Еврейство

Проблематичность определения «еврейства» заключается в том, что на иврите термин «יהדות» — означает религию, национальность, происхождение, этническую общность, культуру, а в Израиле ещё и юридический статус. Если ещё в XVII—XVIII вв. принадлежность к еврейству в глазах общины определялась галахическими критериями (происхождение от матери-еврейки или принятие иудаизма), а в глазах неевреев — вероисповеданием, то с наступлением эпохи эмансипации религия постепенно перестаёт быть единственным и исключительным критерием принадлежности к еврейству. По этим причинам, а также в связи с тем, что различные определения еврейства частично перекрываются и оказывают одно на другое взаимное влияние, вопрос определения «Кто является евреем?» остаётся предметом обсуждения и споров.

Этническое разнообразие еврейского народа

Наиболее древним источником, дающим определение «еврейства», является еврейское право — Галаха, основанное на постановлениях законоучителей Талмуда. Тем не менее, в истории еврейского народа неоднократно возникала необходимость в переоценке этого самоопределения.

Библейское определение еврейства

Еврейство по рождению

Как следует из текста Пятикнижия, ещё в эпоху патриархов в семье Авраама преобладала явная тенденция к бракам внутри своего рода. Так, в повествовании о браке Исаака с Ревеккой Авраам даёт своему рабу следующее указание:

Заклинаю тебя Господом, Богом небес и Богом земли, что ты не возьмёшь сыну моему жены из дочерей ханаанейцев, среди которых живу. Но в мою землю и к моей родне пойдешь, и из неё возьмёшь жену сыну моему Ицхаку. (Быт. 24:3)

У сына Исаака, Иакова, мы наблюдаем аналогичную картину:

И взял Эсав в жёны дочь Беери хитийца и дочь Эйлона хитийца (из ханаанских народов); и были они душевным огорчением для Ицхака и Ривки <...> и сказала Ривка Ицхаку: ведь если и Яаков возьмёт себе жён, как эти, из дочерей народов этой земли, то к чему жизнь? И призвал Ицхак Яакова, и благословил его, и заповедал ему, сказав ему: не бери жены из дочерей ханаанских. Встань, пойди в Падан-Арам, в дом Бетуэля, отца матери твоей, и возьми себе оттуда жену из дочерей Лавана, брата матери твоей. (Быт. 26:34, 27:46-28:2)

Наиболее полно запрет на смешанные браки в Пятикнижии сформулирован во Второзаконии:

И не роднись с ними: дочери своей не давай его сыну и его дочери не бери для сына своего. Ибо он отвратит сына твоего с пути моего, и будут служить они божествам чужим; и воспылает гнев Господа на вас, и истребит он тебя немедля. (Втор. 7:3,4)

Первоначально этот запрет распространялся лишь на браки с народами, населявшими древний Ханаан (Втор. 7:1). Впоследствии, однако, Ездра (Эзра) и Неемия (Нехемия) распространили запрет на смешанные браки на все окружавшие евреев народы (см. Езд. 9-10; Неем. 10:30, 13:23-27).

В третьем стихе этого отрывка содержатся два запрета: на брак с неевреем-мужчиной и брак с нееврейкой-женщиной. В четвёртом же стихе упоминается лишь один из них, причём действие «отвратит» в оригинале употреблено в мужском роде. Казалось бы, текст должен был выглядеть иначе: «Ибо она отвратит сына твоего с пути» — то есть, нееврейская девушка, которая выйдет замуж за твоего сына-еврея, собьёт его с пути.

В Талмуде этот стих трактуется следующим образом:

"Нееврейка… ребёнок её — как и она [нееврей]. Откуда это? — Сказал рабби Йоханан от имени рабби Шимона бар Йохая: "Потому что говорит Писание: «сына твоего от [следования] за мною…» — сын от твоей дочери-еврейки называется «сыном твоим», а сын от твоей невестки-нееврейки не называется «сыном твоим», но [называется] «её сыном». Сказал Равина: «Отсюда следует: сын дочери твоей от нееврея называется „твоим сыном“»

— Вавилонский Талмуд, Кидушин 68б

Еврейские законоучители поясняют, что речь здесь идёт о зяте-нееврее, а сын упомянутый дальше — это сын твоей дочери-еврейки, то есть твой внук. Тем самым, эти стихи следует читать так: «Дочери своей не давай его сыну … ибо он (зять-нееврей) отвратит сына твоего (то есть внука) с пути». Раз здесь говорится о воспитании такого сына, значит он — еврей. Отсюда делается вывод, что сын еврейки — еврей. Таким образом, в наше время выводят, что даже если зять твой нееврей, твой внук, сын твоей дочери, остаётся евреем. В то же время, в случае, когда невестка — нееврейка, закон не предостерегает от опасности потери внука. По версии современного толкования, связано это с тем, что тот — нееврей, и у него свой собственный путь. Как вариант альтернативной версии, это могло быть связано с главенствующим социальным положением мужчин над женщинами, а потому отсутствует опасение, что сын от сына уйдет из народа и этот случай не предостерегается, но присутствует предостережение, что сын от дочери может уйти.

Еврейство по религии

В Библии, однако, можно найти и примеры смешанных браков. Так, сын последнего из патриархов, Иакова, Иуда (Иехуда) берёт в жёны «дочь ханаанеянина» (Быт. 38:2) , а Иосифу фараон даёт в жёны «Аснат, дочь Потифара, жреца Она» (Быт. 41:45) . У Моисея одна жена была мидьяниткой (Исх. 2:21), а другая — кушиткой (Чис. 12:1). Период до падения Первого Храма также даёт немало примеров смешанных браков: прабабушкой царя Давида, основателя царской династии, была Руфь-моавитянка, нееврейские жены были и у самого Давида (2Цар. 3:3), а у царя Соломона их, как известно, было великое множество.

Объясняется это тем, что в библейский период евреем являлся всякий, кто принадлежал к еврейскому национально-религиозному сообществу — даже если он не происходил от одного из колен Израиля. Пользуясь современными терминами, можно сказать, что они «принимали еврейство», то есть проходили гиюр.

