Кто стучится в мою дверь?

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кто стучится в мою дверь?
Who's That Knocking at My Door
Жанр

драма

Режиссёр

Мартин Скорсезе

Продюсер

Хэйг П. Манугян
Джозеф Веилл
Бэтзи Манугян

Автор
сценария

Мартин Скорсезе
Бэтзи Манугян (диалоги)

В главных
ролях

Харви Кейтель
Зина Бетьюн

Кинокомпания

Warner Bros.

Длительность

90 мин.

Бюджет

500,000 $

Страна

США США

Год

1967

К:Фильмы 1967 года

«Кто стучится в мою дверь?» (англ. Who's That Knocking at My Door), также известен под рабочим названием «Я вызвался первым» (англ. I Call First) — драма 1967 года, ставшая дебютом режиссёра Мартина Скорсезе в большом кино. В фильме затрагиваются тема католической вины, которая также будет затронута и в более позднем фильме Скорсезе «Злые улицы». Фильм стал победителем Чикагского кинофестиваля 1968 года. Часто, вероятно под влиянием известного советского стихотворения, название переводят как «Кто стучится в дверь ко мне?», что является неправильным.





Сюжет

Джэй Ар (англ. J.R.) — италоамериканец с полукриминальным родом занятий. В круг его интересов входят весёлые посиделки с друзьями, пьянки, карточные игры, уличные потасовки, легкодоступные женщины и тому подобное. Ещё он любит вестерны и как-то раз, сидя на пароме, Джэй Ар знакомится с обладательницей киножурнала ценой в доллар, в котором он увидел фото короля вестерна Джона Уэйна. Так завязались его отношения с Девушкой, в ходе которых Джэй Ар пытается измениться в лучшую сторону.

В ролях

Создание

«Кто стучится в мою дверь?» снимался несколько лет, в ходе которых фильм претерпевал множество изменений. Он получал разные названия, появлялись новые сюжетные линии, которые развивались в разных направлениях. Первый короткометражный вариант под названием «Bring on the Dancing Girls» был готов в 1965 году и содержал зарисовки из жизни Джэй Ара и его друзей. В 1967 году появилась сюжетная линия с Девушкой и название было изменено на «I Call First». В ноябре того же года эта версия была представлена на Международном кинофестивале в Чикаго. В 1968 году картину наконец согласились купить и распространять, при условии добавления сцен сексуального характера. Режиссёр согласился и доснял несколько минут материала с заметно постаревшим Кейтелем. Тогда же фильма получил окончательное имя «Who’s That Knocking at My Door», по названию песни группы The Genies, которая звучит в одной из последних сцен фильма. Один раз, в 1970 году, картина была издана под названием «J.R.», но все последующие издания сохранили название «Кто стучится в мою дверь?».

Критический приём

Американский кинокритик Роджер Эберт был крайне положительно впечатлён фильмом на его премьере в Чикаго. Он назвал картину «великим моментом в американском кино».[1] После того, как фильм наконец был издан под названием «Кто стучится в мою дверь?», Эберт отметил, что окончательная версия имеет некоторые структурные недостатки. Тем не менее, критик не изменил своей положительной оценки и выразил уверенность, что Скорсезе, набравшись режиссёрского опыта, будет снимать более качественные фильмы.

Саундтрек

В картине прозвучали следующие песни (в хронологическом порядке):

Напишите отзыв о статье "Кто стучится в мою дверь?"

Примечания

  1. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19671117/REVIEWS/711170301/1023 I Call First / Who’s That Knocking at My Door? By Roger Ebert]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кто стучится в мою дверь?

Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что случится».] – улыбаясь передал Lelorgne d'Ideville. Наполеон не улыбнулся, хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал, притворяясь, что не знает, кто он.
– Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об нас другая статья… – сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного собеседника.] – говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император, который написал на пирамидах бессмертно победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо, которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l'interprete de Napoleon, – говорит Тьер, – avait il parle, que le Cosaque, saisi d'une sorte d'ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu'a lui, a travers les steppes de l'Orient. Toute sa loquacite s'etait subitement arretee, pour faire place a un sentiment d'admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres l'avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu'on rend aux champs qui l'ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как казак, охваченный каким то остолбенением, не произнес более ни одного слова и продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям.]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала его воображение, a l'oiseau qu'on rendit aux champs qui l'on vu naitre [птица, возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то, чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.


Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.