Кто первый? (мультфильм, 1950)
Поделись знанием:
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
(перенаправлено с «Кто первый»)
| Кто первый? | |
| Кто первый? | |
 | |
| Тип мультфильма | |
|---|---|
| Жанр |
комедия, спорт |
| Приквелы | |
| Режиссёр |
Борис Дёжкин, |
| Автор сценария | |
| Художники-постановщики |
Евгений Мигунов, |
| Роли озвучивали | |
| Композитор | |
| Мультипликаторы |
Владимир Арбеков, Роман Качанов, Владимир Данилевич, Фаина Епифанова, Михаил Ботов, Лев Позднеев, Борис Чани |
| Оператор | |
| Звукооператор | |
| Студия | |
| Страна | |
| Длительность |
10 мин. |
| Премьера | |
| Аниматор.ру |
[www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=3000 ID 3000] |
«Кто пе́рвый?» — советский рисованный мультфильм, созданный в 1950 году режиссёрами-мультипликаторами Борисом Дёжкиным и Геннадием Филипповым[1].
Особенность мультфильма заключается в том, что он озвучен лишь одним человеком — известным спортивным комментатором Вадимом Синявским[2]. И это отнюдь не случайно: мультфильм рассказывает именно о спортивном соревновании.
Содержание
Сюжет
Мультфильм в комичной форме показывает спортивную борьбу в велосипедной гонке между лесными зверятами: Братьями Топтыгиными, Зайчиком и Лисёнком.
После долгой, изнурительной борьбы, лидерство занимал Зайчик, однако, преждевременно пресытившись победой, позорно проигрывает состязание и даже отдаёт пойманный букет цветов победителю, Топтыгину-старшему.
Весь мультфильм сопровождается спортивными комментариями Ёжика (В. Синявский), внешность которого зритель видит в начале и в конце мультфильма.
Над фильмом работали
Съёмочная группа состояла из[2]:
- Режиссёры: Борис Дёжкин, Геннадий Филиппов
- Сценарий — Климентий Минц
- Текст песен (стихи) — Михаил Вольпин
- Композитор — Юрий Левитин
- Оператор — Елена Петрова
- Звукооператор — Борис Фильчиков
- Художники-постановщики: Константин Зотов, Евгений Мигунов
- Художники-мультипликаторы: Владимир Арбеков, Роман Качанов, Владимир Данилевич, Фаина Епифанова, Михаил Ботов, Лев Позднеев, Борис Чани
- Художники-декораторы: Дмитрий Анпилов, Г. Невзорова
- Радиокомментатор — Вадим Синявский
- Ассистент режиссёра — Е. Новосельская
Издания
В середине 1990-х годов мультфильм выпущен на видеокассетах в сборниках лучших советских мультфильмов Studio PRO Video и видеостудией «Союз Видео».
3 сентября 2009 года данный мультфильм был официально выпущен на DVD-диске компанией «Союз-видео». Кроме «Кто первый?», на диске содержалось ещё восемь мультфильмов: «Стёпа-моряк», «Дочь Солнца», «Мы с Шерлоком Холмсом», «Пони бегает по кругу», «Я жду птенца», «Перфил и Фома», «Четверо с одного двора», «Шкатулка с секретом»[3].
Технические характеристики
- Звук — Русский Dolby Digital 2.0 Mono;
- Региональный код — 0 (All);
- Изображение — Standart 4:3 (1,33:1);
- Цвет — PAL;
- Упаковка — Картонный бокс + кеер case;
- Дистрибьютор — «Союз-видео».
Мультфильмы о спорте Бориса Дёжкина
- «Тихая поляна» (1946) — футбольный матч между командами зайцев и медведей.
- «Кто первый?» (1950) — велосипедные гонки между лесными зверятами.
- «Необыкновенный матч»(1955) — футбольный матч между командами деревянных и мягких игрушек.
- «Старые знакомые» (1956) — матч по водному поло между командами деревянных и мягких игрушек.
- «Снежные дорожки» (1963) — лыжный спорт в зимнем лесу.
- «Шайбу! Шайбу!» (1964) — хоккейный матч между командами «Метеор» и «Вымпел».
- «Матч-реванш» (1968) — ответный хоккейный матч между командами «Метеор» и «Вымпел».
- «Метеор на ринге» (1970) — состязания по боксу — «Метеор» победил.
- «В гостях у лета» (1972) — спортсмены команды «Метеор» летом занялись туризмом.
- «Футбольные звёзды» (1974) — футбольные матчи.
- «Талант и поклонники» (1978) — прыжки с шестом (как поклонники портят жизнь талантам).
- «Приходи на каток» (1981) — хоккеисты команды «Метеор» встречают фигуристок.
Источники
Цитаты из статей:
Первой заметной удачей Бориса Дёжкина стал фильм «Тихая поляна» (1946) — о футбольном матче между медведями и зайцами. Через два года он экранизировал горскую сказку «Слон и муравей», еще через два — сделал фильм-репортаж о лесных велосипедных гонках «Кто первый?», а в 1951 году вышла северная сказка «Сердце храбреца». Все эти ленты Дёжкин поставил с режиссёром Геннадием Филипповым. В перерывах между постановками Борис Дёжкин продолжал делать мультипликат для студийных мэтров.
Сергей Капков: статья о Борисе Дёжкине.
Синхронность и мастерство динамических сцен в его фильмах были предметом зависти других режиссёров. Дёжкин стал предметом их вожделений. Его участие гарантировало успех. Все «ударные», динамические и танцевальные сцены предназначались ему и его напарнику — «Генюсе» Филиппову, самородку, обаятельно и кругленько рисовавшему под его руку.
Евгений Мигунов: статья о Борисе Дёжкине
[web.archive.org/web/20070829125417/books.interros.ru/index.php?book=mult&id=8&mode=print «Наши мультфильмы» Интеррос] 2006, ISBN 5-91105-007-2.
Напишите отзыв о статье "Кто первый? (мультфильм, 1950)"
Примечания
Ссылки
- [www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=3000 Мультфильм] на Аниматор.ру;
Отрывок, характеризующий Кто первый? (мультфильм, 1950)
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