По этой причине и Авраам искал жену своему сыну «из своей родни», поскольку было вероятнее ожидать от неё принятия этического монотеизма, провозглашённого им; девушки же из народов, среди которых он жил, в гораздо большей мере были подвержены воздействию язычества. В том же аспекте — еврейство через принятие религии — относится и к Ципоре, жене Моисея, и, конечно, к Руфь, прабабушке Давида, которая лишь родилась моавитянкой, но впоследствии стала еврейкой, провозгласив: «Твой народ — мой народ, и твой Бог — мой Бог» (Руфь. 1:16). Да и само формирование из еврейско-египетских рабов народа Израиля связано с принятием религии Завета на горе Синай. По определению Саадии Гаона (IX век), «наша нация является нацией лишь благодаря Торе». А потому неразрывная связь национального и религиозного аспектов еврейства служила фундаментом еврейской самоидентификации в течение всей истории существования еврейского народа.

В древнем мире положение мужчины было, как правило, столь центральным, что, выходя замуж, женщина обычно автоматически принимала религию мужа. Поселяясь на жительство среди еврейского народа, женщины-нееврейки принимали еврейскую веру вместе со всеми её законами — Субботой, кашрутом и т. п., поскольку в те времена это было нормой. Соответственно, эти женщины становились еврейками, и их дети уже были «евреями по рождению».

Однако принятие женой религии мужа было естественным лишь в те времена, когда евреи прочно сидели на своей земле и еврейская национально-религиозная община жила устойчивой и полноценной жизнью. Положение принципиально изменилось после возвращения из вавилонского пленения (538 г. до н. э.). Падение Израильского, а затем и Иудейского царств сопровождалось насильственным выселением завоевателями части еврейского населения и переселением в Землю Израиля неевреев. Следствием этого были смешанные браки, угрожавшие дальнейшему существованию еврейского народа, и ослабление национально-религиозного самосознания.

Видел я ещё в эти дни тех иудеев, что снова взяли жён из Ашдода, Аммона и Моава. А сыновья их не умеют говорить по-иудейски, — наполовину говорят по-ашдодски и на языках других народов. И спорил я с ними, и проклинал их, и бил некоторых из них, и рвал на них волосы, и заклинал их Богом: „Не давайте дочерей ваших их сыновьям и не берите дочерей их для сыновей своих и для себя. Ведь этим грешил Соломон, царь Израиля <...> но даже его ввели в грех жены чужих [народов]? А вас ли будем слушать, чтобы творить всё это великое зло — вероломствовать перед Богом нашим и брать чужих жён?“ (Неем. 13:23-27)

Ездра (Эзра), духовный руководитель еврейского народа в то время, потребовал от евреев подтвердить свою верность еврейству и развестись с чужеплеменными женами, которые не сделали гиюр и отослать их от себя вместе с детьми, поскольку, по его мнению, смешанные браки были одним из факторов отхода от иудаизма.

Совершили мы преступление перед Богом нашим и поселили чужеземных жён из народов страны; <…> А теперь заключим союз с Богом нашим о том, чтобы выдворить всех [этих] жён и рождённых ими, по совету Господню и трепещущих перед заповедями Бога нашего; и да будет это исполнено по Торе (Езд. 10:2,3)

И народ выполнил это требование. В конце книги Эзры приводится перечень «аристократических» семей, которые также расстались со своими нееврейскими жёнами:«…Все они взяли жён из чужих народов, и были среди них [исключенных из среды еврейского народа] и женщины, родившие детей» (Езд. 10:44) Очевидно: если бы эти дети по отцу считались евреями, никто не имел бы права вывести их из среды еврейского народа.

Итак, требование развестись с нееврейскими женами определяет чёткую границу принадлежности к народу: нееврейские жены и их дети к народу не принадлежат. Существует два возможных объяснения словам Эзры:

1. Возможно, Эзра говорит именно о нееврейских жёнах, в связи с тем, что было общепринято в еврейском народе определять принадлежность к нации по матери. Поэтому он и не настаивает на необходимости развестись с нееврейскими мужьями.
2. С другой стороны, возможно, что Эзра говорит именно о нееврейских жёнах, в связи с тем, что было общепринято в еврейском народе определять принадлежность к нации по отцу. В таком случае, всем было ясно, что дети евреек, которые вышли замуж за неевреев к народу не принадлежат, и Эзра стремился подчеркнуть, что и в случае жены-нееврейки — её дети также не принадлежат к еврейскому народу. Согласно подобной трактовке, Эзра ограничил определение принадлежности к нации лишь теми, у кого оба родителя — евреи.

Так или иначе, Ездра (Эзра) и Неемия (Нехемия) распространили запрет Библии на смешанные браки на все окружавшие евреев народы (Езд. 9-10; Неем. 10:30, 13:23-27). Принадлежность к общине определялась теперь, в первую очередь, на основании религиозного критерия, и община признавала своими членами лишь тех, кто принимал на себя религиозные обязательства. Строго религиозный критерий еврея, введённый Эзрой и его соратником Нехемией, привел к культурно-религиозному обособлению евреев от языческого мира.

Галахическое определение еврейства

Согласно определению Галахи,

евреем является человек, рождённый матерью-еврейкой или обращённый в еврейство в соответствии с религиозным каноном.

Талмуд придал запрету на смешанные браки религиозно-правовое обоснование, из чего вытекала возможность такого брака при условии перехода его нееврейского супруга в иудаизм. В качестве Галахи этот закон был сформулирован в Шульхан Арухе.

Определение еврейства по материнской линии

В Библии еврейство определялось по отцу: Лев. 24:10 (сын израильтянки назван сыном египтянина, а остальные евреи сынами Израиля), Быт. 46:7 (сыновья дочерей Израиля не упоминаются среди евреев, а только сыновья сыновей и дочери сыновей – упоминаются среди евреев, сошедших в Египет), Быт. 46:10 (сын нееврейки хананеянки Шауль назван «сыном Израиля»). Также дети еврея Иосифа и египтянки Аснат, дочери египетского жреца из Иллиополя (Гелиополя – города бога Солнца Ра)(Быт. 41:45), - евреи и даже родоначальники двух из двенадцати колен Израилевых.

