разных человека, между ними возникает взаимная симпатия, которая незаметно перерастает в крепкую дружбу. Военная тропа приводит банду в городок Сан Мигель, который должен подвергнуться нападению правительственных войск. Здесь Чунчо являет и свою отрицательную сторону, оставив городишко на растерзание солдатам, а в нём — и родного брата Эль Санто, абсолютно преданного идеалам революции. Прибыв в штаб генерала Элиаса, Чунчо обнаруживает там выжившего в резне брата, а заодно слышит от генерала справедливые обвинения в трусости и алчности (Чунчо бросил городок, чтобы за деньги продать революционерам добытое оружие). Чунчо даже не пытается возразить, когда его собственный брат намеревается пристрелить его. Но стоит братьям отойти в сторону, а Санто прицелиться, как его сражает пуля Малыша, притаившегося за скалой. Вторая пуля, золотая, тут же находит и генерала Элиаса — Малыш не упускает представившейся ему возможности, после чего бежит. Но Чунчо, который прежде видел у Малыша золотую пулю, понимает, кто застрелил генерала.
В соседнем городе Чунчо настигает Малыша, врываясь в гостиницу с револьвером, но его хватают и хотят отвести в полицию. Однако Малыш заступается за него. Он возвращает ему револьвер, просит «не стрелять сразу», ведёт к стойке консьержа, где в сейфе Чунчо дожидается его доля, пятьдесят тысяч песо золотом — половина всех денег, что Малыш получил за убийство.
На вопрос Чунчо, «почему он это сделал» (спас ему жизнь и поделился деньгами), Малыш равнодушно отвечает ему, что он одним выстрелом заработал больше денег, чем Чунчо мог бы заработать за всю жизнь. Малыш предлагает Чунчо уехать в Америку вместе с ним. Немного поразмыслив, тот соглашается. Малыш ведёт его к парикмахеру, заказывает Чунчо новый костюм, дабы тот походил на джентльмена. На следующее утро они отправляются на вокзал, чтобы уехать в США. Малыш идёт за билетами, и, наблюдая за ним издали, Чунчо видит, с каким презрением Малыш относится к стоящим в очереди бедным мексиканцам, брезгливо отодвигая их от кассы.
Чунчо и Малыш направляются к вагону. Чунчо спрашивает, не схватят ли Малыша в Америке — ведь ранее он утверждал, что за его голову в Штатах объявлена награда. Малыш смеётся и объясняет, что это он придумал только для того, чтобы Чунчо позволил ему присоединиться к банде. Наручники же, которые были на нём при встрече, Малыш сам надел на себя, забрав их у мёртвого солдата. Чунчо говорит Малышу, что тот очень умный, здорово всё рассчитал и действительно стал ему настоящим другом: «И тем не менее, я всё же должен тебя убить». В этот момент поезд начинает двигаться, и удивлённый такими речами Малыш, уже стоящий на подножке, пытается понять за что и отговорить Чунчо, но тот, не принимая дальнейших аргументов, говорит «Кто знает?» и расстреливает Малыша в упор, а потом скрывается.
Интересные факты
- При том, что антураж картины всецело соответствует жанру вестерна, Дамиано Дамиани отказывался от такого определения, поскольку действие разворачивалось не в протестантской Америке. Также он считал этот фильм прежде всего политическим.
- Райнер Вернер Фассбиндер посвятил свой первый художественный фильм обоим главным героям данной ленты.
- В советском прокате дублированный, но сильно урезанный вариант фильма вышел под названием «Золотая пуля». В конце 80-х годов по советскому телевидению была показана уже более полная версия картины под названием «Кто знает?» с закадровым вариантом озвучания.
- Версия, шедшая в советских кинотеатрах, на пятнадцать минут короче оригинала: было вырезано несколько сцен и эпизодов, где мексиканские революционеры из банды Чунчо вели себя не так, как это представляла советская идеология.
Напишите отзыв о статье "Эль Чунчо, кто его знает?"
Ссылки
- Рецензии
- A. H. Weiler [movies.nytimes.com/movie/review?res=9A0DE1DC1131E034BC4953DFB3668382679EDE Review] (англ.) // The New York Times. — 1 мая 1969.
- Frederik König [www.schnitt.de/236,6547,01 Пре-Райнер] (нем.) = Der Prae-Rainer // Schnitt.
Отрывок, характеризующий Эль Чунчо, кто его знает?
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