Определение еврейства по национальной принадлежности матери восходит, по меньшей мере, к периоду Талмуда (II—V вв. н. э.):

"Нееврейка… ребёнок её — как и она [нееврей]. Откуда это? — Сказал рабби Йоханан от имени рабби Шимона бар Йохая: "Потому что говорит Писание: «сына твоего от [следования] за мною…» — сын от твоей дочери-еврейки называется «сыном твоим», а сын от твоей невестки-нееврейки не называется «сыном твоим», но [называется] «её сыном». Сказал Равина: «Отсюда следует: сын дочери твоей от нееврея называется „твоим сыном“»

— Вавилонский Талмуд, Кидушин 68б

Однако один из крупнейших со времен Маймонида еврейских мыслителей талмудист и каббалист Рамхаль (Луццато) объясняет, что ханаанеянка, которая родила еврея Шауля от отца-еврея Шимона [www.machanaim.org/tanach/a-beresh/csoa11_2.htm] «была дочерью Дины (еврейки). Однако Рамхаль не утверждает,что она унаследовала национальность отца,Тора назвала её ханаанеянкой для того,чтобы напомнить о неприятном инциденте связанном с её матерью Диной и для того чтобы было понятно почему она упомянута в этом месте Торы.Так как она числится среди потомков Яакова благодаря происхождению по материнской линии, это свидетельствует о том, что еврейство передавалось по матери даже в то древнее время. Профессор Михаэль Коринальди приводит несколько возможных объяснений подобному установлению:

• Биологическое объяснение: мать ребёнка не вызывает сомнений, насчёт же отца полной уверенности быть не может. Поскольку требовалось дать наиболее точное определение, было выбрано определение по матери.

• Социологическое объяснение: воспитание детям даёт мать. Согласно этому определению, наиболее существенная составляющая еврейской самоидентификации — культурная.

• Политическое объяснение: в ходе войн евреев с римлянами немало еврейских женщин были изнасилованы неевреями, и закон был изменён таким образом, чтобы включить их детей в еврейский народ.

• Демографическое объяснение: многие еврейские мужчины погибали в войнах, поэтому пришлось принять в нацию тех детей, которые были рождены от нееврейских мужчин.

• Юридическое объяснение: римское право придаёт особое значение законности брака. Дети, родившиеся у отцов, имевших римское гражданство, но не заключавших законного брака, получали происхождение матери и не получали гражданских прав отца. Тем самым, еврейский обычай является зеркальным отображением этого закона.
• Каббалистическое объяснение: душа женщины еврейки в момент зачатия «притягивает» еврейскую душу

Присоединение к еврейскому народу

Любой человек, независимо от происхождения, может стать евреем, то есть членом национально-религиозного сообщества, которое носит название «народа Израиля». Следует подчеркнуть, что еврейство в этом случае рассматривается в качестве полноценной национальной принадлежности к потомкам Авраама. Действие этого принципа подтверждается полиэтничностью народа Израиля, в который входят представители всех рас и самых разнообразных этнических и этнолингвистических групп. Все они, несмотря на этнические различия, объединены общностью религии, духовного наследия и национального самосознания.

Необходимость в прохождении гиюра неевреем, желающим перейти в еврейство, принимается всеми течениями в Иудаизме, однако его характер отличается в том или ином течении. Эти различия вызывают множество внутри-религиозных конфликтов, которые на сегодняшний день вызваны, главным образом, юридическим статусом гиюра при получении гражданства Государства Израиль.

Потеря еврейства

По галахическому определению, «еврей, даже согрешив, остается евреем», не существует возможности, по которой еврей может стать неевреем. Тем не менее, еврей может быть подвергнут бойкоту и отлучению от общины (Херем) и, тем самым, будет ограничен в возможности исполнения тех заповедей, которые требуют участия других евреев.

Практические следствия еврейства по Галахе

У галахического определения принадлежности человека к еврейскому народу существует множество практических следствий и, в первую очередь, право и обязанность исполнять заповеди Торы.

Попытки переоценки определения еврейства

Еврейство как религия

• Дореволюционное российское законодательство воспринимало евреев исключительно как религиозную общину («лица иудейского исповедания»). Тем самым, евреи, перешедшие в православие или лютеранство, меняли свой правовой статус, но не национальную принадлежность (например «евреи лютеранского исповедания»). Даже при крещении, когда требовалось выбрать новое имя из святцев, евреям было запрещено менять фамилии.

В то же время, русские, исповедуюшие иудаизм, (иудействующие) к евреям юридически не приравнивались (см. Субботники).

С другой стороны, евреи, исповедуюшие иудаизм и получившие потомственное дворянство, считались русскими дворянами (см. Русские дворянские рода иудейского исповедания). А бухарские евреи в правовом отношении приравнивались к прочим подданным эмира Бухарского.

• Значительное число евреев, увлечённых эмансипацией и ассимиляцией, считали себя «немцами/французами Моисеева закона».

Еврейство как национальность

• Сионизм Теодора Герцля изначально возник в качестве чисто светского национального движения.
• В Советском Союзе еврейство понималось как этническое происхождение — «национальность».

Мыслители о еврействе

Многие мыслители пытались дать своё определение еврейства:

Почему мы евреи? Сколько ереси в самом вопросе! Спросите огонь, почему он горит? Спросите солнце, почему оно светит? Спросите дерево, почему оно растёт?! Спросите еврея, почему он еврей?

−

Не в наших силах не быть теми, кто мы есть. Это находится внутри нас. Этот закон — закон нашей природы. Он поднимается из глубин души. Он — часть нашего сердца. Невозможно его отменить, победить, отрицать также, как невозможно извлечь, победить, отрицать своё сердце. Внутри нас то, что приносит нам порой горечь и унижения. 3000 лет мы были евреями потому что, не могли быть кем-то другим. И мы всё ещё евреи, и должны ими быть, потому что не можем быть кем-то другим. Потому что огромная сила связывает нас с иудаизмом и оковывает наши сердца пока они не скажут: я хочу быть евреем.

— Ашер Гинцберг (Ахад Ха-Ам)

невозможно быть евреем «отчасти», «в чём-то». Быть евреем — это всеобъемлющее человеческое предназначение, которое реализуется везде: в синагоге и на кухне, в поле и в лавке, в конторе и на трибуне, в родительских обязанностях, в человечности и гражданственности, в мыслях и чувствах, в слове и деле, в наслаждении и самоограничении, с иглой, резцом и пером в руке — во всём, из чего состоит жизнь. Быть евреем означает всю свою жизнь основывать на слове Б-жьем и во всей её полноте подчинять Его воле. Поскольку иудаизм охватывает всю жизнь человека и объявляет своей целью счастье всего человечества, его невозможно запереть в четырёх стенах бет-мидраша, замкнуть вокруг семейного очага. Чем в большей мере еврей является евреем, тем универсальней его взгляды и склонности, и сам он ближе ко всему доброму и прекрасному, открытому и истинному: в искусствах и науках, в культуре и образовании. Он воздает хвалу всякому проявлению истины, справедливости, миролюбия, радуется любому проявлению благородства. С искренним усердием он движет прогресс культуры и образования — при том единственном условии, что прогресс этот будет истинным, то есть не потребует от еврея пожертвовать своим еврейским предназначением, а, наоборот, позволит с небывалой прежде полнотой реализовать его

— рав Шимшон Рафаэль Гирш

С исконно еврейской точки зрения, еврейский народ является не народом в точном смысле этого слова, а семьёй. Слова «дом Яакова», «дом Израиля» дают исчерпывающее обозначение еврейского народа и выражают сущность искомой связи как связи между членами одной семьи. Еврей связан со своим народом не только культурными и эмоциональными связями, объединяющими между собой представителей одной нации. Это связующее звено не зависит даже от наличия общей географической родины. Принадлежность к семье, в отличие от любых других отношений, не является произвольной: человек не выбирает себе семью, и не в его воле освободиться от родственных уз. Человек может не любить своих сородичей, даже сознательно вредить им, и тем не менее он не в силах разорвать узы, которые связывают его с ними.

— рав Адин Штейнзальц, статья [www.chassidus.ru/nedelnaya_glava/voschozhdeniye/katavot/evrey.htm «Что такое "еврей"?»]

Итак, если вы хотите понять, что такое современные евреи, то вопрос надо обращать к христианской совести, — и звучать он будет не «что такое евреи?», а «что вы сделали с евреями?».
Еврей — это тот человек, которого другие люди считают евреем, — вот простая истина, из которой надо исходить. В этом смысле в споре с антисемитом демократ прав: именно антисемит создаёт еврея.

— Жан Поль Сартр, [scepsis.ru/library/id_1138.html «Размышления о еврейском вопросе»]

Быть евреем означает чувствовать: где бы ни преследовали и мучили еврея, — это преследуют и мучают тебя.

— Амос Оз, «Понятие отечества»

По сути дела, различаются: еврейское вероисповедание (которое может принять и японец), израильское гражданство (которое имеют все национальные меньшинства) и нечто третье — еврейская национальность или народность, понятие, не совпадающее ни с религиозными убеждениями, ни с государственной принадлежностью. Это последнее понятие исторически-духовного порядка: еврей, будь он неверующий или житель Патагонии, принадлежит к еврейскому народу в силу своего соучастия в его жизни и живой связи с его прошлым, настоящим и будущим. В этом смысле нельзя «записаться в евреи», как нельзя «записаться» в грузины или французы. Это процесс самой жизни, а не отметки в паспорте.

— Марголин, Юлий Борисович (1900—1971) — израильский публицист, автор книги [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/auth_book.xtmpl?id=86740&aid=877 «Путешествие в страну ЗЭ-КА»]

Есть замечательное высказывание: еврей — тот, кто на это согласен

— Юрий Нагибин, «Тьма в конце туннеля»

Определение еврейства антисемитами

Определение того, кого считать евреем, давалось также и различными антисемитскими образованиями, с целью преследования евреев. Эти определения еврейства оказали значительное влияние на характер этого вопроса на протяжении всего XX века.

Наиболее универсальная формула: «Кто еврей — решаю я!» — принадлежит известному в начале XX века венскому бургомистру Карлу Люгеру, использовавшему антисемитизм для завоевания популярности у венцев. Этот лозунг пришёлся по душе горячему стороннику Люгера Адольфу Гитлеру, жившему в Вене в годы его правления (1897—1910).

Нюрнбергские расовые законы

В этой связи, наиболее известны «Нюрнбергские расовые законы» нацистской Германии, определявшие еврейство в качестве расы.

Согласно статье второй «Закона о гражданстве Рейха», гражданином может быть лишь тот, кто обладает «германской или родственной ей кровью и кто своим поведением доказывает желание и способность преданно служить германскому народу и рейху». Такая формулировка фактически означала лишение евреев немецкого гражданства. «Закон об охране германской крови и германской чести» среди ряда запретов запрещал как «осквернение расы» брак и внебрачное сожительство между евреями и «гражданами германской или родственной ей крови».

Так как в Нюрнбергских законах не определялось понятие «еврей», постановлением от 14 ноября того же 1935 г. была принята поправка к Закону о гражданстве Рейха:

5.1 Евреем считается тот, у кого трое из родителей его родителей были чистокровными евреями.
5.2 Евреем считается также человек, родившийся в смешанном браке, подданный государства, происходящий от двух чистокровных евреев — родителей его родителей, если он:

а) в момент издания закона принадлежит к иудейской общине или был принят в неё позднее;

б) в момент издания закона состоял в браке с евреем или вступил в такой брак позднее;

в) происходит из смешанной семьи, описанной в подпункте 1, зарегистрированной после того, как был принят Закон о защите немецкой крови и немецкой чести от 15 сентября 1935 года;

г) является внебрачным ребёнком, одним из родителей которого был еврей.

Тем самым, были установлены категории евреев и «лиц с примесью еврейской крови», введено понятие «неариец». Согласно этой директиве, евреями считались только те, кто имел, как минимум, троих еврейских дедушек-бабушек. «Половинки» считались евреями только в том случае, если исповедовали иудаизм или сами вступили в брак с евреем, то есть сделали сознательный шаг в сторону еврейского народа. «Четвертинки» же евреями не считались. Они подвергались ограничениям, но сохраняли полноценное гражданство.

Впоследствии, правила в отношении полукровок («Mischlinge») были ужесточены. В протоколе Ванзейской конференции записано:

«к этим полукровкам 1-й степени существует особое отношение со стороны высших инстанций партии и государства. Каждый подобный случай должен проверяться индивидуально, и решение должно быть максимально неблагоприятным для полукровки. Предварительным условием, учитываемым при получении ими особого разрешения, будут всегда заслуги самого полукровки — не заслуги его родителей или супруга германской крови»

В некоторых случаях (имеющие «неполноценный внешний вид с расовой точки зрения») в евреи даже зачислялись полукровки 2-й степени («четвертинки»).

Определение еврейства Государством Израиль

С образованием Государства Израиль в качестве еврейского национального государства, возникла насущная необходимость в юридической формулировке критериев принадлежности к еврейству: должно ли это определение совпадать с галахическим, согласно которому «евреем является тот, кто рождён от матери-еврейки или принял иудаизм», или же евреем может быть признан всякий, кто заявляет о своей принадлежности к еврейскому народу.

Закон Государства Израиль признаёт принадлежность человека к еврейству и определяет его для трёх центральных сфер применения:

1. Закона о возвращении, являющегося правовой основой для предоставления израильского гражданства по Закону о гражданстве (1952 г.);
2. Записи в Управлении регистрации населения и в удостоверении личности;
3. Принятия решений еврейским религиозным судом по вопросам гражданского статуса человека, таким как брак, развод и еврейские похороны.

Закон о регистрации населения

Управление регистрации населения ведет регистр населения Израиля, включающий основные данные о каждом гражданине. Среди прочих данных, регистрируются национальность и религия граждан.

Запись в качестве еврея в Управлении регистрации населения может, в некоторых случаях, определяться еврейским религиозным судом.

Закон о возвращении

В 1950 г. Кнесетом был принят один из первых законов Государства Израиль — «Закон о возвращении», провозглашающий право каждого еврея репатриироваться в Государство Израиль. В этом законе особенно ярко проявилось влияние трагедии Холокоста, поскольку он открывает двери Израиля для всех евреев, включая тех, кто не подпадает под галахическое определение. Закон о возвращении является правовой основой для предоставления израильского гражданства по Закону о гражданстве от 1952 г., который предусматривает автоматическое получение статуса гражданина каждым евреем, прибывшим в страну на основании Закона о возвращении.

Закон о возвращении привёл к возникновению ряда юридических проблем. Основной из них является проблема установления критерия, позволяющего признать данное лицо евреем.

• Религиозные партии требовали установить в законе галахическое определение еврейства:

евреем является тот, кто рождён от матери-еврейки или принял иудаизм

Это предложение Кнессетом было отвергнуто.

• В марте 1958 года юридический советник правительства Хаим Коэн и министр внутренних дел Исраэль Бар-Иегуда издали директиву служащим регистрационного ведомства:

…Лицо, чистосердечно декларирующее своё еврейство, следует регистрировать как еврея, не требуя от него иных доказательств.

Национально-религиозная партия Мафдал возмутилась и немедленно вышла из коалиции. Этот случай стал первым политическим кризисом, вспыхнувшим «по вине» вопроса о том, кого считать евреем. Данные события вызвали в обществе настоящую бурю.

• В июле 1958 года правительство внесло изменение в эту директиву:

Тот, кто чистосердечно декларирует, что он является евреем и не принадлежит к иной конфессии, регистрируется как еврей.

• В декабре 1959 года министром внутренних дел стал лидер Мафдал Хаим Моше Шапира. Сразу после вступления в должность, 1 января 1960 года, он издал новые «процедурные распоряжения о регистрации евреев»:

При записи в регистр населения сведений о вероисповедании и национальности евреем может быть зарегистрирован: (а) Тот, кто рождён от матери-еврейки и не принадлежит к иной конфессии. (б) Тот, кто принял иудаизм согласно Галахе.

Дело брата Даниэля

В 1962 г. Освальд Руфайзен, более известный как брат Даниэль, католический монах и еврей по рождению, пожелал в соответствии с Законом о возвращении получить израильское гражданство. Когда ему было отказано на основании «процедурных распоряжений» от 1.01.1960, Руфайзен подал апелляцию в Верховный суд Израиля (дело 72/62, Освальд Руфайзен против министра внутренних дел).

В своей апелляции брат Даниэль добивался признания за ним права на репатриацию в Израиль на основании того, что он является евреем — если не по религиозной принадлежности, то по праву рождения от еврейской матери. По его словам, несмотря на то, что он является верующим христианином, в «национальном плане» он чувствует себя евреем. Галаха также видит в нём еврея.

В ходе обсуждения этого дела выяснилось, что Освальд Руфайзен родился в 1922 году в еврейской семье. Он воспитывался как еврей и был активистом молодёжного сионистского движения. Во время войны принимал участие в акциях по спасению евреев. Скрываясь от нацистов, в 1942 году он попал в монастырь, где не только добровольно крестился, но и стал монахом. Брат Даниэль не скрывал, что перешёл в христианство по искреннему и глубокому убеждению, однако настаивал на своей принадлежности к еврейскому народу.

Верховный суд признал, что Галаха считает выкрестов евреями, но не признал Галаху частью израильских законов. Верховный суд постановил, что в связи с отсутствием писанных законодательных норм и исходя из светского характера Закона о возвращении, понятие «еврей» следует толковать не в строго галахическом смысле, а ориентируясь на субъективное мнение большинства народа: согласно тому, «как это слово звучит в наши дни в устах народа» (формулировка судьи Берензона), «так, как мы, евреи, понимаем его» (формулировка судьи Зильберга), или просто в соответствии с мнением простого еврея «с улицы». Тем самым, по мнению Верховного суда,

еврей это тот, кого другие евреи считают евреем.

Судьи также добавили, что, поскольку ни отцы сионизма, ни любой еврей никогда бы не сочли евреем верующего христианина, Закон о возвращении не распространяется на лиц, рождённых евреями, но добровольно сменивших вероисповедание. Такой человек не может считаться евреем согласно Закону о возвращении и ему не положены ни автоматическое израильское гражданство, ни права новых репатриантов. На этом основании иск брата Даниэля был отвергнут.

С мнением большинства не соглашался судья Хаим Коэн, возражая против субъективно-коллективного критерия (мнение большинства народа) в пользу субъективно-индивидуального (собственное желание истца), но остался в меньшинстве.

«Дело брата Даниэля» на долгие годы стало символом борьбы людей, не желавших соглашаться с официальным определением, кого считать евреем.

Дело Шалита

В 1968 году майор израильского флота Беньямин Шалит, женатый на шотландке-атеистке, обратился в Управление регистрации населения с просьбой записать его дочь, Галю, родившуюся в Израиле, еврейкой по национальности. С точки зрения ортодоксального иудаизма, Галя еврейкой считаться не могла, поскольку была рождена не от еврейской матери, поэтому в графе «вероисповедание» был поставлен прочерк. По той же причине осталась пустой и графа «национальность». Для Шалита, однако, быть евреем означало являться гражданином и патриотом Израиля, поэтому он настаивал на том, чтобы у его дочери в графе «национальность» было указано «еврейка». Тем не менее, он был готов пойти на компромисс и записать вместо национальности — «израильтянка». Шалиту было отказано на основании «процедурных распоряжений» от 1.01.1960. После чего он подал апелляцию в Верховный суд Израиля (дело № 58/68).

Хотя дело Шалита и не имело отношения к Закону о возвращении, поскольку его жена и дети уже имели израильское гражданство, но оно оказало на будущее этого закона решающее влияние. В своей апелляции, Шалит ссылался на дело Руфайзена, как на прецедент, и утверждал, что его дети не относятся ни к какой конфессии, но «привязаны к еврейству и к Израилю и воспитываются в соответствующем духе», а следовательно «простой еврей с улицы» признает их евреями.

Верховный Суд принял к рассмотрению дело о том, «кого считать евреем». Председатель Суда, Шимон Агранат, обратился в Кнессет (Парламент Израиля) с предложением изменить Закон о регистрации, исключив из метрики графу «национальность», но оставив графу «религия». Это изменение удовлетворило бы истца и позволило бы Верховному суду вообще не рассматривать это дело. Предложение Аграната, однако, вызвало серьёзные возражения со стороны депутатов. Для религиозных партий употребление термина «еврей» в смысле, отличающемся от галахического определения, было совершенно неприемлемо. Также не подходило для них использование термина «израильтянин» для указания национальности в еврейском государстве. Лидер второй по величине партии «Херут», Менахем Бегин, также категорически возражал против разделения религии и национальности. В этот период все эти партии входили в правительственную коалицию, и принятие предложения Аграната грозило серьёзным правительственным кризисом. Поэтому кабинет министров отклонил это предложение и обязал Верховный суд рассмотреть дело Шалита и вынести по нему своё решение.

Рассмотрение дела продолжалось более года. После тщательного анализа голоса судей разделились: из девяти судей пять проголосовало «за» и четыре — «против», причём каждый из девяти судей написал своё особое мнение. Этот результат наглядно отражает глубокий раскол израильского общества по вопросу о том, «кого считать евреем».

В обосновании своей жалобы Шалит привёл три аргумента.

1. Первый аргумент был историческим и напоминал об уроках самой страшной трагедии в истории еврейского народа — трагедии Холокоста. Шалит указывал, что в печально известных Нюрнбергских законах, принятых после прихода Гитлера к власти и призванных защитить «чистоту арийской крови», евреем признавался любой человек, если хотя бы двое из его дедушек или бабушек были евреями. Галахическое правило считать человека евреем, если его мать — еврейка, подчеркивал Шалит, напоминает расистские нацистские законы, а это недопустимо в демократическом государстве. Израиль, по его мнению, должен отвергнуть любой закон, который хоть в малой степени разделяет расистское мнение, что человеческая личность предопределена биологическим происхождением.
   • Председатель суда Агранат согласился, что в основе обоих определений лежит биологический критерий. Тем не менее, заявил Агранат, тот факт, что мы отвергаем законы нацистов, не означает, что мы автоматически должны отказаться от определения Галахи. Нюрнбергские законы основывались на расистской теории, предусматривающей деление рас на высшие и низшие. В Галахе ничего подобного нет. Галахическое правило исторически было вызвано стремлением предотвратить вымирание еврейского народа.
   • Судья Зильберг ещё более усилил эту позицию. Он сказал: «В Галахе нет места расизму. Иудаизм не знает концепции расовой неполноценности, и он не требует расовой чистоты. Всё, что требует иудаизм от нееврея, это обращение. Обратившийся становится сыном еврейского народа, даже если он по происхождению чёрный африканец или американский индеец».
2. Второй аргумент Шалита был психологическим. Строгое соблюдение галахического правила, заявлял Шалит, ущемляет его права человека и отца, а у ребёнка может вызвать комплекс неполноценности. Ведь Галя будет расти среди еврейских детей, говорить с ними на одном языке, играть в одни игры, но при этом она будет чувствовать себя чужой.
   • На второй аргумент Шалита возразить было труднее всего. Председатель суда Агранат согласился с тем, что ребёнок еврейского отца и нееврейской матери может испытывать чувство неполноценности и дискриминации своего статуса по сравнению со своими сверстниками, рождёнными еврейскими мамами.
   • В то же время, судья Зильберг заявил, что в подобных ситуациях виноваты, прежде всего, сами родители, «не подготовившие своим детям входной билет в еврейское общество».

   Интересно, что бывший премьер-министр, один из «отцов-основателей» Израиля, Давид Бен-Гурион согласился с мнением Аграната и заявил, что ребёнок еврейского отца должен наследовать его еврейство. Тем не менее, действующий тогда премьер-министр Голда Меир поддержала судью Зильберга и возложила всю вину на мать ребёнка: прими она иудаизм, никакой проблемы бы не возникло.

3. Третий аргумент Шалита заключался в том, что могут существовать две независимые системы определения еврейства — одна «национальная», по принадлежности к Государству Израиль, и вторая «религиозная», верная правилу Галахи. Подобно другим народам, евреи в XX веке тоже получили свою страну. И точно так же, как английские или французские атеисты остаются англичанами или французами, так и в современном еврейском государстве дочь израильтянина должна считаться еврейкой (в смысле национальности, а не религии), какой бы ни была религиозная принадлежность её матери. По мнению Шалита, тот факт, что в Израиле один и тот же термин используется для определения и национальности и религии — исторический пережиток. В современных условиях Израиль должен или выбрать другой термин для определения национальности, например, «израильтянин», или научиться жить со старым термином «еврей», допуская различные его толкования.
   • Опасность этой идеи заключается в том, что её реализация угрожает единству израильского народа. В израильском обществе могут образоваться два лагеря — с одной стороны, те, кто остаются верными традиции ортодоксального иудаизма, и, с другой стороны, сторонники идеи модернизации. Эта угроза заставляет многих евреев отвергать любые попытки свернуть с ортодоксального пути (такие, например, как введение процедуры гражданских браков или разводов).
   • Двое судей: Моше Ландой и Шимон Агранат, решили, что в народе не существует консенсусного мнения по этому вопросу, и суд не имеет права выдавать своё мнение за мнение большинства народа. А значит, следует отказаться от вынесения решения и предоставить министерству внутренних дел решить вопрос по собственному усмотрению. То есть, согласно «процедурным распоряжениям».
   • Ещё двое судей: Зильберг и Кистер, решили придерживаться определения Галахи. Мнение судьи Зильберга: «Всякий, кто отрывает еврейское национальное самосознание от его религиозных элементов, наносит смертельный удар нашим политическим притязаниям на Эрец-Исраэль. Такой отрыв подобен настоящему акту измены.<…> Поиск нового критерия национальной идентификации фактически равносилен полному отрицанию дальнейшего существования еврейского народа. Смысл этого поиска таков: кончено! Нет больше сионизма, нет наследия, нет истории. Есть только стремление построить новое государство, лишённое прошлого и традиций.»

В результате, суд вынес решение в пользу Шалита и обязал Управление регистрации населения зарегистрировать Галю Шалит и её брата Орена евреями по национальности. Верховный суд отметил в своём заключении, что Управление регистрации населения является аппаратом сбора информации для государства и поэтому не должно вмешиваться в вопросы национальной идентификации ребёнка.

Поправки к Закону о возвращении и к Закону о регистрации

• В марте 1970 года, на основе двух вышеуказанных прецедентов, были приняты поправки к Закону о возвращении и к Закону о регистрации населения. В основе этих поправок легло компромиссное соглашение между партиями Авода и Мафдал:

евреем считается тот, кто рождён от матери-еврейки и не перешёл в другое вероисповедание, а также лицо, принявшее иудаизм.

Подобное определение, однако, оставляет открытым для различных интерпретаций вопрос, имеет ли законную силу лишь такое обращение в иудаизм, которое совершается в соответствии с предписаниями Галахи в рамках ортодоксального иудаизма, или также обращение, совершённое под руководством консервативных и реформистских раввинов. Партия Агуддат Исраэль потребовало поправку «а также лицо, принявшее иудаизм согласно Галахе», но это предложение было отвергнуто 59 голосами против трёх. Депутаты Мафдал воздержались. Данное положение стало тем камнем преткновения, который не убран с дороги по сей день.

Вместе с тем, Закон о возвращении был распространён на детей и внуков евреев, а также членов их семей, получающих (независимо от вероисповедания) тот же гражданский статус и пользующихся теми же правами и льготами, что и другие репатрианты.

Через некоторое время после пересмотра Закона о регистрации в семье Шалитов родился третий ребёнок, Томер. И согласно новой формулировке закона, его отказались зарегистрировать евреем. Шалит апеллировал в Верховный суд, доказывая абсурдность ситуации, когда в одной семье двое детей считаются евреями, а третий ребёнок тех же родителей таковым не считается. Но на этот раз его претензии были судом отвергнуты, поскольку существует соответствующий закон, предыдущие же дети остаются евреями, так как закон обратной силы не имеет.

Критика определения еврейства Государством Израиль

Полемика вокруг Закона о возвращении в его нынешней формулировке сосредоточилась, главным образом, на проблеме «размывания» еврейского характера Государства Израиль в связи с притоком десятков (и даже сотен) тысяч людей, получающих статус новых репатриантов, но не только не являющихся евреями по Галахе, но и не отождествляющих себя ни с еврейским народом, ни с государством. Это обусловлено тем, что значительная часть массовой репатриации из бывшего Советского Союза была вызвана стремлением улучшить своё материальное положение, в связи с правом на получение «корзины абсорбции», налоговыми льготами и пр. Для некоторых из них эмиграция в Израиль являлась лишь необходимым этапом, позволяющим получить первичный капитал, с тем, чтобы впоследствии эмигрировать в Северную Америку или другую западную страну.

В связи с этим, периодически раздаются голоса, призывающие ограничить право на репатриацию в Израиль неевреев и автоматическое получение ими израильского гражданства, с тем, чтобы сохранить еврейский характер Государства Израиль и предотвратить трату денег из государственного бюджета на цели, не предусмотренные законодателем. По подсчёту Банка Израиля, абсорбция одного репатрианта обходится государству в более чем 100,000 шекелей, а репатрианта из Эфиопии — более 400,000 шекелей. По выражению профессора Рут Габизон, «не следует допускать иммиграцию тех, кто не заинтересован в еврейской жизни» (было сказано в отношении эмиграции общины «фалашмура», эфиопских евреев, чьи предки много столетий тому назад насильно были обращены в христианство).

Были предложены следующие поправки к Закону о возвращении:

• Отмена права на репатриацию внуков евреев;
• Добавление критерия заинтересованности в еврейской жизни;
• Право на гражданство в соответствии с интеграционными критериями (подобно тем, которые применяются в Австралии, США и других странах).

Либеральное определение еврейства

США

В США категории «гражданства», «религии» и «национальности» понимаются иначе, чем в Израиле.

1. Вера в Соединённых Штатах принадлежит частной жизни человека, поэтому никто не обязан официально указывать свою религиозную принадлежность. Следовательно, религия ни в коем случае не может определять национальность.
2. Понятие гражданства и национальности в США тождествены — считается, что все американские граждане — американцы по национальности. В американском обществе права и свободы личности ценятся выше, чем требования любого коллектива.

Дело Маури Клейна

В 1996 году в Суд по делам семьи штата Северная Каролина, США, обратился американский еврей Маури Клейн с просьбой решения вопроса еврейской идентификации его дочери.

Суть дела состояла в следующем. Когда у Клейна и его нееврейской жены родилась дочка, родители решили воспитать ребёнка еврейкой. Для Клейна вопрос о национальности дочери вообще не стоял, в связи с тем, что он являлся приверженцем либерального реформистского течения в иудаизме, в его понимании «еврейство» было исключительно делом религии. Клейн хотел, чтобы его дочка ходила в воскресную еврейскую школу, была активным членом местной еврейской общины, посещала реформистскую синагогу, соблюдала еврейские праздники, — и таким образом выросла бы полноценной американской еврейкой. Однако семья Клейна распалась, дочь, по решению суда, стала жить с матерью, и мать ребёнка решила, что её дочь должна воспитываться одновременно и как еврейка, и как христианка. В результате девочка, уже имевшая достаточный опыт приобщения к иудаизму, оказалась на грани нервного срыва, не понимая, как себя вести.

Клейн решил обратиться в суд и просить пересмотреть первоначальное решение о материнской опеке. Он настаивал, что девочка должна остаться с ним и воспитываться в рамках еврейской религии, как было предусмотрено первоначальным соглашением между родителями.

Американские судьи, рассматривая дело Маури Клейна, исходили из равенства прав отца и матери передать ребёнку свою веру, однако, руководствуясь правилом «интересы ребёнка — прежде всего», удовлетворил иск Клейна. Суд отметил, что девочка серьёзно и сознательно относится к еврейской религии, иудаизм играет позитивную роль в её развитии и отказ от первоначального соглашения между родителями пагубно отражается на душевном здоровье ребёнка. Поэтому девочка и дальше должна воспитываться в рамках реформистского иудаизма.

Тем самым, в решении американского суда напрочь отсутствует ссылки на галахическое определение еврейства. Вопрос еврейской идентификации ребёнка решался безо всякой связи с тем, что его мать — нееврейка. Для суда было важно, кем себя ощущает сама девочка. Если она считает себя еврейкой и еврейская община признаёт её «своей», значит она и есть еврейка.

Израиль

3 декабря 2006 года лидер партии «МЕРЕЦ-Яхад» Йоси Бейлин внёс законопроект об официальном признании государством «еврейства по отцу», а также о введении процесса «светского гиюра», позволяющего стать евреем каждому желающему жителю Израиля (на иностранцев светский гиюр не распространялся бы). Это первая попытка израильской политической партии поставить таким образом вопрос о еврействе.

Согласно предложению Бейлина, поправки следует внести в Закон о регистрации населения, но не в Закон о возвращении, дающий право на репатриацию. Текст предложеной Бейлиным поправки звучит следующим образом:

«Во всех целях, предусмотренных Законом о регистрации населения, при любой регистрации или юридической процедуре евреем будет считаться каждый, у кого хотя бы один из родителей является евреем, либо он принял еврейскую религию, либо присоединился к еврейскому народу посредством нерелигиозной процедуры и связал свою судьбу с еврейским народом и не является членом другой религиозной конфессии».

Главным условием принятия в еврейство, по Бейлину, должны быть семейные связи с еврейским народом и желание быть причисленным к нему.

Этот законопроект был отклонён комитетом министров по законодательству.

См. также

• Иудаизм

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/11501 Еврей] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• А. Гитлин, [www.istok.ru/library/jewish-education/torah/jewish-torah/ Еврейство Торы и Государство Израиль]
• Раввин Адин Штейнзальц, [www.judaicaru.org/navigator/steinsaltz_articles_frame.html Дом Яакова]
• Раввин Адин Штейнзальц, [www.chassidus.ru/nedelnaya_glava/voschozhdeniye/katavot/evrey.htm Что такое «еврей»?]
• Вадим Ротенберг, [www.rjews.net/v_rotenberg/4p.html Самоидентификация российского еврейства: попытка анализа]
• Евгений Беркович, [www.berkovich-zametki.com/OTCYDETI.htm Две истории об отцах и детях, или кого считают евреем в Израиле и в Америке]
• [rian.ru/science/20100604/242365920.html Происхождение евреев выяснили ученые]
• [ravvinat.ru/ru/departments/acknowledgement_of_jewry/ Подтверждение еврейства в Главном раввинате России]

Отрывок, характеризующий Еврейство

Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.

Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.


Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.